Читать книгу Девочки играли в апокалипсис - Татьяна Ясникова - Страница 1

Девочки играли в апокалипсис. Они только успели убедить своих игрушечных зверушек слушаться, как в дверь постучали. Звонок не работал. Девочки, Нина и Вероника, вздрогнули и быстро юркнули за ширму – они её сделали из пушистого пледа, завесив им большой письменный стол и сверху придавив тяжёлыми томами книг по искусству.

«Мама, мне страшно», – написала эсэмэску Нина. Вероника, соседская девочка, была старше её на два года, училась в третьем классе. Она горделиво молчала, вздёрнув подбородок и вперив глаза в плед, как в экран монитора.

Девочки услышали, как дверь отворилась и прозвучал знакомый голос. Это приехал к маме её знакомый Егор Никитич – просто поболтать. Девочки уже выяснили, что он женат, и пьет у мамы чай, привезя свою жену преподавать на вечерних курсах по эзотерике. Эти курсы были в соседнем доме – недавно возведённой горделивой высотной новостройке. У них место было старинное, с целым околотком особняков и изб купца первой гильдии Окулова. Новый дом выглядел апокалипсично, как волна цунами перед морем джонок.

Сквозь щель между пледом и столом девочки увидели: очень высокий, с золотистыми кудрями Егор Никитич снимает чёрную кожаную подбитую овчиной куртку, большие зимние полусапоги, надевает смешные тапочки из шерсти сарлыка, шмыгает носом, поправляет очки. Щёки у него горят розово, и Егор Никитич восклицает:

– Смотрите, Елена Юрьевна, как мне на пользу идёт тренажёрный зал!

Егор Никитич прошёл на кухню и девочки продолжили игру в Апокалипсис.

На кухне, освещенной светильником, Егор Никитич привычно сел за стол, в красный угол, где у многих русских людей бывают иконы. У Елены Юрьевны их не было, она верила в непознаваемое.

Егор Никитич пить захотел кофе, несмотря на вечернее время. На столе он увидел свежую булку с изюмом. Её, пока не наступила темнота короткого декабрьского дня, принесли из пекарни девочки вместе с маковой булкой. Маковую булку они выбрали для себя.

Не успела Елена Юрьевна сделать Егору Никитичу кофе с молоком, а себе с молоком цикорий, как девочки явились на кухню. Они сказали, что хотят булку с изюмом.

– Вы что, уже съели свою?! – удивилась Елена Юрьевна.

– Нет, мы съели немного, но мы хотим булку с изюмом. – Малютки не решались сказать, что есть маковую булку боятся, о чём не подумали сразу.

– Меняемся, – сказала Елена Юрьевна. – Вас двое и нас двое. Нам тоже нужна булка.

Она сходила в комнату, где девочки до того играли в Апокалипсис, и взяла кусок булки с маком. На середине квартиры была еще одна комната – в ней было темно и печь не топлена, и оттуда сквозило.

Елена Юрьевна от своей с Егором Никитичем булки отломила кусок, оставив его на тарелке, а остальное отдала ждавшим своей доли девочкам. Они пошли с булкой мимо комнаты посередине.

– Так вот, – сказал Егор Никитич, жуя булку и запивая её сладким кофе, – Не успел я одного своего старинного приятеля похоронить, как плох другой. Вперёд мне деньги отдал за будущую сделку. Лёг в больницу.

– Ну, – ответила на это Елена Юрьевна, – Всё лечится, смотря какая стадия.

– Уж не знаю, какая, что-то мне приятель не сказал. Живёт он давно один. Сын рано и скоропостижно умер, а за ним жена. К нему ходит женщина, но он ей не доверяет. Такой уж он человек. Ему некому и дом свой оставить.

Егор Никитич ещё отхлебнул и спросил:

– А что это у вас табаком пахнет, Елена Юрьевна?

– Это с первого этажа тянет. Сосед курит. Дом-то у нас старый, мыши ходов понаделали ещё лет сто назад. Вот и тянет.

– Так скажите соседу, чтобы щели в потолке заделал!

– Я однажды позвонила ему, да неудачно. У него дочь умирала в реанимации, он звонка оттуда ждал. А тут я звоню и прошу заделать дыры. Представляете?

Елена Юрьевна налила Егору Никитичу ещё кофе, сначала удивившись про себя, как это он много пьёт его, да из такой большущей чашки, а потом вспомнив, что он очень рослый, предки его выходцы из Прибалтики.

– Стучатся, – Егор Никитич прислушался.

– Стучат, стучат, – закричали девочки тоненькими голосками.

Елена Юрьевна пошла открывать. Она всегда открывала дверь, не спрашивая.

На пороге стоял сосед Юлианчик, одетый, как сущий оборванец.

– Тёть Лен, дайте пару тыщ, опят зарплату задерживают, – уверенно попросил он. Елена Юрьевна всегда ему одалживала, а Юлиан всегда возвращал.

Елена Юрьевна сходила в комнату, где играли девочки, и из ящика стола, завешенного пледом, достала изящный кожаный бумажник, а из него красивую двухтысячную бумажку, чисто фантик.

– Возьми! – она отдала бумажку Юлианчику и закрыла за ним дверь.

– Вот, – объяснила Елена Юрьевна Егору Никитичу, – Весь дом у меня занимает, а я, богатая что ли? Этот Юлиан уже надоел мне, а что делать? Он работает в порту Байкал на разливе питьевой воды, её поставляют в Японию и Эмираты, и еще куда, а зарплату рабочим вечно задерживают. Завод Олегу Лупоглазке принадлежит.

Егор Никитич вздохнул:

– Война, наверное, будет. Всё к тому идёт.

– А Вы телевизор не смотрите, Егор Никитич, и думать так не будете!

Елена Юрьевна принялась есть свою часть булки, в то время как Егор Никитич уже съел свою часть.

– Я не смотрю телевизор! Я в интернете!

– Какая разница! Не смотрите!

Елена Юрьевна принялась пить вторую маленькую чашку цикория, а у Егора Никитича зазвонил смартфон.

– Я сейчас не смогу! Я занят! – сказал в него он, а Елене Юрьевне пояснил:

– Дочь просит подвезти её до подруги. У меня хорошая, дружная семья… Я не свободен. А вы чувствуете себя свободной, Елена Юрьевна?

Елена Юрьевна замерла.

– В общем смысле? Или свободной в чём-то? Нет не чувствую. Разве что мыслю достаточно свободно.

– Ага, – сказал Егор Никитич, – Кофе попили, теперь раскинем карты.

На кухню пришли девочки и попросили морс. Пока Елена Юрьевна готовила его, из смородины, протёртой с сахаром, Егор Никитич достал из своего элегантного кожаного портфеля карты таро. Он очень их любил, а Елене Юрьевне раскидывал, когда она попросит. Практики было мало, и ему нравилось, что вспоминают иногда об его умении.

Девочки ушли с кружками морса, и Елена Юрьевна сказала, что хотела бы знать, что её ждёт в предстоящие три месяца нового года. Егор Никитич с заметным пиететом разложил дорогие авторские карты с сюжетами из русского средневековья, выписанные им по интернету.

– Таролог должен быть нейтрален к тому, кому он гадает. А я к вам нейтрален, Елена Юрьевна, – пояснил он, и, поправляя рукой разложенную стопку, добавил: – А вот к нашему олигарху Буревичу я не нейтрален. Мне не нравится видеть его фото в фейсбуке. Позавчера ночью я не мог уснуть, вспоминая их, и долго потом боролся с неприязнью к этому человеку, занимаясь самосовершенствованием. Кажется, мне борьба эта удалась. А вы, Елена Юрьевна, как относитесь к фото Буревича в фейсбуке? Он же тоже включил вас в число своих друзей?

– Никак, Егор Никитич. Я не открываю фейсбук.

Егор Никитич вздохнул.

– Выберите пять карт.

Елена Юрьевна выбрала пять карт, передавая их Егору Никитичу, а он разложил их сначала тыльной стороной, а потом перевернул. Долго молчал.

– Ого, – сказал он наконец. – У вас сначала ничего особенного, а потом смерть. И последняя карта – жертва, повешенный.

– А вы уточните, что за смерть, физическая или нет? – попросила Елена Юрьевна. – В мае у вас мне тоже выпала смерть, а я тогда сильно запнулась на лестнице в Москве возле станции метро «Марксистская», – и добавила невпопад, видимо, об этом она думала: – Знаете, в последние дни мне как-то понравилось изучать стиль рококо. Ему присуща единственная в своём роде возвышенная утончённость.

– Да вот, уточняю, смотрите, вот вы в центре, а по краям два негативных короля.

– Ну, и ладно! – сказала Елена Юрьевна. – Справимся.

Егор Никитич взглянул на часы смартфона:

– Мне пора забирать жену. Спасибо за кофе!

Елена Юрьевна пошла проводить его до двери. Девочки в комнате причёсывали длинношерстую серую кошку. Сколько они ни играли в апокалипсис, ничего не произошло. Игрушки были по-прежнему целы и сидели, вперив пуговки глазок в пространство. Елена Юрьевна заложила дверь за Егором Никитичем и сказала Нине и Веронике:

– Я вот еще четыре куколки сегодня купила. Их зовут Апа, Каля, Липа и Сиса.

Девочки смеялись странным именам, разглядывали куколок и ели изюм, осыпавшийся с булки.