Читать книгу Девочки играли в апокалипсис - Татьяна Ясникова - Страница 21

Я доклеивала последний кусок обоев и тут подумала о свободе. Свобода – это свободное дыхание.

Я увидела синее небо и открыла настежь большую створку окна. Впервые с начала лета окна простояли закрытыми в течение суток.

Мне не хотелось синего неба и тепла. Вчерашние тучи больше подходили к моему настроению. Синее небо зовет на улицу, а пойти некуда. Завтра я полечу на самолете, и тогда синее небо будет кстати. Куда полечу? Ничего не знаю.

От нас лететь одинаково до Бангкока и до Москвы. До Бангкока в два раза дешевле, и теперь вся Сибирь там, в юго-восточной Азии.

Я увидела конфетку и была потрясена. Она у меня осталась со второго сентября 2013 года. Тогда этих крошечных конфеток в блестящих фантиках была горсть…

Мы встретились на остановке. На мне был красного цвета рюкзак «Mammut» с висюлькой Uralairlines. NN не сказал мне: «Дай понесу». Меня пробрала дрожь и его тоже.

Ранее того тридцатого августа я еще была в Листвянке. Мое внутреннее напряжение в тот день было так велико, что я ощущала свое отсутствие в этом мире. Эта была точка, от которой у многих не бывает возврата. С этой точки, к примеру, начинается живопись Михаила Врубеля.

Мое внутренне состояние заставило меня спуститься из трехэтажного особняка, где я была одна, вниз на набережную. Серые, тяжелые, смертельно жгучие волны Байкала звали меня на глубину, чтобы испытать соразмерность моих ощущений. Над водой с риском для жизни парил дельтапланерист, и это зрелище принесло мне удовлетворение.

Неподалеку по правую руку был памятник утонувшему здесь драматургу Александру Вампилову. Глядя на массу воды, я почувствовала, как распространился тогда по ней сигнал его смерти. Это было 17 августа 1972 года.

Что-то надо было делать. Я приехала в город и на другое утро села в самолет. Еще вчера у меня не было на это денег.

И вот, я будто перестала существовать. Мы с NN прошли мимо нескольких домов и поднялись по лестнице одного из них. Я вставила ключ в дверь квартиры. Но он не повернулся. Пораженная открытием – того, что квартира не была пуста, я нажала на звонок.

Открыл незнакомый мужчина. Он был расстроен тем, что его покой оказался нарушен. Мы представились.

– Впрочем, я не должен был здесь находиться, – сказал мужчина, – Я собирался улететь сегодня утром, но так получилось, что купил билет на десять вечера.

Я молча поставила рюкзак «Mammut» с висюлькой Uralairlines, умыла руки и лицо в ванной, и сказала незнакомому мужчине: «Я вернусь позже». Мужчина закрыл за нами дверь.

– Здесь я заметил рядом небольшой парк, – сказал NN, – Идем.

Он сразу обозначил предо мной свое намерение, и это понравилось мне. Я люблю кратчайшие пути. Мы вышли в парк. Он оказался небольшим и недостаточно густым. По нему гуляла женщина с собачкой и пробежала стайка детей. Сразу за парком начиналась школьная ограда.

– А, может быть, тогда на лестничной площадке? – предложил NN. Мы вернулись в подъезд. Но по лестнице его шли люди. Рискованность NN произвела на меня впечатление. Вы были бы поражены тоже, если бы я назвала вам его имя.

Я проводила его, докуда он позволил мне. Около двух часов мы ехали с ним на разных видах транспорта, исключая, разве что, тук-тук.

Я вернулась в квартиру. Незнакомый мужчина слушал концерт Венского симфонического оркестра и высказал мне несколько соображений, выдающих в нем настоящего знатока музыки. Он был несколько смущен, но не задавал мне никаких вопросов. Я пошла в душ. Вода в нем была только холодная. Мужчина упаковывал свой чемодан, собираясь на рейс. Когда я вышла, мы посидели по старинному обычаю, на дорогу. Мужчина насыпал на стол горсть мелких конфеток, и я осталась в квартире одна.

Это было год назад. Я открываю окно и вижу синее небо. Ликвидирую все, что может напоминать о наклеивании обоев, стряхиваю конфетку в ящик компьютерного стола, включаю ненавистного для Мураками Хулио Иглесиаса, The best, и жду машину в аэропорт.