Читать книгу Башня Зеленого Ангела. Том 2 - Тэд Уильямс - Страница 7

Метель начала слабеть, но ветер продолжал яростно дуть вдоль склона холма под Наглимундом, завывая в зубцах разбитой стены. Граф Эолейр направил своего скакуна к лошади Мегвин, ему хотелось как-то ее защитить – и не только от холода, но и ужаса голых каменных башен, в окнах которых мерцал свет.

Йизаши Серое Копье, держа копье одной рукой, выехал вперед из рядов ситхи и поднял другую руку с зажатым в ней серебряным жезлом. Он описал им широкую дугу, вызвав громкий музыкальный звук, в котором было что-то металлическое, и серебряный жезл открылся, как женский веер, превратившись в блестящий полукруглый щит.

– А йа’эй г’ейсу! – закричал он в сторону молчаливой громады крепости. – Яс’а при джо-шой-пурна![1]

Свет в окнах Наглимунда заметался, точно пламя свечей на ветру, и внутри зашевелились тени. Эолейром овладело почти непреодолимое желание развернуться и умчаться прочь. Это место перестало принадлежать людям, а ядовитый ужас, который он ощущал, не имел ничего общего со страхом, возникающим перед человеческим сражением. Он повернулся к Мегвин. Ее глаза были закрыты, губы безмолвно шевелились. Эолейр видел, что Изорну также не по себе, и, когда граф посмотрел назад, побелевшие эрнистирийцы с широко раскрытыми глазами и ртами походили на выстроившихся мертвецов.

Да хранит нас Бриниох, – в отчаянии подумал граф, – мы не должны здесь находиться. Они мгновенно разбегутся, если я совершу ошибку.

Он, не торопясь, обнажил меч, поднял его над головой, показывая своим людям, а потом опустил вдоль тела. Незначительная демонстрация смелости, но уже что-то.

Затем вперед выступили Джирики и его мать Ликимейя, которые остановились по обе стороны от Йизаши, они шепотом обменялись несколькими словами, Ликимейя пришпорила лошадь, выехала на несколько шагов вперед и совершенно неожиданно запела.

Ее голос, сначала слабый на фоне завывавшего ветра, постепенно набирал силу. Непостижимый язык ситхи тек легко и свободно, словно теплое масло из кувшина, несмотря на щелканье и некоторую невнятицу. Песня взмывала ввысь, опускалась и снова поднималась, с каждым мгновением обретая новое могущество. Хотя Эолейр не понимал слов, в них слышалось нечто обличительное и бросавшее вызов. Голос Ликимейи звучал точно медный рог герольда, и, как в зове рога, на фоне музыки проступал металл.

– Что происходит? – прошептал Изорн.

Эолейр жестом призвал его к молчанию.

Казалось, туман перед стенами Наглимунда сгустился еще сильнее, словно закончился один сон и начался другой. Что-то изменилось в голосе Ликимейи, и Эолейру потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что ситхи поет ту же песню, но к ней присоединился еще один голос. Сначала новая мелодия почти не отличалась от песни вызова и была такой же мощной, как у Ликимейи, но там, где у нее звучал металл, появились камень и лед. Через некоторое время второй голос стал вести другую мелодию, вплетая диковинные узоры филигранной работы в колокольные звуки Ликимейи, и кожа графа Над-Муллаха натянулась, волосы на всем теле, даже под одеждой, встали дыбом.

Эолейр поднял взгляд, и сердце у него забилось быстрее.

В тусклом тумане над стеной замка появилась слабая черная тень. Она постепенно поднималась вверх, словно ею двигала чья-то рука. Она размером с человека, – подумал Эолейр, но туман слегка искажал очертания, и в какие-то моменты тень казалась больше, а в следующие – меньше и тоньше любого живого существа. Диковинное видение, одетое в черный плащ, смотрело на них сверху вниз, его лицо оставалось неразличимым под большим капюшоном, но Эолейру не требовалось его видеть, чтобы понять, где находился источник высокого ледяного голоса.

В течение долгих мгновений непонятное существо стояло в мерцавшем тумане над стеной, выводя собственные мелодии над песней Ликимейи. Наконец, словно по общему согласию, оба замолчали.

Ликимейя нарушила молчание и произнесла несколько слов на языке ситхи. Черная тень ответила, и слова зазвенели, точно осколки зазубренного кремня, однако Эолейр понял, что они те же, разница лишь в ритме и резкости речи существа в черном плаще. Разговор казался бесконечным.

Эолейр почувствовал рядом какое-то движение и вздрогнул, а его лошадь взбила копытом снег. К смертным подъехала госпожа преданий Зиньяда, обладательница голубых волос.

– Они говорят о Договоре на Сесуад’ре. – Глаза Зиньяды неотрывно наблюдали за Ликимейей и ее собеседником. – О старых несчастьях и утренних песнях, которые сейчас прозвучали.

– Зачем столько разговоров? – отрывисто спросил Изорн. – Ожидание ужасно.

– Таковы наши обычаи. – Зиньяда поджала губы; ее худое лицо казалось высеченным из бледно-золотого камня. – Впрочем, традиции нарушены со смертью Амерасу.

Больше Зиньяда ничего не сказала, и Эолейру оставалось лишь ждать, преодолевая страх и жуткую скуку, пока шел обмен вызовами.

Наконец существо на стене на несколько мгновений отвлеклось от Ликимейи, и его глаза загорелись, когда оно посмотрело на несколько десятков эрнистирийцев. Широким движением бродячего актера черная тень в плаще отбросила назад капюшон, открыв снежно-белое лицо и тонкие бесцветные волосы – ветер сразу их подхватил и, словно морские водоросли, разметал в разные стороны.

– Шу’до-тжайха! – сказал норн, и в его голосе послышалось нечто сродни ликованию. – Смертные! Они еще станут причиной гибели твоей семьи, Ликимейя Лунные Глаза! – Он, если это был он, говорил на вестерлинге с жесткой четкостью охотника, имитирующего предсмертный крик кролика. – Неужели ты настолько слаба, что призвала на помощь чернь? Едва ли это похоже на огромную армию Синнаха!

– Ты захватил замок смертных, – холодно ответила Ликимейя. Рядом с ней неподвижно сидел на лошади Джирики, и его худощавое лицо застыло, не выдавая ни единой эмоции; Эолейр вновь подумал, что ему никогда не понять ситхи. – Твой господин и госпожа вмешались в распри смертных. Так что тебе нечем хвастаться.

Норн рассмеялся, и этот звук был подобен скрежету ногтей по сланцу.

– Да, мы их используем. Они крысы, забравшиеся в стены нашего дома, – мы можем содрать с них кожу на перчатки, но мы не приглашаем их за наш стол! Они ваша слабость, такая же, как была у Амерасу Рожденной на корабле.

– Не говори о ней! – закричал Джирики. – Твой рот слишком отвратителен, чтобы произносить ее имя, Ахенаби.

Тот, кого Джирики назвал Ахенаби, улыбнулся:

– О, малыш Джирики. Я слышал истории о твоих приключениях – или вмешательстве. Тебе бы следовало перебраться к нам, в наши холодные земли. Тогда ты обрел бы силу, какой у тебя нет. Терпимость к смертным – непростительная слабость и одна из причин, по которым твоя семья стала беспутной, в то время как моя еще более стойкой и непреклонной, способной сделать все, что потребуется. – Норн повернулся и поднял голову, теперь он обращался к Эолейру и нервно шептавшимся между собой эрнистирийцам. – Смертные! Вы рискуете больше чем жизнью, сражаясь бок о бок с бессмертными. Вы рискуете своими душами!

Эолейр услышал испуганные восклицания у себя за спиной, пришпорил лошадь и выехал вперед на несколько шагов, высоко подняв меч.

– Пустые угрозы, – крикнул он. – Делай, что сможешь! Но наши души останутся с нами!

– Граф Эолейр! – позвала Мегвин. – Нет! Это Скадах, Дыра в небесах! Не подходи ближе!

Ахенаби наклонился вниз, не спуская с графа черных круглых глаз:

– Капитан смертных, не так ли? Что ж, человечек, если ты не боишься за себя или свою армию, как насчет смертных пленников за этими стенами?

– Что ты имеешь в виду? – крикнул Эолейр.

Ахенаби повернулся и поднял обе руки. Через мгновение на стене рядом с ним появились еще две фигуры. Хотя обе были в тяжелых плащах, их неуклюжие движения говорили о том, что это не норны, обладающие изяществом пауков.

– Вот некоторые из твоих собратьев! – возвестил Ахенаби. – Они наши гости. Хочешь увидеть, как они умрут ради твоих бессмертных союзников?

Два пленника стояли молча, поникшие и безвольные. По их лицам под капюшонами Эолейр видел, что это люди, а не Садорожденные, и ощутил беспомощную ярость.

– Отпусти их! – крикнул Эолейр.

Довольный норн рассмеялся:

– О нет, маленький смертный. Наши гости получают здесь огромное удовольствие. Хочешь увидеть, как они радуются? Может быть, они для тебя станцуют? – Он поднял руку и сделал широкий жест.

Оба пленника начали медленно кружиться, раскачиваясь из стороны в сторону, сталкиваясь друг с другом на глазах ухмылявшегося норна. На мгновение они взялись за руки, стоя на самом краю высокой стены, потом снова разошлись в стороны и возобновили свой странный танец.

Сквозь слезы ярости, застилавшие глаза, Эолейр увидел, как Джирики пришпорил лошадь и подъехал ближе к стене. Ситхи поднял лук – его движение было стремительным, почти незаметным, вытащил стрелу, наложил ее на тетиву и приготовился к выстрелу. Усмешка стоявшего наверху Ахенаби стала еще шире. Он изогнулся, по его телу прошла дрожь – и в следующее мгновение он исчез, оставив наверху двух несчастных пленников, продолжавших свой смертельный танец.

Джирики выпустил стрелу. Она попала одному из них в ногу, оба потеряли равновесие и, пролетев двадцать элей, с жутким хрустом упали на засыпанный снегом камень. Несколько эрнистирийцев закричали и застонали.

– Клянусь кровью Ринна! – воскликнул Эолейр. – Что вы сделали?!

Джирики, внимательно изучая край стены, проехал немного вперед, а когда оказался возле двух упавших тел, спешился, опустился рядом с ними на колени и жестом подозвал Эолейра.

– Зачем вы это сделали, Джирики? – резко спросил граф. У него перехватило в горле, словно кто-то его душил. – Норна там уже не было. – Он посмотрел на изломанные фигуры в черном. Их вытянутые руки и пальцы, казалось, все еще тщетно пытались найти опору. – Вы пытались избавить несчастных от пытки? А если бы нам удалось изгнать норнов… возможно, еще оставался шанс спасти этих людей?

Джирики молча протянул руку и с огромной осторожностью перевернул ближайшее тело, высвободив его из объятий второго несчастного. А затем отбросил капюшон.

– Бриниох! – выдохнул Эолейр. – Бриниох Небесный, да защитит нас!

На лице не было глаз – на их месте зияли черные дыры, кожа цвета воска в некоторых местах треснула в результате падения, но не вызывало сомнений, что человек давно умер.

– Кем бы он ни был, он умер во время сражения за Наглимунд, – тихо сказал Джирики. – Я не думаю, что за этими стенами остались живые пленники.

Граф Эолейр почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

– Но они… двигались!..

– Здесь всем заправляет один из членов Красной руки, – сказал Джирики. – И теперь мы получили этому подтверждение, больше никто на такое не способен. Силу они черпают у своего господина.

– Но почему? – спросил Эолейр, который посмотрел на два трупа, а потом перевел взгляд назад, к рядам ситхи и людей, стоявших посреди снежной равнины. – Зачем они это сделали?

Джирики тряхнул головой, и его белые волосы взметнулись, как у только что стоявшего на стене существа.

– Я не знаю. Но я уверен, что Наглимунд не падет до тех пор, пока мы не победим все его ужасы.

Эолейр посмотрел на Изорна и Мегвин, со страхом ожидавших его возвращения.

– И мы не можем повернуть назад.

– Верно. Я боюсь, что наступили последние дни ожидания, – сказал Джирики. – Уж не знаю, хорошо это или плохо.

* * *

Герцог Изгримнур знал, что должен внимательно следить за происходящим вокруг, за жителями Метессы и тем, что делается в зале для приемов. Метесса являлась самым восточным из главных внешних районов Наббана и могла стать местом, где власть Джошуа утвердится или падет окончательно. Успех здесь мог зависеть от самых незначительных деталей, так что Изгримнуру было чем заняться – но не удавалось полностью сосредоточиться на делах, пока по пятам за ним, точно тень, ходил маленький мальчик.

– Ну вот, – сказал герцог, когда едва ли не в десятый раз чудом не наступил на ребенка. – Что ты задумал? Разве тебе не следует находиться в каком-то определенном месте? Где твоя мать?

Светловолосый худенький мальчик посмотрел на него, не выказывая ни малейшего страха перед крупным бородатым незнакомцем.

– Моя мама сказала, чтобы я держался подальше от принца и других рыцарей. Я с ней не согласен.

Ребенок обладал на удивление хорошей речью для своих лет, а его вестерлинг оказался почти таким же хорошим, как у самого Изгримнура. Ему было странно видеть, как варинстенский язык Престера Джона успел распространиться всего за два поколения. Но если все пойдет прахом, а складывалось впечатление, что так и будет, язык, как и все остальное, исчезнет. Империи подобны морским стенам, – печально подумал Изгримнур, – даже те, что олицетворяют лучшие надежды. В них ударяет прилив хаоса, и как только люди перестают укреплять берега камнями…

Изгримнур тряхнул головой, а потом зарычал на мальчишку немного более сурово, чем следовало:

– Если мать велела тебе держаться подальше от рыцарей, что ты делаешь здесь? Тут взрослые занимаются важными делами.

Мальчик расправил плечи, и теперь его макушка доставала до нижнего ребра герцога.

– Однажды я стану взрослым мужчиной. И я устал от жизни с женщинами. Моя мама боится, что я убегу, чтобы сражаться на войне, а я именно так и сделаю.

В его твердой решимости было нечто комичное – пусть и неосознанное, – и герцог не сдержал улыбки:

– Как тебя зовут, парень?

– Пасеваллес, сэр иностранный рыцарь. Моего отца зовут Бриндаллес, брат барона Серридана.

– На свете можно быть не только рыцарем. И война – это не игра. Она ужасна, маленький Пасеваллес.

– Я знаю, – сразу согласился мальчик. – Но иногда нет выбора, так говорит мой отец, и мужчины должны сражаться.

Герцог подумал о принцессе Мириамель в гнезде гантов и своей любимой жене, стоявшей с топором в руках возле Элвритсхолла, готовой защищать его до последней капли крови, пока Изорн не убедил ее бежать вместе с остальной семьей.

– Женщины также могут сражаться, – сказал герцог.

– Но они не могут быть рыцарями, – заявил мальчик. – А я намерен им стать.

– Ну, раз уж я не являюсь твоим отцом, то не могу приказать тебе отправиться домой. И, похоже, мне не суждено от тебя избавиться. Так что можешь меня сопровождать. И расскажи мне немного об этом месте.

Довольный Пасеваллес несколько раз подпрыгнул на месте, как щенок. И так же неожиданно замер на месте и бросил на Изгримнура подозрительный взгляд.

– А вы не враг? – резко спросил он. – Если да, сэр иностранный рыцарь, я не могу показать вам вещи, которые причинят вред моему дяде.

Изгримнур кисло улыбнулся:

– В наши дни, юный господин, трудно сказать, кто враг, а кто – нет. Но я тебя заверяю, что мой господин, принц Джошуа, не намерен вредить тем, кто живет в Метессе.

Пасеваллес немного подумал.

– Пожалуй, я вам поверю, – наконец ответил он. – Я думаю, вы сказали правду. Но если нет, тогда вы не рыцарь, ведь рыцари не должны лгать ребенку.

Улыбка Изгримнура стала шире.

Ребенок! Этот человечек мог бы давать уроки политики графу Эолейру.

– Не рассказывай мне того, что может помочь врагам твоего дяди, а я постараюсь не задавать вопросов, подвергающих опасности твою честь, – сказал Изгримнур.

– Это правильно, – серьезно заявил мальчишка. – И по-рыцарски.

Метесса оказалась больше, чем обычные владения барона на краю Наббана. Она граничила с землями тритингов, занимая огромную и процветавшую территорию, холмистую, с множеством лугов, которые и после того, как неожиданно выпал снег, остались зелеными. Один из притоков Стеффлода, извиваясь, протекал по лугам, точно серебряная лента, яркая даже под тусклыми серыми небесами. На склонах паслись овцы и несколько коров.

Шасу Метесса, твердыня барона, стояла на одном из самых высоких холмов еще со времен последних императоров, и из нее открывался вид на небольшие фермы и поместья, на которые сейчас смотрел Изгримнур.

Граф отвернулся от окна и увидел, что Пасеваллес нетерпеливо расхаживает по залу.

– Давайте посмотрим оружие.

– Как мне кажется, как раз оружие ты не должен мне показывать, – заметил Изгримнур.

– Но это старое оружие. – У него вызвала отвращение тупость Изгримнура. – Очень старое.

Риммер позволил увлечь себя в оружейную. Казалось, энергия ребенка не знала границ.

Если бы Изорн был таким же приставучим, – с иронией подумал он, – я бы, скорее всего, довел его до Фростмарша и оставил там, как делали в прежние времена, когда приходилось кормить слишком много ртов.

Пасеваллес провел его через лабиринт коридоров, где Изгримнур увидел нескольких обитателей крепости, с тревогой смотревших на герцога, к угловой башне, которая показалась ему поздним добавлением к древней крепости на вершине горы. После того как они поднялись по слишком длинной лестнице и у Изгримнура разболелась спина, они оказались в тесной комнате на самом верху башни. Потолок здесь давно не приводили в порядок – паутина свисала почти до головы, а пол и грубую мебель покрывал густой слой пыли, тем не менее на Изгримнура произвело впечатление то, что он увидел.

Вдоль стен, точно отряд безмолвных стражников, выстроились деревянные стойки, но в отличие от остальных предметов в комнатке оружие содержалось в относительном порядке. На каждой стойке находился набор оружия и доспехов, но не современных, как сердито указал ему Пасеваллес, а шлемы и нагрудники и диковинные металлические юбки, какие Изгримнур видел лишь на очень старых картинах в Санцеллане Маистревисе.

– Это же доспехи Империи! – сказал Изгримнур с уважением. – Или очень хорошие копии.

Пасеваллес снова расправил плечи.

– Это не копии! Они настоящие. Мой отец хранит их много лет. А дед купил в великом городе.

– В Наббане, – задумчиво сказал Изгримнур.

Он прошел вдоль рядов, разглядывая самые разные предметы, его опытный взгляд воина сразу находил неудачные конструкции или отсутствовавшие детали исходных доспехов.

Металл, который использовали прежние оружейники Империи, был более тяжелым, но работа оказалась превосходной. Изгримнур наклонился, чтобы лучше рассмотреть шлем с двойным гребнем морского дракона, и сдул с него тонкий слой пыли.

– Эти доспехи уже довольно давно не чистили, – рассеянно проговорил он.

– Мой отец болел. – Голос маленького Пасеваллеса неожиданно стал капризным. – Я пытался их чистить, но они слишком высокие, мне не достать до верха, и тяжелые, чтобы я мог их снять.

Изгримнур задумчиво оглядел комнату. Доспехи показались ему похожими на стражей Раэда, ждущих принятия решения. Но ему предстояло многое сделать, и, вне всякого сомнения, он провел достаточно времени с ребенком. Он подошел к окну башни и посмотрел на серое западное небо.

– У нас еще час до трапезы, – наконец сказал герцог, – а твой дядя и принц Джошуа не станут обсуждать важные проблемы до ее окончания. Принеси все, что необходимо для чистки доспехов, – и обязательно прихвати большую метлу, чтобы смести пыль. Мы вдвоем сумеем быстро навести здесь порядок.

– Правда? – казалось, мальчик не верит своим ушам.

– Правда. И мне совсем не хочется спускаться по тем ужасным ступенькам. – Пасеваллес продолжал смотреть на Изгримнура. – Ради всех святых, мальчик, отправляйся вниз и принеси светильник. Скоро стемнеет.

Пасеваллес выскочил из комнаты и помчался вниз по узкой лестнице, а Изгримнур покачал головой.

У каждой стены банкетного зала в Шасу Метесса имелось по камину, поэтому здесь было тепло и светло, несмотря на холодную погоду. Придворные и землевладельцы, собравшиеся со всей долины, казалось, нарядились в самую лучшую одежду: женщины надели мерцавшие платья и шляпы почти столь же необычной формы, как те, что можно увидеть в Санцеллане Маистревисе. И все же Изгримнур заметил, что в зале с высокими потолочными балками, подобно туману, повисла тревога. Дамы говорили быстро и громко, смеялись по самому пустяковому поводу. Мужчины главным образом помалкивали, а если что-то и произносили, то обязательно прикрывали рот рукой.

Бочку телигурийского вина открыли в самом начале и щедро разливали ее содержимое по кубкам. Изгримнур отметил, что Джошуа, который сидел справа от хозяина, барона Серридана, множество раз подносил кубок к губам, но не видел, чтобы паж его наполнял. Герцог одобрял воздержание Джошуа. Принц и в лучшие времена не слишком любил выпить, но после появления надежды на свержение Бенигариса и лишения его герцогства для Джошуа было важно сохранять трезвую голову и не делать резких заявлений.

Когда герцог оглядывал зал, его внимание привлекло бледное пятно у входа, в противоположной части зала. Прищурившись, герцог неожиданно широко улыбнулся в бороду – Пасеваллес в очередной раз ускользнул от матери и ее придворных дам и пришел понаблюдать за настоящими рыцарями, собравшимися за столом.

И сейчас у него появится такой шанс.

Барон Серридан Метессис встал со своего места во главе стола и поднял кубок. За его спиной, на знамени, распростер крылья райский журавль – символ Дома Метессан.

– Давайте поприветствуем наших гостей, – сказал барон, насмешливо улыбнулся, и на его загорелом бородатом лице появились морщины. – Вне всякого сомнения, я стал предателем уже за то, что впустил вас в свои ворота, принц Джошуа, – так что, если мы выпьем за ваше здоровье, хуже уже не будет.

Изгримнур обнаружил, что Серридан ему нравился и вызывал уважение. Он совсем не вписывался в дорогой сердцу герцога образ хилого барона из Наббана: толстая шея и морщинистое крестьянское лицо делали Серридана больше похожим на настоящего мошенника, чем наследного правителя большого феодального владения, но глаза у него были умными, а манеры выдавали обманчивую склонность к самоиронии. Он настолько хорошо владел вестерлингом, что гладкая речь маленького Пасеваллеса уже не удивляла Изгримнура.

После того как все осушили свои кубки, Джошуа встал и произнес благодарственный тост в честь обитателей Шасу Метессы и их гостеприимства. Его слова были встречены одобрительным шепотом и вежливыми улыбками, которые показались Изгримнуру несколько притворными. Когда принц сел, гости заговорили громче, но Серридан жестом попросил внимания.

– Итак, – сказал он Джошуа, но достаточно громко, чтобы все за столом его услышали. – Мы выполнили долг добропорядочных эйдонитов – а кое-кто скажет, что сделали даже больше, ведь вы появились на наших землях без приглашения, да еще с армией. – Серридан улыбался, но его взгляд оставался холодным. – Собираетесь ли вы уйти отсюда утром, Джошуа из Эркинланда?

Изгримнур с трудом сдержал изумленный возглас. Он предполагал, что Серридан отошлет менее значительных придворных, чтобы спокойно поговорить с принцем наедине, но, похоже, у Серридана имелись другие планы.

Джошуа также удивился, но быстро ответил:

– Если вы меня выслушаете и мои слова вас не тронут, барон, завтра на восходе солнца мы вас покинем. Мои люди разбили лагерь возле ваших стен вовсе не для того, чтобы вам угрожать. Вы не сделали мне ничего плохого, и я не намерен причинить вам вред.

Барон довольно долго на него смотрел, а потом повернулся к брату:

– Бриндаллес, что думаешь ты? Тебе не кажется странным, что эркинландский принц пожелал пройти через наши земли? И куда он может направляться?

На худощавом лице брата виделось сходство с бароном, но Серридан выглядел коварным и опасным, а Бриндаллес казался каким-то стылым и слегка неуверенным в себе.

– Если он не направляется в Наббан, – последовал спокойный ответ, – то планирует уйти прямо в море. – Улыбка Бриндаллеса получилась бледной.

Было трудно поверить, что такой неуверенный в себе человек мог быть отцом яркого Пасеваллеса.

– Мы действительно направляемся в Наббан, – ответил Джошуа. – Тут нет никакого секрета.

– Какова цель вашего визита и как она может не быть опасной для меня и моего сеньора, герцога Бенигариса? – резко спросил Серридан. – Почему я не должен сделать вас своими пленниками?

Джошуа окинул взглядом зал, в котором стало совсем тихо. Все обитатели Шасу Метессы, сидевшие за длинным столом, следили за происходящим с огромным вниманием.

– Вы уверены, что хотите, чтобы я был предельно откровенен?

Серридан сделал нетерпеливый жест.

– Я бы не хотел, чтобы кто-то сказал, что я неправильно вас понял, и не важно, позволю я вам пройти через мои земли или захвачу в плен и передам Бенигарису. Говорите, и мои люди будут свидетелями.

– Хорошо. – Джошуа повернулся к Слудигу, который, несмотря на то что успел осушить несколько кубков, внимательно следил за происходящим. – Могу я получить свиток?

Пока риммер с соломенной бородой рылся в кармане плаща, Джошуа сказал Серридану:

– Как я уже говорил, барон: мы направляемся в Наббан, чтобы лишить Бенигариса власти в Санцеллане Маистревисе. Частично это связано с тем, что он является союзником моего брата, и его падение ослабит положение Верховного короля. Тот факт, что мы с Элиасом находимся в состоянии войны, также не является тайной, но причины известны далеко не так широко.

– Если вы полагаете, что они важны, – спокойно сказал Серридан, – откройте их нам. У нас много вина, и мы у себя дома. Тогда ваша маленькая армия может уйти завтра с рассветом или остаться.

– Я отвечу на ваш вопрос, потому что не стал бы просить союзников, которые не владеют всеми фактами, за меня воевать.

– Ого! Союзники? Воевать! – Барон нахмурился и выпрямился. – Вы ступили на опасный путь, Джошуа Однорукий. Бенигарис – мой сеньор. Даже подумать о том, чтобы пропустись вас через мои владения, – безумие, учитывая то, что я уже знаю, но я позволил вам говорить из уважения к вашему отцу. Однако сражаться на вашей стороне – неслыханно! – Он взмахнул рукой.

Две дюжины вооруженных солдат, стоявших в тени у стен, сразу вытянулись по стойке «смирно».

Джошуа не дрогнул, лишь спокойно посмотрел Серридану в глаза.

– Я объясню вам, почему Элиаса следует лишить Трона из Костей дракона, – продолжал принц. – Но не сейчас. Сначала я должен рассказать о других вещах. – Он протянул руку и взял у Слудига свиток. – Мой лучший рыцарь, сэр Деорнот из Хьюэншира, участвовал в сражении у горы Баллбек, когда герцог Леобардис, отец Бенигариса, пришел к моему замку в Наглимунде, чтобы нам помочь.

– Леобардис встал на вашу сторону, – коротко ответил Серридан. – А Бенигарис выбрал короля Элиаса. Решение старого герцога не влияет на мою верность его сыну. – Несмотря на произнесенные слова, Изгримнур увидел тень сомнения в глазах барона: казалось, Серридан жалел о том, что старый герцог мертв, в противном случае его обязательства были бы для него более естественными. – И какое отношение сэр-не-помню-его-имени имеет к Метессе?

– Быть может, гораздо более значительное, чем вы думаете. – Впервые в голосе Джошуа появилось нетерпение.

Осторожно. – Изгримнур потянул себя за бороду. – Не позволяй скорби по Деорноту тебе помешать. Мы уже продвинулись дальше, чем я рассчитывал. Серридан слушает, а это уже немало.

Словно услышав мысль старого друга, Джошуа сделал глубокий вдох и немного помолчал.

– Простите меня, барон Серридан, я понимаю вашу преданность Дому Короля-Рыбака. Я лишь хочу рассказать вам о вещах, которые вы должны знать, и не собираюсь говорить о вашем долге. Я прочитаю вам сообщение сэра Деорнота о том, что произошло рядом с горой Баллбек. Его слова записал отец Стрэнгъярд. – Принц указал на архивариуса, который старался не привлекать к себе внимания, сидя в самом конце длинного стола. – Деорнот поклялся перед священником и Господом, что его слова – чистая правда.

– А почему вы собираетесь прочитать нам что-то из свитка? – нетерпеливо спросил Серридан. – Если вашему человеку есть что рассказать, пусть выйдет к нам.

– Деорнот мертв, – ответил Джошуа. – Он умер от рук наемников тритингов, которых король Элиас послал против нас.

В зале поднялся шум. Тритинги вызывали презрение и страх у приграничных баронов Наббана – презрение, потому что жители Наббана считали их дикарями, страх – из-за регулярных набегов на приграничные владения вроде Метессы, которые приносили много горя.

– Читайте. – Серридан явно рассердился.

Изгримнур подумал, что осторожный барон почувствовал ловушку, в которую его завело собственное хитроумие. Он рассчитывал, что справится с возникшей сложной ситуацией, заставив Джошуа говорить о предательстве перед большим количеством свидетелей. Теперь же барон понял, что слова Джошуа будет трудно отбросить. Возникла новая сложная ситуация. Но даже сейчас властитель Метессы не стал отпускать собравшихся за его столом людей: он сделал свой ход, и теперь ему ничего не оставалось, как продолжить игру. Герцог Элвритсхолла снова испытал уважение к Серридану.

– Я попросил Деорнота рассказать то, чему он стал свидетелем, нашему священнику перед сражением за Новый Гадринсетт, – объяснил Джошуа. – То, что он видел, настолько важно, что я не хотел утратить эти сведения в случае его смерти. – Джошуа поднял свиток и развернул, использовав обрубок правой руки. – Я прочитаю только ту часть, которая, уверен, вас заинтересует, но с радостью передам вам свиток, барон, чтобы вы могли полностью с ним ознакомиться. – Он немного помолчал, а потом начал читать. Все в зале наклонились вперед, ожидая услышать то, что потом будут долго обсуждать по всей Метессе:

– «…Когда мы оказались на поле сражения, воины Наббана устремились вслед за графом Утаниата и его людьми из клана Кабан и Копье, которые быстро отступали к склону Горы Баллбек. Герцог Леобардис и триста рыцарей рассчитывали вклиниться между армией Утаниата и Верховного короля, которая находилась еще довольно далеко – как мы думали.

Принц Джошуа, опасаясь, что Леобардис слишком сильно задержится и король сумеет попасть в незащищенные земли к югу от Наглимунда, вышел с большим отрядом рыцарей из замка, чтобы защитить Наббан, кроме того, он рассчитывал взять в плен Утаниата, лучшего военачальника короля Элиаса. Нас вели сам Джошуа и Изорн Изгримнурсон, также в нашем отряде было два десятка риммеров.

Когда мы ударили по флангу Кабана и Копья, то сначала нанесли им серьезный урон, ведь мы имели солидное преимущество в численности. Но Гутвульф и король приготовили ловушку, и очень скоро она сработала. Граф Фенгболд из Фальшира и несколько сотен рыцарей вылетели из леса, который находился на вершине горы Баллбек.

Герцог Леобардис и его сын Бенигарис находились немного в стороне от главного сражения, позади собственных всадников. Когда на вершине горы подняли флаг с соколом Фенгболда, я увидел, как Бенигарис обнажил меч и сзади нанес удар отцу, Леобардис упал на шею своей лошади, а из раны хлынула кровь…»

Когда Джошуа прочитал последнее предложение, его прервали возмущенные крики. Несколько вассалов барона Серридана вскочили на ноги и принялись яростно трясти кулаками, словно намереваясь наброситься на Джошуа. Но принц спокойно на них посмотрел, продолжая держать перед собой свиток, а потом повернулся к Серридану. Барон оставался на своем месте, его загорелое лицо заметно побледнело, если не считать ярких пятен, появившихся на щеках.

– Молчать! – крикнул он, бросив свирепый взгляд на своих приверженцев, и те вернулись на свои скамьи, продолжая что-то негромко бормотать.

Нескольким женщинам помогли выйти из зала; они шли, спотыкаясь, словно сами получили удары кинжалом, а их изящные шляпы и вуали вдруг стали печальными, точно яркие знамена побежденной армии.

– Это старая история, – наконец сказал барон.

Его голос звучал напряженно, но Изгримнур подумал, что за ним стоит больше, чем просто ярость.

Он чувствует, что ловушка захлопнулась.

Серридан осушил кубок и ударил им по столу, заставив многих вздрогнуть.

– Старая история, – повторил он. – Я не раз ее слышал, но никто не мог представить доказательств. Почему я должен поверить в нее сейчас?

– Потому что сэр Деорнот видел все собственными глазами, – спокойно ответил Джошуа.

– Его здесь нет, – возразил Серридан. – И я не думаю, что поверил бы ему, даже если бы он здесь присутствовал.

– Деорнот не лгал. Он был истинным рыцарем, – сказал Джошуа.

Серридан хрипло рассмеялся.

– У меня есть только ваше слово, принц. Люди совершают странные поступки за своего короля и страну. – Он посмотрел на брата. – Бриндаллес? Видишь ли ты хоть одну причину, по которой мне не следует бросить принца и его сторонников в темницу под Шасу Метессой, чтобы они там дожидались правосудия Бенигариса?

Брат барона сложил руки так, что кончики пальцев касались друг друга, и вздохнул:

– Мне не нравится эта история, Серридан. Я услышал в ней неприятную правду, ведь те, кто готовил тело Леобардиса к погребению, с удивлением говорили, что рана была на удивление ровной. Но слова одного человека, пусть даже рыцаря принца Джошуа, недостаточно, чтобы приговорить правителя Наббана.

Да, в семье не чувствуется недостатка ума! – отметил герцог Элвритсхолла. – Именно на таких упрямцев и должна опираться наша удача. Или падение.

– Не только Деорнот видел ужасное деяние Бенигариса, – сказал Джошуа. – Некоторые из них еще живы, хотя многие погибли, когда Наглимунд пал.

– Здесь и тысячи будет недостаточно, – бросил Серридан. – Вы хотите, чтобы цвет дворянства Наббана последовал за вами – эркинландером и врагом Верховного короля – против истинного наследника Дома Короля-Рыбака на основании откровений одного мертвеца?

Со стороны собравшихся в банкетном зале Шасу Метессы послышался одобрительный шум.

Ситуация начинала приобретать мрачный оборот.

– Хорошо, – сказал Джошуа. – Я вас понимаю, барон. А теперь я покажу вам то, что убедит вас в серьезности моих слов. И даст ответ относительно вашего нежелания следовать за эркинландером. – Он повернулся и махнул рукой.

Рядом со Стрэнгъярдом в дальнем углу сидел мужчина в капюшоне – теперь он встал. Он оказался неожиданно высоким. Несколько воинов обнажили мечи, и от шелеста стали в зале сразу стало холоднее.

Не подведи нас, – подумал Изгримнур.

– Одно из ваших утверждений, барон, не было истинным, – негромко сказал Джошуа.

– Вы называете меня лжецом? – осведомился Серридан.

– Нет, – все так же спокойно ответил принц. – Но мы живем в странные дни, и даже такой образованный и умный человек, как вы, не может знать все. Даже если бы Бенигарис не совершил отцеубийства, он не является первым претендентом на место герцога. Барон, народ Метессы, вот истинный наследник Дома Короля-Рыбака… Камарис Бенидривис.

Высокий мужчина в конце стола откинул капюшон, открыв водопад белых волос и лицо, полное печали и благородства.

– Что?.. – Барон пребывал в полнейшем смущении.

– Ересь! – закричал один из обалдевших землевладельцев, вскакивая на ноги. – Камарис мертв!

Одна из немногих оставшихся в зале женщин закричала. Сидевший рядом с ней мужчина упал лицом на стол в пьяном обмороке.

Камарис коснулся рукой груди.

– Я не мертв. – Он повернулся к Серридану. – Прошу меня простить, барон, за то, что нарушаю ваше гостеприимство.

– Нет. – Серридан хлопнул ладонью по столу. – Я не могу поверить. Камарис са-Винитта мертв – он исчез много лет назад, утонул в заливе Фираннос.

– Я утратил лишь разум, но не жизнь, – мрачно проговорил старый рыцарь. – И прожил много лет, забыв о своем прошлом. – Он провел рукой по лбу, и его голос дрогнул. – Иногда я жалею, что разум ко мне вернулся. Но так случилось. Я Камарис из Винитты, сын Бенидривиса. И, даже если это станет последним деянием в моей жизни, я отомщу за смерть брата и позабочусь, чтобы мой племянник лишился трона в Наббане.

Барон выглядел потрясенным, но все еще не мог поверить в то, что происходило у него на глазах.

– Пошлите за Энеппой, – сказал его брат Бриндаллес.

Серридан поднял взгляд, его глаза сверкали, словно он получил отсрочку от исполнения ужасного приговора.

– Да. – Он повернулся к одному из стражников. – Приведи с кухни Энеппу. И под страхом смерти ничего ей не говори.

Стражник ушел. Изгримнур посмотрел ему вслед и заметил, что маленький Пасеваллес также исчез в дверях.

Люди за столами возбужденно перешептывались, но Серридан не обращал на них внимания. Дожидаясь возвращения своего солдата, барон осушил целый кубок вина. Даже Джошуа, словно получил толчок, допил вино в своем кубке. Камарис продолжал стоять у дальнего конца стола, молча и спокойно, и взгляды присутствующих постоянно возвращались к его высокой фигуре.

Посланец вернулся вместе со старой женщиной – маленького роста, полной, с коротко подстриженными волосами, в простом платье, испачканном мукой и еще какими-то пятнами. Она молча стояла перед Серриданом, явно опасаясь наказания.

– Успокойся, Энеппа, – сказал барон. – Ты не сделала ничего плохого. Ты видишь вон того старика? – Он махнул рукой. – Подойди к нему и скажи, знаешь ли ты, кто он такой?

Старая женщина подошла к Камарису, который посмотрел ей в глаза.

– Нет, мой господин барон, – наконец сказала она.

Ее вестерлинг был не слишком уверенным.

– Итак. – Серридан скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, и на его губах появилась гневная улыбка.

– Один момент, – вмешался Джошуа. – Энеппа, если тебя зовут именно так, перед тобой человек, которого ты очень давно не видела. Если ты и знала его, то много лет назад.

Старая женщина, точно испуганный кролик, перевела взгляд с принца на Камариса и уже собралась отвернуться так же быстро, как в первый раз, но что-то ее остановило. Энеппа посмотрела более внимательно, глаза у нее широко раскрылись, колени подогнулись, и она начала падать. Быстрый, точно полет мысли, Камарис ее подхватил и не дал упасть.

– Алимор, Камарис? – спросила она на наббанайском. – Вевейс? – И быстро заговорила на том же языке.

Гневная улыбка Серридана исчезла, и на лице появилось выражение почти комичного удивления.

– Ей сказали, будто я утонул, – перевел Камарис. – Ты можешь говорить на вестерлинге, добрая женщина? – спросил он у нее.

Энеппа не сводила с него глаз, Камарис увидел, что она уже твердо стоит на ногах, и отпустил ее плечи. Она была ошеломлена, узловатые пальцы сжимали ткань юбки.

– Он… Камарис. Дуос претерат! Мертвые снова к нам возвращаются?

– Не мертвые, Энеппа, – сказал Джошуа. – Камарис жив, но на много лет утратил разум.

– И хотя я узнаю твое лицо, добрая женщина, – удивленно продолжал старый рыцарь, – я забыл имя. Прости меня. Прошло очень много времени.

Теперь Энеппа заплакала по-настоящему, но одновременно она смеялась:

– Потому что тогда у меня было другое имя. Когда я работала в большом доме вашего отца, меня звали Фьюри – «цветок».

– Фьюри. – Камарис кивнул. – Конечно. Я тебя помню. Ты была прелестной девушкой, и у тебя для каждого находилась улыбка. – Он взял ее морщинистую руку и поцеловал, а она смотрела на него, разинув рот, словно к ней спустился сам Господь и предложил место в своей колеснице. – Спасибо тебе, Фьюри. Ты вернула мне кусочек моего прошлого. До того как я покинул это место, мы часто сидели с тобой у огня и разговаривали.

Продолжавшей всхлипывать кухарке помогли выйти из зала.

Серридан и Бриндаллес выглядели ошеломленными. Остальные сторонники барона, в равной степени потрясенные тем, что произошло у них на глазах, не произносили ни звука. Возможно, Джошуа почувствовал, что в этот вечер барон услышал слишком много откровений, поэтому просто сидел и ждал. Камарис, чья подлинность уже не вызывала сомнений, также погрузился в молчание. Его взгляд был устремлен на пламя камина, но Изгримнур не сомневался, что старый рыцарь вспоминал не место, а время.

Тишину нарушил громкий шепот, все головы повернулись, Изгримнур увидел Пасеваллеса, который вошел в зал, мальчик с трудом тащил что-то большое и блестящее. Он остановился в дверном проеме, с сомнением посмотрел на Камариса, потом медленно подошел к дяде.

– Я принес это для сэра Камариса, – сказал мальчик.

Смелые слова противоречили его дрожавшему голосу. Серридан некоторое время на него смотрел, а через мгновение глаза у него широко раскрылись:

– Это же шлем из оружейной твоего отца!

Мальчик торжественно кивнул:

– Я хочу отдать его сэру Камарису.

Серридан беспомощно повернулся к брату. Бриндаллес посмотрел на сына, потом бросил быстрый взгляд на Камариса, который все еще думал о чем-то своем. Наконец Бриндаллес пожал плечами.

– Он тот, за кого себя выдает, и почестям, которых он удостоен, нет числа, – сказал Бриндаллес сыну. – Ты правильно сделал, что сначала спросил. – Его улыбка была почти призрачной. – Полагаю, некоторые вещи следует приводить в порядок и начинать использовать. Давай, мальчик, отдай шлем Камарису.

Изгримнур завороженно наблюдал, как Пасеваллес прошел мимо него, прижимая к груди тяжелый шлем, украшенный изображением морского дракона. Глаза мальчика испуганно уставились в одну точку, словно он входил в пещеру великана. Он молча остановился напротив старого рыцаря, казалось, еще немного, и он упадет, не выдержав веса шлема.

Наконец Камарис поднял голову.

– Что?

– Мои отец и дядя сказали, чтобы я отдал этот шлем вам. – Пасеваллес попытался поднести шлем поближе к Камарису, который, даже сидя, возвышался над мальчиком. – Он очень старый.

На лице Камариса появилась улыбка:

– Как я, верно? – Он протянул большие руки. – Дай мне на него посмотреть, юный сэр. – Камарис подставил золотой шлем к свету. – Шлем Империи, – удивленно сказал он. – Он действительно старый.

– Шлем принадлежал императору Анитуллису, насколько мне известно, – сказал Бриндаллес с другого конца зала. – Он ваш, милорд Камарис, если вы пожелаете его взять.

Старик некоторое время разглядывал шлем, а потом надел. Его глаза скрылись в тени, нащечники спрятали скулы, как клинки.

– Он мне подходит, – сказал Камарис.

Пасеваллес, открыв рот, смотрел на старика и свернувшегося морского червя на верхушке шлема.

– Спасибо, парень. – Камарис снял шлем и поставил на стол рядом с собой. – Как тебя зовут?

– П-Пасеваллес.

– Я буду носить шлем, Пасеваллес. Это честь. Мои собственные доспехи проржавели много лет назад.

Казалось, мальчик перенесся в другое царство, его глаза горели, точно пламя свечи. Глядя на него, Изгримнур почувствовал печаль. После ослепительных мгновений, связанных с рыцарством, разве сможет жизнь подарить восторженному ребенку что-то, кроме разочарований?

Благослови тебя Господь, Пасеваллес, – подумал герцог. – Я надеюсь, твоя жизнь будет счастливой, но что-то мне подсказывает, что это маловероятно.

Наблюдавший за мальчиком и Камарисом Джошуа наконец заговорил:

– Я еще не все вам рассказал, барон Серридан. Кое-что является пугающим, другое вызывает возмущение. Некоторые вещи окажутся более удивительными, чем то, что Камарис жив. Вы готовы подождать до утра? Или все еще хотите запереть нас в темнице?

Серридан нахмурился:

– Достаточно. Не нужно дразнить меня, Джошуа. Расскажите мне то, что я должен знать. И, если потребуется, мы будем бодрствовать до петухов. – Он показал, чтобы ему налили еще вина, и отослал своих потрясенных и озадаченных подданных по домам, оставив за столом только самых близких соратников.

О барон, – подумал Изгримнур, – скоро ты окажешься в одной яме с нами. Я пожелал бы тебе лучшей судьбы.

Герцог Элвритсхолла придвинул свой стул поближе к Джошуа, который начал.