Читать книгу Сфирот Турхельшнауба. Или Тайна Шестой брамфатуры - Тимофей Ковальков - Страница 8

Ресторан располагался неподалеку, в полуподвале старинного особняка, чудом уцелевшего от реконструкции, реновации и модернизации. Поговаривали, что в эпоху лихих девяностых владелец замышлял организовать респектабельный гей-клуб. Дельце не выгорело, и голубому счастью пришлось экстренно переквалифицироваться в разливайчик средней руки. Заведеньице отдавало духом местечкового аристократизма. Официантки шныряли вышколенные, подпирая острыми сосками молодых грудей прозрачный шелк синих блузочек. Неприлично коротенькие юбчонки открывали коленки в черных чулочках, а на головах красовались овальные красные шапочки, наподобие тех, что носят диспетчеры в метро. Выпивка и закуски подавались на серебряных подносах в старомодных хрустальных бокалах и фарфоровых тарелочках. Дело обставили торжественно: обслуга подходила к столику дрессированными группами, окружала посетителей заботой. Девушки без конца поправляли белоснежные салфеточки, раскладывали серебряные вилочки, улыбались, приседали и эротично вздыхали.

Толстые стены, глубокие ниши окон и массивные портьеры создавали полумрак и тишину, наполненную приглушенными звуками джаза. На столах горели восковые свечи в любое время суток, а в центре зала полыхали березовые дрова в роскошном камине. Пол солидно отсвечивал плитой черного мрамора, а стены обтягивали синие тканевые обои с благородным золотым узором под дореволюционную старину. Именно так представлял себе аристократизм хозяин заведения, насмотревшийся советских кинофильмов про времена НЭПа.

Турхельшнауб заказал бокал бельгийского нефильтрованного пива, похожего на цветочный нектар, и графинчик водки. Выйти из шока удалось лишь минут через сорок, и то только после того, как он выпил три рюмки и две кружки. Турхельшнауб достал из кармана конверт, врученный ему следовательшей, и распечатал. Внутри лежала самая настоящая «валентинка», с розочками и голубями, на открытке было написано: «Не теряйся, влюбленный глупышка», а внизу – номер телефона. «Вот так Дорис!» – удивился Вениамин.

Подумав минуту, он попросил фирменную закусочную свиную котлетку, подававшуюся на скворчавшей чугунной сковороде с картошечкой, зеленым лучком и соленым огурчиком. Пожрать свининки после водки с пивом – не в этом ли состоит истинный патриотизм? В соцсетях утверждают, что поросятина во всех ее многочисленных подвидах укрепляет иммунитет. Недаром же он добровольно и сознательно крестился в православную веру, избавив себя от глупых иудейских запретов. Сегодня ведь День святого Валентина, он имеет право.

Отхлебнув янтарного пива, Турхельшнауб набрал телефон Сергеева: не заливать же горе в одиночку, в самом деле. Он не сомневался, что приятель примчится, как обычно, с первобытным энтузиазмом, готовый прыгнуть в огонь и воду. А уж если звать Сергеева, то почему не пригласить и Белгруевича? Гриша слишком осторожный и осмотрительный человек для внезапных вылазок, но чем черт не шутит. Белгруевич, как и Турхельшнауб, отмучился некогда пять с половиной лет на факультете теологии, а потом устроился протирать штаны старшим культуртрегером в Научно-исследовательский институт комплексного образования, русского языка и городского администрирования, известный под сокращением НИИ «Коряга». Гриша был завзятым ипохондриком и занудой, но поддержать мужской философский разговор умел.

Оставалось подождать, запивая котлетку прохладным нектаром и рассматривая узор чулок на бедрах официанток, выставляющих на скатерть запотевший хрустальный графинчик с настоянной на хрене и смородиновом листе водки. Не прошло и получаса, как в зал энергично вошел Сергеев – редактор канала «Утренняя урина». Сергеев работал по гибкому графику, но если дело доходило до импровизированной попойки, то гибкость графика не знала никаких границ. Сергеева называли рубахой-парнем, и, видимо, поэтому он носил сорочки ярких цветов. Сегодня на нем была рубашка канареечного цвета. Не успев присесть, отмахнувшись от официанток, он закатал рукава, налил сам себе великанскую рюмку водки, выпил залпом и вздохнул.

– Как дела, Олежик, каким нарративом дышишь? – приветствовал друга Турхельшнауб.

– Представляешь, – произнес с оттяжкой Сергеев, – нашего покровителя Синехряка загребли сегодня под ручки, схватили прямо за ноздри и потащили в авто!

– За что?

– Завидуют, видимо. У нашей «Утренней урины» скоро будет пятнадцать миллионов подписчиков.

– Слушай, но ведь это несправедливо. Роберт Израилевич – честный человек, я смотрел ваши последние ролики – космическая тема крайне актуальна.

– Понимаешь, когда он еще телевидение курировал, пропали шестнадцать миллиардов, выделенные на борьбу с однополюсностью мира. Я уверен, он к ним даже не прикасался, сами как-то по-тихому исчезли. Распускают нелепые сплетни, якобы он за городом семейную усыпальницу из желтого мрамора отгрохал, навроде как египетский фараон. Но это ложь, я ездил к нему на дачу: обычная помещичья усадьба средней руки, всего три посадочных места для вертолета, и мрамор не желтый, а розовый, а это уже иной прейскурант. Есть подозрение, что сработала вражеская провокация.

– Кошмар, – сказал Турхельшнауб. – А нашего Витопластунского тоже замели мрачные типы в пальто, и цифра такая же – шестнадцать миллиардов, только, понимаешь, засветился я сам в одной мутной сделке… Меня сегодня к следователю уже вызывали.

– А вашего-то шефа под каким предлогом? Он же известный перестраховщик.

– Превышение полномочий кредитного комитета. Говорят, довел банк до санации.

– Да уж, дело дрянь, есть внеочередной повод выпить, – выпалил Сергеев. – Почем здесь пивко? Ого! Дороговато! Жалко, я с собой баночного пива не захватил. Отхватил я ящик недавно с бешеной скидкой в нашем таджикском продмаге в Бирюлево. Срок годности на исходе, но градус не выветрился, падло, крепкое пивцо. Говорят, таджики сами же и варят в подсобке, в чугунной ванне советских времен.

– Олежик, не юродствуй, я угощаю, возьми бельгийского. Давай лучше обсудим сложившуюся ситуацию. Ты не считаешь, что мы теперь оба на улице окажемся, да еще и на следствие дернуть могут? Ушки не горят?

– Давай обсудим, но мне все ясно. Думаю, америкосы руку приложили, без них не обошлось. В «Вашингтон Пост» врут напропалую о принципах демократии. Неправильное мышление приводит к брожению умов. Запад пытается любыми путями навязать нам безнравственность, разрушить устои семьи. Биллы Гейтсы лишают нас духовных корней прямо в «Макдональдсе». «Чикен макнаггетс» – только вдумайся!

Сергеев эмоционально жестикулировал во время обличительной речи и распалялся все сильнее.

– Ты прав, Олежик, мне тоже подозрительно. Думаешь, госдепартамент добрался до руководителей среднего звена?

– Однозначно. Потребляют американцы в три раза больше, чем производят в процентах к мировому ВВП. Ты ощущаешь разницу? Куда, ты думаешь, она у них уходит? В сферу услуг, конечно. Что паршивцам остается? Собак друг у друга по очереди стригут – вот вам и дутое производство, а у нас одна только космическая программа требует десятков тонн бетона и стали в год.

– Я тоже слышал, что во Флориде на прошлой неделе тысячу учителей незаконно выперли на улицу. «Эппл» деньги в офшорах прячет, а Илон Маск жидко обосрался с самоуправляемой «Теслой», – добавил Турхельшнауб выхваченные им из интернета сведения.

– Мне кажется, надо достроить космодром в Амурской области побыстрее и первыми освоить Марс. Мы уже десятый год строим. Эх, чувствую, америкосы снова первые туда прибудут, как на Луну, и свой флаг поставят. Тогда что? Молчишь? Ну, вот так-то… – Сергеев призадумался и вздохнул.

– Олежик, давай не будем мочеиспускание раньше времени устраивать. Может, обойдется? – с надеждой в голосе спросил Турхельшнауб. – Остановись, выдохни и выпей водки.

– Обидно, Веня, понимаешь. «Утренняя урина» – по-настоящему народный канал. Нас и рыбаки смотрят, и собаководы, и кулинары, а выпить водочки можно. Слушай, официантки-то какие! Я бы сейчас вдул. Ты не знаешь, кому из них можно недорого и качественно вдуть?

Неизвестно, чем бы данный диалог закончился, если бы в зал не вошел Белгруевич. Покрытый сединой, как будто инеем, бледный до желтизны, Гриша вытянул грустное лицо, как бы демонстрируя всему миру, что плюнувшему на жизнь человеку больше нечего терять. Он был облачен в затертый годами серый костюмчик, вытянутый на коленях.

– Новости печальные, – начал он вместо приветствия. – Нашего профессора, Мочеструйкина Аркадия Аркадьевича, сцапали. Завхоз Петр Абрамович рассказал: дескать, явились двое носатых субъектов в пейсах и польтах, сверху узких, а внизу подол как у бабьей юбки, в шапках из меха, наподобие казацкой папахи, только здоровенной, в синих бахилах на ногах. Говорили с иностранным акцентом, предъявили удостоверения сотрудников некоего идеологического отдела.

– Кошмар! – выдохнул Сергеев.

– Все случилось сегодня утром, во время еженедельного музыкального шоу для студентов. Прямо на глазах у публики надели наручники. Аркадий Аркадьевич – заслуженный культуровед, он виртуозно исполнял фуги Баха на флейте, да и на других инструментах играл изумительно, в том числе на гитаре, стоя на одной ноге. А какие песни задушевные он разучил! Про походы на байдарках за горизонт, про нескончаемую дружбу между мужчиной и женщиной, про светлое будущее страны, про лесные реки Брянска и про розовые платья в окне. Весь институт теперь в слезах: в НИИ в основном женщины предпенсионного возраста работают, а предпенсионный возраст отдалился от бальзаковского. Зарплаты маленькие, до пенсии далеко, вот дамы и влюбились повально в Мочеструйкина.

– Что, неужели Мочеструйкину тоже вменяют какое-нибудь высосанное из пальца хищение? Никогда не поверю, что в таком респектабельном институте, как ваш, подобные беспочвенные обвинения возможны, – с сочувствием заметил Сергеев.

– Как ты догадался, Олежик? Вменяют освоение шестнадцати миллиардов. Средства выделили на борьбу с иностранными заимствованиями в русском языке. Например, вот есть такое безобразное слово «гаджет». А гораздо хуже «каршеринг» – просто неприлично звучит, как мат. Закупили японское оборудование…

Опять раздался проклятый звон колокольчиков в ушах. «Надо срочно сходить к врачу, – подумал Турхельшнауб. – Самое интересное пропускаю».

– …но я не верю, что Мочеструйкин при делах. Профессор – романтик, он лично наблюдал полет Гагарина, присутствовал на похоронах Визбора, не раз путешествовал в Италию, к могиле Пазолини. Человек высокой культуры быта, заботливый покровитель девушки-студентки, влюбленной в него как в идеал мужчины.

– Я сразу фишку просек, третий случай за утро! Наших шефов тоже свезли на съезжую: и Витопластунского, и Синехряка. А Веню вон к следователю дергали, – грустно сообщил Сергеев.

– Да, Гриша, я под следствием, меня вызывали в отдел идеологии и сделали предупреждение, или, как его теперь называют, внушение… Оставили пока в качестве свидетеля, – поделился Турхельшнауб.

– Ужасно, Веня! В этих казенных зданиях так много микробов и аллергенов. Надеюсь, ты надел маску? – спросил Белгруевич.

– Какую маску, Гриша? Меня вызывали на допрос, а не на медосмотр!

– Все равно надо надевать маску! Хотя эти современные маски ни черта не держат. Я сам их шью из марли, с тремя слоями ваты и угольным фильтром. Могу тебе одолжить одну, только не забудь побрызгать фурацилином. Ой, мне следует немедленно выпить, а то давление может повыситься.

Белгруевич жестом подозвал официантку и трагическим шепотом произнес:

– Есть у вас рюмки поменьше?

– Конечно, в нашем заведении в наличии рюмки богемского хрусталя любого размера. Какие прикажете? Есть английские барные на сорок миллиграммов, русские дамские на двадцать миллиграммов, аптекарские на двенадцать миллиграммов…

– Несите самые маленькие, аптекарские, – прошептал Белгруевич, – и дайте, пожалуйста, пачку гигиенических антимикробных салфеток. И еще… Понимаете, я вчера отравился, есть у вас что-нибудь диетическое? Какой у вас шашлык, например?

– У нас пятьдесят два вида шашлыка: по-карски, на углях, из свиной шейки, из мякоти ягненка, из осетрины, из семги, из овощей, из маринованного в красном вине молодого бычка, японский куриный… – начала перечислять официантка.

– Стоп, стоп. Из свиной шейки достаточно диетический, как вы считаете? – допытывался Белгруевич.

– Свининка свежая, прямые поставки из совхоза имени товарищей Сакко и Ванцетти, – гордо сообщила официантка и подмигнула.

– Бери свинину, не ошибешься, реальный цимес, кошерная поросятина, – произнес заскучавший Турхельшнауб, – капец как рекомендую.

– Сам Будда, по легенде, откушал крестьянской свинины. Может, от того и помер бедолага, так и не причастившись божьих таинств, – вдруг сказал Сергеев, вливая в себя четвертую великанскую рюмку.

– Ну хорошо, несите из свиной шейки, если гарантируете, что шашлык не угрожает катаром моей поджелудочной железе. Она что-то шалит в последнее время. Только маленькую порцию, детскую, нет, лучше половину детской порции. А есть у вас диетические пирожные? Например, эклеры? – не унимался Белгруевич.

– Свежайшие, только что с фабрики, четырех видов. Крем воздушный, крем кофейный – безе, с малиновым желе и с садовой земляникой.

– Уговорили, принесите половинку самого маленького диетического эклера-безе на ваш вкус, – решился наконец Гриша. – И уберите, в конце концов, из зала комаров! Повсюду летают, – нервно добавил он, отмахиваясь от насекомых, видимых только ему.

Белгруевич долго протирал аптекарскую рюмку гигиенической салфеткой, затем достал из кармана пластиковый футлярчик, аккуратно вынул оттуда пипетку с мерными поперечными насечками. Попросив у официантки стакан кипятку, он продезинфицировал пипетку тщательным образом. Затем он отлил водки из графина в большую рюмку и, наконец, последовательно отмеряя дозы пипеткой, накапал себе ровно семь миллиграммов. Проделав вышеперечисленное, Белгруевич состроил трагическую гримасу, выгнул спину дугой, взял рюмочку в левую руку, оттянул мизинец, запрокинул голову назад и резко влил содержимое в рот. Сглотнул, поморщился и вздохнул печальнее прежнего:

– Что-то водка у них несвежая сегодня…

Друзья заказали второй графинчик настойки, пива, котлет, борщ украинский, итальянских колбасок-пепперони и традиционный салат оливье. Пиршество продолжалось. Беседа приобретала хаотический характер. Турхельшнауб пил много, но оставался трезвым, Сергеев двигал руками гораздо энергичнее прежнего, а Белгруевич, к удивлению товарищей, сразу скис от первой же микродозы.

– Вот меня что беспокоит. Вызовут меня снова, допустим, и спросят: зачем ты подписал отказ от обратного выкупа по сделке со «Жмурбанком»? Ведь этот банк давно на ладан дышит, каждому школьнику известно. Одно только название красивое, а банк трухлявый. Что я скажу? Как буду оправдываться? – переживал Турхельшнауб.

– Я открыл важную вещь. Недавно вдул я одной фру-фру вечером, потом поехал к твари по имени Алина, по-быстрому засунул и помчался к третей прошмандовке. К утру вернулся к фру-фру и засадил ей по самые гланды. И вот смотрю я, что получается? Всегда платишь наличными, но за что конкретно? Там ведь внутри ничего нет, зияющая пустота. Ты просто засовываешь член в пустоту. Ты ищешь разумную жизнь, а там только гонорея может существовать. Я, может быть, не согласен платить за кожаный мешочек с гонореей! Но что же меня тогда удерживает, затягивает как магнитом, почему я не могу справиться с собой?

– А что говорит по этому поводу твой психоаналитик? – поинтересовался Турхельшнауб.

– У меня временно сейчас нет психоаналитика, – доверительно сообщил Сергеев, – не до психотерапии мне сейчас, сплошная Махаяна4 в голове.

– Ты не прав, Олежа, мне на последнем сеансе психотерапии доходчиво разъяснили смысл сексуальных поползновений. Возьмем утят, к примеру. Известно, что птенцы плавают за матерью-уткой. А как утята узнают родную мать? Ученые проверили и обалдели: да никак. Они с таким же успехом могут следовать за любым одушевленным и неодушевленным объектом похожего размера: за собакой, за воздушным шариком, за чем угодно. Для утят предмет преследования – лишь бесформенное пятно, символически совпадающее с условным кодом в цепи нейронов. Природе наплевать на тонкости. Так и мы, люди, преследуем друг друга благодаря шаблонам сознания и гормонам в крови. Наше принципиальное отличие от уток лишь в бесконечном и запоздалом словоблудии. Мужчинам требуется непременно вскарабкаться на нечто круглое, обладающий дыркой, желательно почаще и поразнообразнее, – таков примитивный алгоритм. А женщинам ничего не нужно, кроме ребенка. Для них мужчина – утилитарная функция, расходный материал. Нечто вроде шприца со спермой или свинки-копилки с золотыми монетами. – Турхельшнауб философствовал с упоением.

– Мне кажется, я простудился вчера, горло болит, голова ноет, – перебил Белгруевич. – Поджелудочная побаливает, но не сильно. Печень покалывает. Но главное, помню отчетливо, я отравился чем-то, а может быть, перегрелся на даче в новой бане. Понимаете, температуру трудно стало регулировать после того, как я обложил печку речным камнем. Должно быть ровно шестьдесят три целых и семь десятых градуса, но злополучные камни набирают влагу – и получается все восемь десятых градуса. Хотя набор микроэлементов в паре превосходный: осмий, цинк, сурьма, свинец. Но я значительно перегрелся, – заплетающимся языком вещал Белгруевич.

– Вот я не понимаю. К чему эти аресты? Что, разве можно поверить, что вывели средства? Ерунда! Ну хорошо, пусть вывели средства, но наверняка все по закону! Поговорите сначала с людьми начистоту, выясните их потребности, проверьте чистоту помыслов, а уж потом сажайте, – сетовал Турхельшнауб.

– Веня, ты представляешь масштаб информационных подтасовок на Западе? А что, в Америке не воруют? До Била Гейтса-то нам ох как далеко, особенно принимая во внимание ихний бюджетный дефицит, – ораторствовал, не замолкая, Сергеев.

– Я слышал, в Америке собирались учебник истории выпустить для колледжа, где Лондон – мать городов русских, а Ледовое побоище – незначительная стычка в шведском дьюти-фри за бесплатный бокал виски, едрены пассатижи, – смеялся от души Белгруевич.

На этом месте беседу друзей прервал не укладывавшийся ни в какие рамки инцидент. Молодой человек в черном элегантном, но недорогом костюме, по-видимому администратор ресторана, появился из дверей кухни, удерживая аккуратно дымящуюся кастрюльку руками в белых перчатках. Он деловито, не торопясь подошел к одному из столиков, где отдыхали три благовоспитанных гражданина в одинаковых синих костюмах. Молодой человек застыл за спиной у одного из мужчин, увлеченного оживленной беседой с товарищами. Никто не обратил на происходящее должного внимания. Улучив момент, администратор с мефистофельской улыбкой на красивом лице снял крышку с кастрюли и положил ее на столик. Затем, приняв несколько театральную стойку, как бы изображая поэтическую брезгливость в стиле Лермонтова, мерзавец вылил содержимое кастрюльки, целясь своей жертве за воротник. По красивому синему пиджаку гражданина растекся неэстетичными разводами красный украинский борщ. Капуста, картошка медленно сползали по спине на пол. От борща валил пар: очевидно, содержимое кастрюли предварительно разогрели до кипения.

Ошпаренный господин взревел, как раненый кабан. Два его товарища вскочили и кинулись к выходу из зала, как выяснилось, чтобы позвать охрану, дежурившую на улице, у машин. Воспользовавшись замешательством, ловкий администратор аккуратно взял со стола графинчик водки, налил себе рюмку и спокойно выпил. Охранники, два тупоносых квадратных спортсмена с лысыми черепами, с запозданием нарисовались в зале. С высунутыми языками наперевес, как раскормленные доберманы на прогулке в летнем парке, ринулись они к администратору, накинулись на него, повалили на пол и скрутили руки тренированными движениями. Немногочисленная публика и официантки замерли, окаменев от страха и недоумения. Вскоре раздались крики, люди повскакивали с мест, кое-кто двинулся к выходу.

Друзья решили не искушать судьбу и оказались в первых рядах очереди в гардероб. Едва успев нацепить пальто, вышли на мороз. Некоторое время стояли молча, обдумывая инцидент. Обсуждать происшедшее никому не хотелось. Дело темное, однако Турхельшнауб спросил:

– Олежик, вот ты многое знаешь, расскажи нам, что сейчас произошло?

– А что тут знать? – произнес Сергеев. – Ребенку понятно. Очередной обманутый дольщик наказывает застройщиков. Ошпаренного дядьку я вроде узнал: его зовут Андрей Бигузякин, он вице-президент известной компании под названием «Писа-роза демолишн»5. Говорят, Бигузякин набрал кредитов в «Жмурбанке» на строительство поселка в лесу. Название такое романтическое: «Дали Достоевского». Нараздавали людям обещаний и застыли на стадии фундамента. Им бы еще сошло с рук, если бы они не…

У Турхельшнауба, как назло, в этот момент начисто отказал слух и закружилась голова. Жаль, интересно ведь рассказывал Сергеев.

– Но эти объекты хотя бы имеют рыночную стоимость? – поинтересовался Белгруевич.

– Имеют, но в три раза ниже залоговой. Застройщики обратились с письмом в «Жмурбанк» с просьбой считать сумму долга завышенной и скостить чуток. Тут выполз академик Дебоширов и заявил, что надо все помножить на константу лямбда Брейна-Ньюмана.

– Что за константа? – спросил Белгруевич.

– Она выводится из кси-функции Римана и равна двадцати двум процентам по верхней границе. А нижнюю границу там ни один математик не может определить. До сих пор ведутся споры в среде ведущих теоретиков.

– Но зачем же борщом несчастного поливать?

– А, не скажи, Гриша, дело пахнет керосином, – сказал Сергеев. – Суть в том, что украинский борщ…

«Черт возьми!» – подумал Турхельшнауб. Проблемы со слухом принимали угрожающие масштабы. Невозможно вести вдумчивую беседу. Конец реплики Сергеева утонул в перезвоне набивших оскомину колокольчиков.

– Какие дикие нравы! Мы нескоро вернемся к утраченным идеалам поэзии Серебряного века, я решительно осуждаю всякое причинение страдания живому существу, – высказал мнение Белгруевич.

– Ну, не переживай, Гриша, – успокаивал Сергеев. – Согласно Махаяне, застройщик не совсем живое существо, а скорее кармическая функция, принадлежащая миру не-форм.

– Ну и что, что функция мира не-форм, – не унимался Гриша, – сострадание бодхисатвы охватывает все возможные миры.

– Ребята, а давайте махнем в баню?! – пришла Турхельшнаубу на ум счастливая идея.

Друзья не возражали. Турхельшнауб уже вызывал такси. Как раз в этот момент за Бигузякиным примчалась скорая.