Читать книгу Знамение - Тимур Ильясов - Страница 8

На календаре конец мая. Прошло две недели с того сна. Прошлой ночью мы с супругой составляли перечень задач. Он вышел длинный и путанный. Но я рад, что мы в деле вдвоем.

Май в нашем городе выдался необычным. То по-июльски жарким, то по-осеннему прохладным и ветреным.

Еще появились бабочки! Миллион бабочек! Они покрыли цветастым орнаментом каждое дерево и куст, облепили фонарные столбы и тротуары. Дети в восторге. Их не удержишь дома. Они выбегают во двор и проносятся сквозь кружевные облака, заливаясь смехом. Соседские девушки публикуют красоту в соцсетях, а мужчины улыбаются.

Но меня бабочки пугают. В них есть что-то зловещее. Будто природа решила напоследок показать последний сюрприз. Накормить смертника, идущего на электрический стул, последним ужином.

Я веду автомобиль вдоль моря к офису. По краям дороги в ряд высажены деревья, сплошь покрытые тучами этих чертовых бабочек. Меня от них тошнит!

В салоне то и дело раздается хруст. Это очередная бабочка врезается и размазывается об лобовое стекло. В предсмертных конвульсиях колышутся разорванные крылышки, растекаются внутренности, крошечные глазки умирающих насекомых смотрят на меня. В который раз включаю дворники. Жижа размазывается по стеклу, и я счищаю ее омывателем.

Дорога также покрыта ими, тысячами раздавленных насекомых, в то время как их сородичи продолжают беспечно кружить в майском воздухе, танцевать от ветки к ветке, пока случайный автомобиль не расплющит их хрупкие тельца.

Помню, читал где-то, что бабочки живут лишь день. Их тела даже не приспособлены, чтобы жить дольше. Отведенное время они тратят на брачные танцы, спаривание и откладывание яиц для следующих поколений. Первым умрет после спаривания самец. После кладки – самка. Жизнь – для одного танца любви. Как романтично.

Тут чувствую запах. Тошнотворный сладковатый запах. Открываю окно, чтобы проветрить салон, но запах становится интенсивнее. Он мне знаком. Он родом от куда-то из детства.

Мне лет семь. Закат советской эпохи. Очередное лето у бабушки в одном из маленьких грязных индустриальных городов, каких было полно на карте страны. Мама отправила меня, словно посылку, в одном аэропорту, а встречала в другом бабушка. Много лет спустя я понял, почему мама делала это. Ей не было и тридцати пяти, когда умер отец. Она наделялась устроить личную жизнь.

Мы с бабушкой трясемся в старом трамвае. Он гремит на ржавых рельсах. Мы пересекаем агонизирующую промышленную зону, проезжаем мимо череды монструозных корпусов металлургических комбинатов, доживающих последние дни, перед тем как развалиться вместе с Союзом.

Едем в кино в богом забытый Дом культуры каких-то металлургов или шахтеров. Все фильмы в городских кинотеатрах мы уже видели, так что остались только дома культуры. Я маленький тиран обожающей меня бабушки. Делаю, что вздумается, и получаю, что хочу. А когда не получаю, закатываю истерики.

Через открытые окна трамвая проникает тот тошнотворный сладковатый запах.

– Это аммиак, внучек, – со знанием дела говорит бабушка и задумчиво смотрит в сторону огромного серого корпуса, ощетинившегося поверху тремя почерневшими трубами. Одна из них изрыгает розоватый дым.

Мне лишь семь, но, когда я смотрю на ту уродливую трубу, то понимаю, что так выглядит смерть. И так она пахнет.

Теперь, тридцать пять лет спустя, я снова ощущаю тот запах. Хотя рядом нет аммиачного завода. Это лишь иллюзия.

Запах пропадает так же внезапно, как появляется. Но я еще будто ощущаю его внутри. Слишком глубоко он проник в меня. И я догадываюсь, что этот запах, и бабочки, и мой недавний кошмар – все связано.

В ближайшую пятницу я напился. Нас с коллегами забросило на дегустацию вин в местной винотеке. Дегустация превратилась в пьянку.

По мере того, как я пьянел, становилось легче. Я снова шутил и наслаждался жизнью. Темнота в душе вроде светлела, а запах аммиака выветривался.

Но на следующее утро, как это бывает, стало только хуже…