Читать книгу Комары - Уильям Катберт Фолкнер - Страница 5

Они плавно катили, минуя фонарь за фонарем и втискиваясь в узкие повороты, а миссис Морье все говорила и говорила о душе – своей, и мистера Талльяферро, и Гордона. Племянница сидела и помалкивала. Мистер Талльяферро отчетливо чуял ее чистый юный запах, как от молодого деревца, а когда они проезжали под фонарями, различал изящный силуэт, и ему безлично открывались ее ноги, ее голые бесполые коленки. Мистер Талльяферро блаженствовал, вцепившись в свою молочную бутылку, желая, чтобы поездка не заканчивалась никогда. Но машина вновь подкатила к тротуару, и настала пора выходить, какая бы ни мешала ему неохота.

– Я сбегаю и приведу его к вам, – с предупредительным тактом предложил мистер Талльяферро.

– Нет-нет, давайте подымемся вместе, – возразила миссис Морье. – Пускай Патриция посмотрит, каковы гении у себя дома.

– Господи, теть Пэт, да видала я эти притоны, – сказала племянница. – Они же на каждом углу. Я вас тут подожду.

И она легко сложилась пополам, смуглыми руками расчесывая лодыжки.

– Очень интересно посмотреть, как они живут, милочка. Это восхитительно, вот увидишь.

Мистер Талльяферро снова запротестовал, но миссис Морье оборола его чистой силой слов. А посему, вопреки сомнениям, он, чиркая спичками, повел их вверх по извилистой лестнице, и три тени передразнивали их, чудовищно вздымаясь и опадая на ветхой стене. Задолго до финиша миссис Морье уже хрипела и пыхтела, а мистер Талльяферро черпал в ее затрудненном сопении ребяческую мстительную радость. Однако он оставался джентльменом; коря себя, он это чувство отогнал. Постучал в дверь, был приглашен, открыл.

– Вернулись, значит?

Гордон сидел в своем единственном кресле, жуя толстый сэндвич, с книгой в руке. Голая лампочка заливала его майку зверским светом.

– У вас гости, – запоздало предостерег мистер Талльяферро.

Но Гордон, вскинув глаза, уже разглядел за его плечом лицо миссис Морье и интерес, на этом лице написанный. Затем поднялся и обматерил мистера Талльяферро, который поспешил покаянно объясниться:

– Миссис Морье непременно хотела заглянуть…

Та вновь повергла его во прах.

– Мистер Гордон! – Она вплыла в комнату; гримаса счастливого изумления застыла, точно круглая тарелка на ребре. – Ну-с, как ваши дела? Умоляю, умоляю, простите нас за это вторжение! – курсивом фонтанировала она. – Мы сейчас повстречали на улице мистера Талльяферро с вашим молоком и набрались храбрости вступить в логово льва. Как вы поживаете? – Она извергла на него свою ладошку, озираясь довольно и с любопытством. – Так вот где трудится гений. Как прелестно – как… как оригинально. А это, – она показала на угол, занавешенный измаранным зеленым репсом, – ваша спальня, да? Как восхитительно! Ах, мистер Гордон, до чего же я завидую вашей свободе. И вид… у вас тут и вид имеется? – Не отпуская его руки, она завороженно вперилась в высокое бесполезное окошко, обрамляющее две истомленные звездочки четвертой величины.

– Имелся бы, будь я восьми футов ростом, – поправил ее Гордон.

Она метнула в него довольный взгляд. Мистер Талльяферро нервно рассмеялся.

– Это было бы прекрасно, – с готовностью согласилась она. – Я так хотела, чтобы моя племянница увидела настоящую студию, мистер Гордон, где работает настоящий художник. Милочка, – она грузно глянула через плечо, так и не отпустив его руки, – милочка, позволь представить тебе настоящего скульптора, от которого мы ожидаем великих свершений… Милочка, – повторила она громче.

Племянница, не смущенная лестницей, вплыла за ними следом и теперь стояла перед единственной здесь мраморной статуей.

– Подойди, побеседуй с мистером Гордоном, милочка.

В слащавых модуляциях миссис Морье смутно пробивалось что-то совсем не сладкое. Племянница повернула голову и слегка кивнула, не глядя на Гордона. Тот высвободил руку.

– Мистер Талльяферро говорит, у вас заказ. – Голос миссис Морье вновь засочился медом счастливого изумления. – Можно посмотреть? Я знаю, художники не любят показывать неоконченную работу, но мы же все друзья… Вы оба знаете, до чего чутка я к прекрасному, хотя сама и лишена творческого порыва.

– Да, – согласился Гордон, наблюдая за племянницей.

– Я давно собиралась посетить вашу студию – я обещала, вы же помните. Я воспользуюсь случаем и осмотрюсь… Вы не против?

– Да пожалуйста. Талльяферро вам все покажет. Прошу извинить. – И он характерно нырнул между ними, а миссис Морье пропела:

– Ну конечно. Мистер Талльяферро, как и я, чуток к прекрасному в Искусстве. Ах, мистер Талльяферро, отчего нам с вами даровали любовь к красоте, но отказали в способности творить ее из камня, и дерева, и глины…

Тело в коротком простом платье не шевельнулось, когда он подошел. После паузы он произнес:

– Нравится?

Подбородок у нее в профиль был тяжел – что-то в нем сквозило маскулинное. Но анфас не тяжелый – просто тихий. Губы полны и бесцветны, не накрашены, а глаза мглистые, как дым. Она взглянула на него в упор, отметив ледяную голубизну его глаз (как у хирурга, подумала она), снова перевела взгляд на статую и медленно проговорила:

– Не знаю. – А затем: – Она как я.

– В каком смысле как вы? – серьезно спросил он.

Она не ответила. Потом сказала:

– Можно потрогать?

– Если хотите, – ответил он, рассматривая линию ее подбородка, ее плотный коротенький нос. Она не шевельнулась, и он прибавил: – Не будете трогать?

– Передумала, – невозмутимо объяснила она.

Гордон обернулся на миссис Морье, которая что-то там словоохотливо разглядывала. Мистер Талльяферро со сдержанной страстью ей поддакивал.

– Почему она как вы? – повторил Гордон.

Она невпопад ответила:

– Почему у нее тут ничего нет? – Ее смуглая рука гибко обмахнула высокую плоскость мраморной груди.

– Да и у вас тоже. – (Она бестрепетно встретила его бестрепетный взгляд.) – Почему у нее там должно что-то быть? – спросил он.

– Вы правы, – отвечала она, бесстрастно и любезно, как равному. – Теперь вижу. Конечно не должно. Я не сразу… не сразу поняла.

Гордон с растущим интересом оглядел ее плоскую грудь, плоский живот, ее мальчишеское тело, с которым не вязались ни поза, ни тонкость рук. Бесполая, и, однако, смутно бередит. Может, просто молода – как теленок, жеребенок.

– Сколько вам лет? – обронил он.

– Не то чтобы вас это касалось, но восемнадцать, – без досады откликнулась она, рассматривая статую. И вдруг подняла взгляд на него. – Я хочу ее себе, – внезапно сказала она, искренне и пылко, вылитая четырехлетка.

– Спасибо, – сказал он. – И ведь вы это искренне, да? Но вам она, конечно, не достанется. Вы же и сами понимаете, правда?

Она помолчала. Было ясно, что она не понимает, отчего бы ей не заполучить статую.

– Видимо, – в конце концов согласилась она. – Я просто подумала – а вдруг?

– На всякий случай?

– Ну, завтра мне ее уже, наверное, не захочется… А если захочется, найду что-нибудь не хуже.

– Вы хотели сказать, – поправил он, – что, если захочется и завтра, вы ее получите. Да?

Ее рука, словно отдельный от нее организм, медленно потянулась, погладила мрамор.

– Вы почему такой черный? – спросила она.

– Черный?

– Не волосы и борода. Рыжие волосы, борода – мне нравится. А вы. Вы черный. То есть… – Голос ее умолк, и Гордон подсказал: «Душа?» – Я не знаю, что это такое, – тихо сообщила она.

– Да и я. Но можете спросить у тети. Она, похоже, с душами на короткой ноге.

Племянница обернулась, показав ему другой неравный профиль:

– Сами спрашивайте. Она идет.

Миссис Морье всей своей пухлой благоуханной тушей влилась между ними.

– Чудесно, чудесно! – в искреннем изумлении восклицала она. – А это…

Голос ее заглох, и она ошеломленно уставилась на статую. Мистер Талльяферро подхватил безупречно, присвоив антрепренерские лавры.

– Вы видите, что́ Гордон тут уловил? – мелодично протрубил он. – Видите? Дух юности – тонкой, твердой, чистой материи этого мира, которой желаем мы все, пока уста наши не засыплет прах[5].

Для мистера Талльяферро желание давным-давно стало неутоленной привычкой, конкретного предмета уже не требующей.

– Да, – согласилась миссис Морье. – Какая красота. А что… в чем ее смысл, мистер Гордон?

– Смысла нет,[6] – огрызнулась племянница. – Она не обязана иметь смысл.

– Однако же…

– Какого вам смысла? Допустим, это означает… ну, собаку или крем-соду – какая разница? Она ведь и так хороша.

– В самом деле, миссис Морье, – поспешил примирительно согласиться мистер Талльяферро, – у нее необязательно есть объективный смысл. Нам надлежит принять ее как есть – чистую форму, вовсе не обремененную связями со знакомым или утилитарным объектом.

– О да, необремененную. – Это слово миссис Морье знала. – Ничем не обремененный дух, вольный полет орла.

– Теть Пэт, помолчите, – велела ей племянница. – Не валяйте дурочку.

– Но у нее есть, как выражается мистер Талльяферро, объективный смысл, – безжалостно вмешался Гордон. – Это мой женский идеал: девственница без ног – не уйдет от меня, без рук – не удержит меня, без головы – не заговорит со мной.

– Мистер Гордон! – Миссис Морье воззрилась на него поверх туго упакованной груди. А затем ей на ум пришел предмет, который объективным смыслом безусловно обладал. – Чуть не забыла, зачем мы так поздно зашли. Не то чтобы, – торопливо прибавила она, – нам требовалась иная причина, чтобы… чтобы… Мистер Талльяферро, как там раньше старики говорили – задержаться на запруженном тракте Жизни, дабы на миг преклонить колена перед Господом?.. – Ее голос затих, а на лице нарисовалось легкое беспокойство. – Или это я Библию вспомнила? Ну, не важно; мы заглянули пригласить вас на яхту, несколько дней на озере…

– Да. Талльяферро мне сказал. Простите, не смогу.

Глаза у миссис Морье весьма округлились. Она обернулась к мистеру Талльяферро:

– Мистер Талльяферро! А мне вы сказали, что не передали ему!

Мистера Талльяферро отчетливо покорежило.

– Прошу извинить, если создал у вас такое впечатление. Совершенно не намеревался. Я лишь хотел, чтобы вы поговорили с ним сами и побудили его передумать. Без него общество будет неполным, согласитесь.

– Абсолютно согласна. Ну в самом деле, мистер Гордон, может, вы передумаете? Вы же не хотите нас огорчить. – Она скрипуче наклонилась и шлепнула себя по лодыжке. – Прошу прощения.

– Нет. Извините. Работа.

Миссис Морье обратила свою гримасу удрученного изумления к мистеру Талльяферро:

– Не может быть, чтобы он не хотел поехать. Наверняка есть другая причина. Мистер Талльяферро, ну скажите же ему. Он нам решительно необходим. Мистер Фэрчайлд поедет, и Ева с Дороти тоже; без скульптора нам просто не обойтись. Переубедите же его, мистер Талльяферро.

– Я уверен, что его решение не окончательное; наверняка он не лишит нас своего общества. Несколько дней на воде принесут ему много пользы; освежат, как тоник. А, Гордон?

Соколиное лицо угрюмо маячило над ними, отрешенное, невыносимо надменное. Племянница отвернулась и теперь медленно дрейфовала по мастерской, серьезная, тихая, любопытная, стройная, как тополек. Миссис Морье молила Гордона взглядом, как собака, на миг умолкнув. Затем ее вдруг посетило вдохновение.

– Давайте, люди, все ко мне на ужин. Обсудим спокойно.

Мистер Талльяферро замялся.

– Я, знаете ли, на вечер ангажирован, – напомнил он ей.

– Ой, мистер Талльяферро. – Она возложила ладонь ему на рукав. – Хоть вы-то меня не подводите. Когда люди меня подводят, я всегда полагаюсь на вас. Вы не можете отложить ваше обязательство?

– Боюсь, право, что не смогу. Не в этом случае, – самодовольно ответствовал мистер Талльяферро. – Хотя я и сам сокрушаюсь…

Миссис Морье вздохнула:

– Ох уж эти женщины! Мистер Талльяферро – просто-таки гроза женщин, – уведомила она Гордона. – Но вы-то придете?

Племянница придрейфовала к ним и теперь стояла, терла икру одной ноги о голень другой. Гордон повернулся к ней:

– А вы там будете?

Будь прокляты их душонки, прошептала она, втягивая в себя воздух. И зевнула:

– О да. Я тоже нуждаюсь в пище. Но после этого пойду в постель чертовски рано.

Она снова зевнула, смуглыми пальцами похлопывая широкий и бледный овал рта.

– Патриция! – возопила ее тетка в потрясенном изумлении. – Разумеется, ничего подобного. Надо же, что удумала! Пойдемте, мистер Гордон.

– Нет, спасибо. Я и сам ангажирован, – чопорно ответил он. – Может, как-нибудь в другой раз.

– Я просто-напросто не желаю слышать отказа. Ну помогите же мне, мистер Талльяферро. Он просто обязан прийти.

– Вы хотите, чтобы он пришел прямо так? – спросила племянница.

Ее тетка мельком глянула на майку и содрогнулась. Однако храбро ответила:

– Ну конечно, если он пожелает. Что такое одежда в сравнении с этим? – Она рукой описала дугу; на орбите замерцали брильянты. – Так что вам не отвертеться, мистер Гордон. Вы должны прийти.

Рука замерла над его локтем, сделала бросок. Гордон бесцеремонно увернулся.

– Извините.

Мистер Талльяферро еле успел уклониться от его нырка, а племянница коварно заметила:

– За дверью висит рубашка, если вы ищете ее. Галстук вам не понадобится, с такой-то бородой.

Он приподнял ее за локти, как высокий узкий столик, и убрал с дороги. Затем подвластное ему длинное тело заполнило и освободило дверной проем, исчезло в коридоре. Племянница посмотрела ему вслед. Миссис Морье вытаращилась на дверь, а затем в тихом изумлении – на мистера Талльяферро:

– Да что же это… – Ее руки вотще стиснули друг друга в ворохе многообразных прихотливых аксессуаров. – Куда это он? – в конце концов произнесла миссис Морье.

Племянница внезапно сказала:

– Он мне нравится. – Она тоже взирала на дверь, через которую он, выйдя, опустошил комнату. – Я думаю, он не вернется, – заметила она.

Ее тетка взвизгнула:

– Не вернется?

– Ну, я бы на его месте не вернулась.

Племянница снова отошла к статуе, погладила ее с неторопливым вожделением. Миссис Морье беспомощно воззрилась на мистера Талльяферро.

– Куда?.. – начала было она.

– Схожу посмотрю, – предложил он, стряхивая с себя накативший столбняк.

Две женщины поглядели, как исчезает в темноте его опрятная спина.

– Никогда в жизни своей… Патриция, ты зачем ему нагрубила? Конечно, он обиделся. Ты что, не понимаешь, как чувствительны художники? А я его так пестовала!

– Чепуха. Ему на пользу. Он и так многовато о себе думает.

– Но оскорбить человека в его собственном доме! Не понимаю я молодежь. Да если бы я сказала такое джентльмену, вдобавок незнакомому… Не постигаю, о чем думал твой отец, кем он тебя вырастил. Уж он-то должен понимать…

– Это не я виновата, что он так себя повел. Это вы сами виноваты. Вы представьте: сидите вы в спальне, в одной сорочке, а к вам заявляются двое мужчин, которых вы толком не знаете, и давай уговаривать вас поехать, куда вы не хотите, – вот вы бы как поступили?

– Эти люди другие, – холодно возразила ей тетка. – Ты их не понимаешь. Художники не такие, как мы, – им не нужно уединение, они его совершенно не ценят. Но любой, будь он художник или кто, стал бы возражать…

– Ой, выбирайте шкоты, – грубо оборвала ее племянница. – Вас шкивает.

Деликатно пыхтя, вернулся мистер Талльяферро:

– Гордона срочно вызвали по делу. Он просил извиниться и передать, как он расстроен, что пришлось столь бесцеремонно вас покинуть.

– То есть к ужину он не придет, – вздохнула миссис Морье, ощущая груз своих лет, неотвратимость сумерек и смерти. Мало того, что ей нынче не удается залучить к себе новых мужчин, – похоже, ей и старых не удержать… вот и мистер Талльяферро… годы, годы… Она опять вздохнула. – Пойдем, милочка, – сказала она, странно присмирев, притихнув, отчасти став жалкой.

Племянница возложила крепкие загорелые руки на статую, жестко-жестко. О прекрасная, прошептала она, приветствуя и прощаясь, и быстро отвернулась.

– Пошли, – ответила она. – Умираю с голоду.

Мистер Талльяферро потерял спичечный коробок и был безутешен. По лестнице пришлось спускаться на ощупь, поднимая в воздух многолетние залежи пыли на перилах. Каменный коридор был прохладен, сыр, и в нем тоненько, приглушенно зудело. Они поспешили к двери.

Ночь воцарилась совершенно, и автомобиль терпеливым силуэтом угнездился у обочины; чернокожий шофер сидел внутри, подняв все стекла. В приятной привычности салона миссис Морье вновь воспрянула духом. Протянула мистеру Талльяферро ручку, снова подсластила голос гнилым кокетством:

– Так вы мне позвоните? Только не обещайте – я знаю, как ужасно вы заняты… – она подалась вперед, похлопала его по щеке, – Дон Жуан!

Он рассмеялся укоризненно, с удовольствием. Племянница из угла промолвила:

– Доброго вечера, мистер Тарвер.

Мистер Талльяферро застыл, слегка согнувшись от бедра. Закрыл глаза, точно пес, что ждет удара палкой, а время все длилось и длилось… он открыл глаза, не зная, сколько времени миновало. Но пальцы миссис Морье только-только отстранялись от его щеки, и не разглядеть племянницу в углу, эту бестелесную пагубу. Он выпрямился, чувствуя, как в животе положенным манером устраивается похолодевшее нутро.

Автомобиль отъехал, а мистер Талльяферро посмотрел ему вслед, раздумывая о юности этой девушки, о ее крепкой, чистой юности, со страхом и бередящим душу горестным вожделением, похожим на застарелую печаль. Неужто дети и впрямь как собаки? Умеют преодолеть твои заслоны, познать тебя инстинктивно?

Миссис Морье села поудобнее.

– Мистер Талльяферро – просто-таки гроза женщин, – уведомила она племянницу.

– Не сомневаюсь, – согласилась та. – Просто-таки гроза.