Читать книгу Разлучающий поток - Уильям Моррис - Страница 9

Стояла середина апреля. Хозяин снарядился ехать на собрание жителей округи в селение под названием Булмидс, где жившие в долине люди обычно встречались каждую весну, чтобы всем вместе выехать оттуда в город Истчипинг и продать там осенний настриг да прочий товар. Дед отправился без провожатых, рассчитав через одну ночь быть в Булмидсе, через две в Истчипинге, а на следующий после этого день опять в Булмидсе, вернувшись, таким образом, домой на пятые сутки. И когда он покинул дом, Стефан подошёл к Осберну со следующими словами:

– Молодой хозяин, я собираюсь сейчас пойти на холмы пасти овец, тебе же нет надобности сегодня сопровождать меня, да и охотиться не нужно – дома полно мяса. Ты свободен от работы, и, будь я на твоём месте, я бы пошёл из дому прямо к воде и посмотрел бы, не наткнусь ли на что-нибудь красивое или редкое. Но послушай моего совета, если ты встретишь что-нибудь подобное, тебе не нужно рассказывать об этом никому, даже и мне. И ещё было бы неплохо, если бы ты надел свой алый плащ.

Осберн поблагодарил его и, взяв свои лук со стрелами, вышел из дому. Дойдя до реки, он повернул на юг и медленно направился вдоль самой воды, приковывавшей взгляд. Юноша смотрел вниз, на тёмно-зелёные глубины и вытянутые вдоль течения бешеные водовороты*, чьи очертания были столь отчётливы, что казалось, будто они сделаны из стали. Вода бурлила и вздымалась, журчащие вихри внезапно меняли своё направление, и Осберн с трудом различал знакомый ему луг на противоположном берегу.

Наконец, когда он проделал так более двух миль от того места, где подошёл к воде, его глазам предстал длинный прямой плёс*. Осберн взглянул вниз по течению, и ему показалось, что река закончилась, на самом же деле в этом месте она, делая резкий поворот на восток, сужалась из-за выступающего на западном берегу острого мыса. Оттуда, где теперь стоял Осберн, был виден его длинный бок, перекрывавший, как казалось, во всю ширину быстрое течение Разлучающего потока. Но течение поворачивало прежде, чем его волны разбивались о скалы, и протискивалось через узкий проход. Там оно образовывало небывалых размеров суводь, или водоворот, пытаясь освободиться от хватки подводного подножия мыса, чтобы направиться на восток, где река стремительно и неизменно несла свои воды к морю. На торце же скалы мыса, над самой излучиной, в том месте, где вода поворачивала, находилась пещера в рост высокого человека и в четыре фута шириной. Под входом в неё, на отвесной скале, над ужасными водными вихрями нависал уступ. Шириной этот уступ был лишь с ярд или около того. Вода плескалась в десяти футах под ним, а до травы, покрывавшей вершину мыса, было футов сорок. Мыс этот становился тем выше, чем дальше он выдвигался в реку, а в наивысшей своей точке футов на двадцать поднимался над основанием, переходящим в зелёный луг. Между берегами, в самом узком и прямом месте реки, было около тридцати футов, зато восточный берег, не выступающий так сильно, как западный, а, скорее, наоборот, отходящий в сторону, поднимался отвесно над водой, хотя и не так высоко, как мыс. Казалось, будто кто-то насыпал холм поперёк Разлучающего потока, но река размыла его восточный склон, так как почва там была мягче. Так, по крайней мере, думали жители долины, ибо на обоих берегах место это прозвали Излучиной Расколотого холма.

Осберн, изумлённый, стоял напротив пещеры в скале и неотрывно смотрел на бурлящие под ним воды. Течение казалось достаточно сильным, чтобы пробить борт любого судна в мире и пустить его ко дну. Юноша гадал, случайно ли возникла здесь пещера, или же она вырыта кем-то для жилья.

И в это время из неё вдруг вышел кто-то, по очертаниям похожий на человека, и остановился на уступе над водой. Юноша тотчас сообразил, что это девочка, примерно его возраста, со струящимися по плечам рыже-золотистыми волосами, одетая в короткий плащ из тёмно-синей ткани. И больше, насколько Осберн мог разглядеть, на ней ничего не было. Как уже говорилось, он, по просьбе Стефана, пришёл к берегу в своих ярко-алых праздничных одеждах. Девушка подняла взгляд и, увидев, что на восточном берегу стоит юноша, в удивлении отшатнулась, а затем вновь подалась вперёд и всмотрелась в него, прикрыв рукой глаза: с юга, играя на воде множеством ярких бликов, светило солнце. Между детьми было всего лишь тридцать футов воды, но из-за её бурления, клокотания и стремительного течения они с трудом могли расслышать друг друга. Поэтому девочка, хлопнув в ладоши, закричала звонким чистым голосом:

– О, прекрасное создание, кто ты?

Осберн засмеялся и так же громко ответил:

– Я муж, но ещё мал годами, а потому меня называют мальчиком, парнем или отроком. А кто же ты?

– Нет-нет, подожди, – отвечала она. – Мне следует сперва подойти поближе. Здесь слишком широко, чтобы пытаться перекричать волны. Поднимись к вершине берега со своей стороны, а я тем временем сделаю то же самое со своей.

С этими словами она развернулась и начала карабкаться на вершину утёса, цепляясь за сломанные чёрные стволы и сланцевые выступы. Хотя Осберн и был мальчишкой, и притом не из трусливых, он задрожал, и сердце его забилось сильнее, когда он увидел, как это маленькое создание пустилось в свой гибельный путь наверх. Юноша не мог оторвать от девочки глаз, пока она, наконец, не оказалась в безопасности на полянке. Тогда он повернулся и быстро взбежал на восточный холм, достигнув его вершины как раз в тот самый момент, когда его новая знакомая забежала на мыс со своей стороны.

Юноша молчал, пристально рассматривая её, она же, запыхавшись, тоже не могла вымолвить ни слова. Наконец, она произнесла:

– Теперь мы настолько близко друг к другу, насколько это возможно сегодня, да и на много дней вперёд или даже на всю нашу жизнь. В общем, давай поговорим.

Она поставила ноги вместе, протянула вперёд руки, да так и застыла, словно ожидая, что юноша начнёт говорить. Но он долго не находил слов, и, наконец, она сказала:

– Удивительно, почему ты не заговоришь вновь. Твой смех подобен песне милой птицы, а твой громкий, невинный голос прекрасен.

Юноша засмеялся:

– Что ж, тогда я буду говорить. Расскажи мне, кто ты. Ты из рода фей? Для гномов ты слишком мила.

Девочка хлопнула в ладоши и засмеялась:

– Я смеюсь не над твоим вопросом, просто я рада вновь слышать твой голос. Нет, нет, я не из фей, а из детей человеческих. А ты, ты не из сынов ли духов земных?

– Не более, чем ты, – ответил Осберн. – Я тоже сын поселянина, но отец мой умер, как и моя мать, поэтому я живу в Ведермеле, вверх по течению, с моими дедом и бабкой.

Она спросила:

– Они добры к тебе?

Юноша вытянулся:

– Я добр к ним.

– Какой же ты хорошенький! – воскликнула девочка. – Вот почему я и подумала, что ты из числа земных духов, я видела уже разных мужей: старых и молодых, как ты, но никто из них не был таким пригожим.

Он улыбнулся:

– Ну, я подумал, что ты из рода фей, потому что ты милая и маленькая. Не так давно я видел одну милую девушку, правда, кажется, она была старше тебя и намного выше. Но скажи мне, сколько тебе лет?

Она ответила:

– Когда пройдёт половина мая, мне будет тринадцать.

– Послушай, – сказал он, – мы почти одного возраста. Мне исполнилось тринадцать в раннем апреле. Но ты не рассказала мне, где ты живёшь и как.

Она ответила:

– Я живу на Холмах Хартшоу, здесь недалеко. Я дочь поселянина, как и ты, но мои отец и мать мертвы, и отца я даже никогда и не видела, теперь же я живу с двумя своими тётушками, и обе они старше, чем моя покойная мать.

– А они добры к тебе? – спросил юноша, улыбаясь оттого, что задавал девочке её же вопрос.

– Иногда, – ответила она, тоже с улыбкой. – А иногда и нет. Может, это потому, что и я не всегда добра к ним, не то что ты к своим домочадцам.

Осберн ничего не ответил, и девочка тоже на какое-то время замолчала. Затем он спросил:

– О чём ты думаешь?

– Вот о чём, – сказала она, – как же мне повезло увидеть тебя, ведь это такое счастье.

Он ответил:

– Мы, наверное, сможем и вновь увидеться, и уже не благодаря везению.

– О да, – согласилась она и ненадолго замолчала. Он сказал:

– Я не знаю, почему ты была в пещере. И ещё ответь, разве не опасно так лазить вверх и вниз? Почему ты так делаешь? И, я должен признаться тебе, была ещё одна причина, по которой я подумал, что ты фея, – ты вышла из пещеры.

Она ответила:

– Я расскажу тебе о пещере всё, что знаю, но сперва о том, насколько опасно спускаться к ней и подниматься сюда. Ты бы сильно расстроился, если бы я погибла на полпути?

– Конечно, – сказал юноша. – Я бы сильно расстроился.

– Ну, – произнесла девочка, – тогда не бойся, ибо такие подъёмы и спуски стали настолько привычными для меня, что уже совсем не опасны. И всё же я рада, что ты боишься за мою жизнь.

– Я очень испугался, – кивнул Осберн.

– Теперь о пещере, – продолжила девочка. – Я отыскала её два года назад, когда была совсем ещё маленькой, а эти женщины, мои тётушки, обращались со мной плохо. Я пряталась в ней каждый раз, когда не хотела, чтобы меня нашли, ведь в народе говорили, что там обитают гномы, и тётушки боялись заходить внутрь. Кроме того, каждый раз, когда я представляю, как мои родственницы спускаются по скале, чтобы найти меня там (а они высокие, и одна очень сухая, словно вырезана из дерева, а другая непомерно толстая), то меня разбирает смех!

Сказав так, она села на самый край утёса, болтая своими ножками над водой, и засмеялась, раскачиваясь взад и вперёд. Осберн тоже засмеялся. Он спросил:

– А ты не боишься гномов?

Девочка ответила:

– Милый отрок, милый мальчик, я бывала здесь уже много раз, прежде чем услыхала о гномах, и никто не причинил мне ни капли вреда. После того, как я о них узнала, я всё равно продолжала ходить сюда и осталась целой и невредимой. Но подожди, послушай ещё кое-что: я получала дары, во всяком случае, я так думаю. Я должна была пасти овец, да там, где трава посочнее. Иногда они разбредались, и мне тяжело было собрать их вместе, и тогда я приходила домой, недосчитавшись некоторых из них, и меня ругали, а иногда даже пороли, хотя в том не было моей вины. И однажды после такого наказания я забралась в пещеру, и села там, и плакала, жалуясь самой себе на зло, причинённое мне, а выйдя наружу, увидела на уступе, близ моих ног, одну вещицу. Я взяла её и поняла, что это дудочка о семи дырочках, и когда я подула в неё, раздалась нежная весёлая музыка, и я решила, что это хорошая награда, и пошла домой, взяв дудочку с собой, печали же мои развеялись. На следующий день я пасла овец (это было моим обычным делом), и они, как всегда, разбрелись, а я попыталась их собрать, но у меня ничего не вышло, и я только устала, а ещё испугалась того, что со мной сделают дома. Тогда я села на камень и, немного поплакав, решила утешиться музыкой дудочки, но – о чудо! – не успела я сыграть одну-две ноты, как все овцы сбежались ко мне, блея и ласкаясь о мои бока, и домой мы, веселясь, пришли вместе, и ни одна овца не потерялась. С тех пор так случалось со мной каждый раз, а было это почти год тому назад. Милый мальчик, как ты думаешь, чем я сейчас занята?

Осберн засмеялся:

– Развлекаешься беседой с другом, – сказал он.

– Нет, – возразила она, – я пасу овец.

И она, вытащив из-за пазухи дудочку, заиграла, и полилась очаровательная нежная мелодия, и так весело стало Осберну, что он начал приплясывать в такт и тут же услышал блеянье: со всех сторон к девушке бежали овцы. Она, вскочив, кинулась им навстречу, чтобы они не спихнули друг друга в воду, и плясала перед ними. Полы её синей одежды, единственной, что была на ней, вздымались, и мелькали нагие ступни и щиколотки, волосы развевались, да и сами овцы скакали и танцевали, словно по её просьбе. Мальчик же смотрел на них, заливисто смеясь, и думал о том, что это лучшее развлечение, какое ему только доводилось видеть. Утомившись, девушка вернулась на вершину мыса и села там, как прежде, отпустив овец бродить, где им вздумается.