Читать книгу Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления - Вадим Егоров - Страница 4

Наверно, начать говорить о детстве стоит с самого начала, если об этом вообще кому- то интересно будет знать… Я появился на свет солнечным днем двенадцатого августа пятьдесят восьмого года. Почему —то долго я считал, что воскресенье». Воскресенье – день веселья! Песни слышатся кругом.! С добрым утром, добрым утром и хорошим днем!» А родился я во вторник.

Было девять утра. Накануне Лиля, моя будущая мама, очень красивая девушка отметила свое девятнадцатилетие. Рядом в эти предродовые деньки с ней были муж, молодой художник, скульптор Володя Егоров, мамина мама – Евгения Потаповна или баба Женя, ее бабушка – баба Вера., мамин брат- дядя Витя… Лиля постирала вещи и белье, прибралась по дому и съездила с мужем в старенький деревянный двухэтажный районный роддом на Тверитина, чтоб потом не искать… Очень, просто пронзительно, накануне захотелось арбуза… Одиннадцатого Лилю увезли в роддом.

Ребенок родился худеньким и длинненьким, здоровеньким, три четыреста пятьдесят, рост- пятьдесят..Узнав летним утром свердловским о рождении сына, Володя, теперь уж папа мой, помчался по городу в поисках арбуза. Они еще только начинались. Привез огромный, красный, сладкий, но Лиля уже арбуза не хотела …Это, оказывается, я хотел арбуза! Потом кто-то из персонала расстроил маму, что у ребеночка одна ножка «косенькая» и надо бы ее в гипсик заковать. Хорошо, что другая врач сказала, что все это выдумки и ножки у малыша очень даже хорошие.

Поженились молодые за год до этого, 14 августа. Лиле было восемнадцать, а Володе целых тридцать. Он, Владимир Егорович Егоров – уже участник многих выставок, подающий большие надежды скульптор. На последний перед свадьбой день рождения Лиля подарила Володе белого фарфорового слона, который есть у нас и сейчас. Сразу молодая чета получила комнату аж в самом Доме художников, на третьем этаже, квартира номер одиннадцать. В этой же квартире жили тоже еще довольно молодой живописец Аркадий Охлупин с женой Галиной и дочкой Катей. Очень хорошо писал Охлупин уральскую природу и уральцев. Но известность получил как автор пейзажей с видами Самарканда. «Он – настоящий живописец!» – говорил мой папа. «Проведет на портрете по щеке полоску и это будет не какая-то сосулька, а действительно слеза! «Галина Федоровна окончила в пятьдесят пятом стройфак УПИ, где ее будущий муж Аркадий Петрович Охлупин преподавал будущим строителям рисунок. Там и познакомились. Учился с ними на курсе и высокий, неплохой в ту пору парень Боря Ельцин.

Я подрастал и сделал свои первые шаги по квартире номер одиннадцать, обзавелся золотистыми кудряшечками и коричневыми шароварчиками. «Ой, какой хорошенький парничок идет!» – всплеснули как-то руками две молоденькие девушки, приехавшие в город видимо недавно из деревни и завидев меня идущим в кепочке и сером в крапинку пальтишке на проспекте Ленина за ручку с бабой Женей. Катя Ох в ее два» с лишним» года взяла меня в компанию, крича: " Ватка – Вадуска! «…и я нетвердыми еще шажками бежал за ней. Она была настоящей заводилой, в беленькой ночной рубашке, со звонким голоском!..У брата ее двоюродного Стасика потом появились тоже коричневые шароварчики и коричневая же машинка… Потом у Кати родился родной младший братик Андрюшка. У них был котенок, которого Катюшка в наших играх загоняла под диван или кровать, называя кратко» Кыхх!»

Мой папа родом из Поволжья, села Гривки Салтыковского района Саратовской области, где он родился двадцать четвертого апреля, в воскресенье, 1927 г. в семье столяра и плотника – из крестьян- середняков Егора Михайловича Егорова р.1887 и Дарьи Герасимовны Егоровой р.1893, урожденной Гришиной, тоже крестьянке, но имевшей какие -то очень непростые казацкие корни. Эти места когда-то вообще были казацкой вольницей. Папин отец, Егор Михайлович имел природный ум, отлично пел и рисовал, делал валенки, вязал варежки, готовил, вышивал, все собирал и ремонтировал и был настоящим сангвинником, остроумцем, любимым всей округой от мала до велика. Люди любили посоветоваться или просто пообщаться с Егором Михайловичем. Две дочери – Мария и Полина – имели хороший характер, любили родителей и младшего брата.

Раньше была в семье и дочка Таня, умершая ребенком в голодном двадцать втором году. Егор Михайлович уехал тогда на заработки и привез мешок сухарей. Положили его на чердак. А маленькая девочка наелась втихомолку вдоволь… Поэтому когда в 1933 г. неурожай (на редкость жаркое солнце буквально выжигало поля) и голод разразился снова, Егоровы вынуждены были покинуть свою малую родину, вспоминая ее с теплотой и нежностью. Так семья Егоровых оказалась в подмосковном поселке Коммунарка, теперь он – в черте Москвы. Отец папы стал работать бригадиром плотницкой бригады, а папина мама – в лесничестве, ставила деревьям прививки. Зажили хорошо, хоть и не хватало многого, как и у миллионов наших соотечественников. В буднях великих строек, веселом грохоте, огнях и звонах страна строит социализм…» мечта прекрасная, еще не ясная уже зовет тебя вперед!»

Но в тридцать четвертом случилась беда: семилетний папа с отцом отправились в баню, на другой конец поселка. Обратный путь по весеннему тающему снегу был нелегок, переходя через ручей Егор Михайлович взял сынишку на руки, но поскользнулся и оба упали в ледяную воду… Весенний ветер продирал насквозь… слегли в воспалением легких. Думали, не выживет маленький Володька, но он выжил, умер его отец, всего сорока семи лет.

Володю, Марию и Полину пришлось растить одной матери. Володя, как и все мальчишки, играл с ребятами в войну, ножички, бегал смотреть бесплатно кино по другую сторону клубного экрана – " Чапаев», " Семеро смелых»…С матерью ездили в Москву, там впервые взору мальчика в Третьяковке и Музее имени Пушкина открылись картины» Дети бегут от грозы» Маковского, «Алёнушка» Васнецова, скульптуры Волнухина, Антокольского, произведения зарубежных мастеров. Тогда -то и возникло в дальнейшем окрепнувшее и развившееся дерзкое желание Володи стать художником, скульптором. А рисовал и лепил он хорошо, удивляя многих ребят. За что и получил прозвище» Володька -художник».

Году в тридцать шестом девятилетний Вовка был вратарем в команде пятнадцатилетнего Васьки …Сталина. Мальчишки Коммунарки часто играли во Вторых Горках с тамошними ребятами. Парни как парни, только вот отцы у них… – члены Политбюро. Верховодил у них, конечно, Василий Иосифович – худой, рыжеволосый, очень азартный. Вел себя запросто, нагловато, но совсем не как сын божий. Из-за необходимости уравновесить разные возрасты игроков команды делали смешанными. Вовка Егоров, поставленный Васькой на ворота рьяно. С противоположной стороны играл Сашка по прозвищу Колчак, прозванный так из-за того, что в играх в войнушку всегда оказывался «белым». В общем, Володька со Сталиным и «микоянчиками» против «Колчака»…Но соперники в конце перешли в контратаку и заколотили «нашим» в ворота два мяча. Игра была проиграна, Васька взбешен. Подбежал к Володьке и дал ему пенделя под зад. Володька по малолетству не мог ответить тем же. Размазав по щеке слезу обиды, он отбежал чуть в сторону, уперся взглядом в Ваську и во все горло заорал: " У-у, рыыжий!» Вот так Сталин-младший и Егоров- старший сражались с Колчаком!))

Потом была война. В поселковом совете на общем собрании говорили: " Напали на нас, товарищи, с трех сторон: Гитлер, Немец и …Германец! «А Володька и другие пацаны только сделали новые поджиги и рогатки с красной резиной, далеко и метко стрелявшие свинцовыми пломбами!.. В войну работал пастухом, объезжал лошадей… оформлял клуб, пожарный уголок… Сразу после войны Володя приехал поступать на скульптурное отделение в Московское художественно-промышленное училище имени Калинина (позже вошедшее в состав Строгановки) и поступил, хотя конкурс был огромный, поступали по- настоящему талантливые ребята, к тому ж фронтовики, красивые, с орденами. А он худой, в старой телогреечке… Поступил бы, пожалуй, и в Суриковку (Институт имени Сурикова), но время было голодное, мать умерла, а здесь было что-то вроде пансиона и куратором считался… сам Михаил Иванович Калинин.

Узнав о поступлении Егорова на учебу директор совхоза"Коммунарка» не желал отпускать из» сельской местности» талантливого юношу, грозил судом и тюрьмой. Пришлось Володе написать письмо… Калинину в Президиум Верховного Совета СССР и вскоре пришел ответ очень положительный: учиться ему разрешили..Дали вдохновляющее напутствие и проследили, чтоб никто больше притеснять не смел.

Учился Егоров у замечательных скульпторов и педагогов, профессоров Г.Д.Алексеева и М.А.Шмакова, а живопись вел народный художник, академик, бывший передвижник В.Н.Бакшеев. Обо всех их можно было прочитать в Большой Советской Энциклопедии. Алексеев был в дореволюционное время дружен с Репиным, после революции встречался с Лениным, сделал с него в кремлевском кабинете несколько карандашных портретов. Примечательный эпизод рассказывал Володе Алексеев. Он сидел в кабинете рядом с самим вождем мирового пролетариата, рисовал его, но вдруг выскользнул из рук и упал на пол карандаш. Алексеев и Ленин оба наклонились его поднять и …ударились головами. От этого удара у Алексеева потемнело в глазах, голова пошла кругом, но он набрался самообладания и постарался не подать вида об этой боли. Глянул на Ленина и понял, что тот переживает те же муки. Ему тоже было больно, адски больно, но он терпел, не пожелав ввести в смущение пришедшего к нему художника!

На курсе с В. Егоровым учились впоследствии известные московские скульпторы Юрий Тур, Сергей Дозоров и Михаил Пушкин – прямой потомок А.С.Пушкина! После учебы вечерами подрабатывал – месил глину в мастерской замечательного советского скульптора, вице- президента АХ СССР М.Г.Манизера, давшего ребятам не только наглядные уроки мастерства и трудолюбия, но высокой самоорганизованности, пунктуальности. Ребята его называли про себя «Механизером» за появление у мастерской утром неуклонно в одно и то же время, и дальнейший четкий распорядок дня.

Работая над дипломной работой – бюстом Дзержинского, Егоров общался со скульптором С.Д.Меркуровым в его мастерской. Начитавшись самоцветных сказов Павла Петровича Бажова, Егоров попросил направить его по распределению на Урал, хотя был по прописке почти что москвичом и остаться в столице не было никаких проблем.

Он нравился девушкам, они жили на Арбате, работали в КБ Туполева, министерстве культуры.., но хотелось туда, где много мрамора и гранита. Впрочем, и о Поволжье он тоже вспоминал, приезжал в родные Гривки…» Ну куда, Володь, тебя несет на Урал! Ты ведь из нас самый одаренный!» – урезонивал его потомок гения русской поэзии Мишка Пушкин.-" Все добрые-то люди стремятся в Москву, а ты – наоборот, из Москвы – в Уральские горы!»

В пятьдесят первом году молодой скульптор приехал на Урал, в город Свердловск – ныне Екатеринбург – связав с эти городом и краем свою дальнейшую жизнь и творческую судьбу. В этом же году он стал художником – скульптором Творческо- производственных мастерских Свердловского отделения Худфонда СССР, где через пять лет, будучи – уже и членом Союза художников и участником всесоюзных и международных выставок, и познакомился с молоденькой сотрудницей Лилей, будущей женой и моей мамой. Она – дочь инженеров – участника войны Германа Борисовича Клопова и потомственной екатеринбурженки Евгении Потаповны Тяжёлых, сестра искусствоведа Виктора Германовича Тяжёлых, мечтающая стать артисткой, сниматься в кино. В дальнейшем мама поступила на вечернее отделение искусствоведческого факультета Уральского гос. университета, по окончании – работала в университета, где долгие годы ее многие знали в качестве заместителя ответственного секретаря приемной комиссии. А до этого она работала смотрителем и экскурсоводом Свердловской картинной галереи, сотрудником Дома моделей одежды и т. д.

В общем, в молодой семье рос маленький сын Вадик, Вадим Егоров… Мне было один год и восемь месяцев, когда мы переехали на Ленина 62 в новую квартиру… шел апрель шестидесятого года. По рассказу мамы, на пятый этаж я поднимался уже своими ножками. Дом этот и сейчас хорош, в нем многие годы располагался большой ювелирный магазин» Кристалл». Он имеет форму буквы» п», левая ножка которой была названа» первым корпусом», заселявшийся свердловскими художниками и их семьями.

Мой папа сам выбрал пятый этаж в этом капитальном полнометражном доме, но не имеющем лифта (при такой этажности он не положен), поскольку посчитал такие подъемы очень полезными для ног и сердца. Наша однокомнатная квартира казалась мне в детстве большой: трехметровые потолки, просторные комната с балконом и окнами во двор, кухня, все какое-то очень уютное. А удобство трех – и четырехкомнатных и, вообще, больших -квартир я ощутил уже позднее. На нашей лестничной площадке слева жили Лидия Капитоновна Баланотти, бывшая балерина оперного театра, восемьсот девяностого года рождения, вдова балетмейстера, с серебристыми седыми кудрями, голубыми ясными глазами и очками в тонкой золотистой оправе и ее соседка чуть помоложе Федосия Леонтьевна, работник мастерских, женщина простая, с четким строгим хорошим характером и светлой душой.

Справа от нас в двухкомнатной квартире номер тринадцать стали жить Ситниковы. Николай Васильевич Ситников пятидесятилетний интеллигент с зелеными глазами и черной с проседью бородой, театральный художник, заслуженный деятель искусств, главный художник Свердловского академического театра оперы и балета. Его жена – Надежда Николаевна, очень молодая и симпатичная, ровесница (всего на несколько дней старше) моей мамы, моложе мужа на двадцать девять лет, работала в пошивочном цехе театра. А их сын Кирюша Ситников, стройный, голубо- зелено-глазый, внимательно всматривающийся в жизнь мальчик, был на девять месяцев младше меня. В этой квартире Николай Васильевич прописал еще сына от первого брака, тоже очень на него похожего, школьника старших классов Никиту, впоследствии – довольно известного» в узких кругах» фотографа, москвича, а потом – гражданина Англии, жителя Лондона. Но Никита жил со своей матерью, а здесь почти не появлялся.

Родной брат моей мамы, дядя Витя, Виктор Германович Тяжёлых, остроумец, каких еще поискать, часто приходил к нам, общался, шутил со мной. В детстве он переболел полимеолитом и вследствие этого имел довольно сильную сутулость, хотя женщинам нравился все равно. Он всегда был круглым отличником, но не каким-то заучкой, а отличником мыслящим, творческим. В школьные годы был за особые заслуги в учебе послан в декабре сорок седьмого – по май сорок восьмого в Артек! Дружил в Артеке с девочкой Верой, с которой потом переписывались. Окончил в пятьдесят четвертом году с отличием живописное отделение Свердловского художественного училища (ныне – имени И.Д.Шадра), а затем- на заочном – Академию художеств, точнее – Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина Академии художеств СССР. Факультет искусствоведения. «Сын у меня – академик! "– гордо, особенно когда выпьет, говорил отец дяди Вити и мой дед Герман Борисович Клопов, начальник отдела капстроительства разных свердловских организаций, фронтовик, участник обороны Ленинграда. Дяди Витина дипломная работа была посвящена свердловской театрально- декорационной живописи. В развитие этого появилась изданная в Ленинграде издательством» Художник РСФСР» 1962 небольшая, но хорошо написанная, с черно-белыми и цветными иллюстрациями монография дяди Вити» Николай Васильевич Ситников. Театральная живопись».

Меня в детстве удивляло, что мой дядя дружит и помимо нас с нашими соседями. Дядя Витя преподавал рисунок в сорок четвертом ремесленном училище, а затем стал преподавателем кафедры истории искусств, стоял» у истоков» этой кафедры и отделения искусствоведения Уральского университета, возглавленных профессором Б.В.Павловским. Дядя Витя стал тогда и кандидатом в члены Союза художников, членом Всероссийского театрального общества (ВТО), взялся за написание кандидатской о театрально- декорационной живописи Урала.

Дядя Витя постоянно со мной шутил. И подмечал мои интересные находки. Например, к нам пришел довольно строгий человек – мастер из Горгаза и я ему вдруг сказал: " Дядя, дядюшка Горгаз! Не боимся больно вас! «Первый стишок, пусть я и ненароком перефразировал Буратино. Для трех лет, пожалуй, неплохо!.Как сейчас вижу солнечный январский день: синее небо, солнце, искристый снег и я у здания политехникума на Ленина- Генеральской, гуляя с бабой Верой, фанерной лопаткой копаю снег. Вдруг слышу за спиной: " Что ж это такое?» – И, обернувшись, вижу обсыпанного снегом дядю Витю – черное пальто с каракулевым воротником и такой же шапкой пирожком. «А я иду из училища, – как бы объясняет бабе Вере дядя, – и не могу понять что за дворник тут снег так кидает!» Даже самые простые фразы у него часто получались очень смешными. Все трое мы очень смеялись! Счастливый маленький эпизод детства! Этот солнечный день и сейчас передо мной! …Называл я себя «Яичка» с ударением на первую букву, это было еще раньше трех лет» Вадичка» выговорить тогда не мог. Но в этом слове уже появилось» Я»! ) Родные, самые близкие долго так меня и называли Яичкой. Вместо» собачонка " (» И маленькую собачонку») у меня получалось» сасапенка» и родные-взрослые мне охотно подражали. А вообще, с произношением у меня было все хорошо. Чуть покартавил по малолетству, но мама меня быстро исправила.

Вот левшой был до самых дошкольных лет, здесь маме пришлось поработать как следует, тогда левш к школе требовали переучить. Наверно правильно, но рисовать я от этого стал чуть хуже. У меня в раннем детстве проснулись, на радость папе и всей родне, какие-то изумительные способности к рисованию. И лепил я хорошо, как-то стал лепить собаку из глины на стеклянной банке с горчицей, как на постаменте. Папа или дядя Витя тут же схватили фотоаппарат и увековечили этой бессмертный момент моего вдохновения! В нашей семье это фото стало легендарным, нечто вроде кадра водружения красного знамени над рейхстагом. Несколько этих фото есть и сейчас в нашем домашнем альбоме. Шутка ли, продолжатель дела скульптора Егорова подрастает!

Мне очень повезло с мамой и папой, они дали мне в раннем детстве огромный эмоциональный и интеллектуальный заряд. Но все равно, я был бы не таким, не тем, кем стал без бабы Веры, маминой бабушки и моей прабабушки. Она озарила мою жизнь! Вера Венедиктовна Тяжелых, екатеринбурженка, родилась в сентябре восемьсот девяносто второго года в семье небогатого совсем торговца скотом и мясом Венедикта Михайловича Жукова. Говорили, что купца, но если он и был купцом, то одним из самых бедных в городе. Когда -то его предок Кондратий Спиридонович Жуков точно был купцом, но в 1807 г. ему из —за денежных проблем пришлось выйти из гильдии и записаться в мещане. Тут, правда, повезло. В 1823 году он стал депутатом Екатеринбургской городской Думы от мещан и вместе с городским головой Лукой Тарасовым лично встречал в ЕкатеринбургеАлександра Первого в сентябре 1824 года, познакомился и пообщался с государем императором.

Сын депутата Михаил Кондратьевич и его сын Венедикт Михайлович Жуковы фигурируют в книге- справочнике» Екатеринбург. 1889 год», назван и их адрес – ул. Сухаревская №1 (ныне – Чайковского) – собственный двухэтажный полукаменный дом с садом и конюшней. В этом доме родился и долгое время жил и отец моей бабы Веры вышеупомянутый Венедикт Михайлович Жуков. Он был человеком культурным, грамотным, набожным. Как и многие уральцы – старовером или, как еще говорят, старообрядцем.

Вера (прабабушка моя) была старшей из трех дочерей.: Вера, Агриппина – Груша, Наталья -Таля. Сестры очень дружно жили. В девятисотом году красивая и добрая жена, мама девочек Анна Львовна Жукова, урожденная Чепелева, вдруг заболела и тридцати лет от роду умерла. Отец женился второй раз, опять на Анне – Анне Львовне, с ней они родили еще сына Павла, красавца (жаль, утонувшего летом двадцать восьмого года в возрасте неполных девятнадцати лет). Вера окончила четырехклассную городскую школу, остальное пришлось дополнять самообразованием, так как торговые дела ее отца шли неважно и на гимназию средств не было. Несмотря на очевидную разницу в доходах Венедикт Михайлович с супругой приятельствовали с Григорием Ивановичем Рязановым и его сестрами. Никогда ни о чем их не просили, а после революции одной из сестер по мере сил еще и помогали.

В девятьсот девятом году Вера прекрасно вышла замуж за Потапа Семеновича Тяжёлых, красавца почти двухметрового роста с внешностью генуэзского графа, говорившего на нескольких языках, позже возглавившего товарищество по покупке в Манчжурии прекрасных лошадей. После революции, в гражданскую войну, он в белой армии пропал без вести под Омском в девятнадцатом году, и Вера осталась с четырьмя дочками – Зоей, Женей, Тосей, Ниной и сыном Георгием на руках… Всю Отечественную войну работала на машиностроительном заводе имени Воровского, в конце войны получила медаль» За доблестный труд». В начале войны от истощения умер ее тридцатилетний сын (и его двойняшки – младенцы), в январе сорок третьего погибла на фронте военврач дочь Нина (в сорок втором – ее муж военврач, командир медсанбата Александр Иванович Пластов). Три другие дочери и она сама прожили долго.

Баба Вера с добрыми карими глазами и медленно седеющими темными волосами очень меня любила и была для меня сама доброта и любовь. И, хотя имела комнатку на Вторчермете, почти круглосуточно была у нас. Она читала мне первые книжки, гуляла во дворе и по городу, водила из садика, играла, разговаривала обо всем.

Наверно с трех лет я себя уже помню. Иногда и раньше. Например вижу довольно ярко как весной шестьдесят первого года из поездки по странам Африки – Тунис, Марокко, Синегал, Гвинея, Берег Слоновой Кости. C шестого февраля они пропутешествовали тридцать шесть дней, папа в поездке работал как художник! В середине марта шестьдесят первого моя любимая прабабушка – баба Вера, которая была со мной неотлучно, открыла дверь и удивленно- радостно воскликнула: " Приехали! «И я увидел мою юную красивую маму (двадцать один с половиной год) со сверкающими радостью карими глазами, схваченными назад черными волосами, в желтой с коротким рукавом кофточке и тридцатитрехлетнего папу, стройного, в очках в тонкой золотистой оправе в отглаженных узких серых брюках с таким же серым с металлическими дырочками матерчатым ремешком. Вижу их перед глазами как сейчас, молодых, веселых. Мне два года и семь месяцев, а помню!

В Африке родители были с другими известными и интересными свердловчанами – поэтом Львом Сорокиным, профессором -экологом, в дальнейшем – академиком АН СССР Станиславом Семеновичем Шварцем, журналистом Юрием Нисковских, будущим вскоре первым ректором СИНХа Валентином Михайловичем Готлобером… Хохотали и валяли дурака на палубе теплохода, изображая в очень напоминающих женские бюстгалтеры желтых спасательных жилетах каких-то жеманных девиц. Носились все в этих «бюстгалтерах» друг за другом, брызгались водой… кроме строгого, положительного Шварца, путешествовавшего в люксе с супругой Фаиной Михайловной.

Из этой поездки родители привезли мне множество небольших белоснежных ракушек, которыми я играл, насыпая в кузов голубого жестяного игрушечного грузовичка. Его я чуть позже прицеплял вместе с пылесосными трубами к малахитового цвета металлическому трехколесному велосипеду и ехал по квартире. А еще этой же поездки мне привезли в подарок красивые красные брючки на лямочках, с плоскими блестящими никелированными пуговками. На семейных фото я в них запечатлен на фоне книжного шкафа с томами классиков марксизма- ленинизма.

В апреле шестьдесят первого в космос полетел Юрий Гагарин, и папа, помнится, пытался впихнуть в мое едва просыпающееся сознание величие этого события: " Знаешь, а наш космонавт Гагарин улетел в космос – далеко- далеко в небо, дальше всех на свете самолетов и облетел в своей ракетевокруг всей Земли! «Позже, но тоже в детстве, увидев на экране радостные стихийные ликования москвичей от полёта Гагарина, – толпами с наскоро сделанными плакатами «Мы в это верили!», я как-то вспомнил, что в нашем городе ничего такого не было, хотя радость безусловно была, очень большая. В августе в космос полетел Герман Титов, и тогда, ровно в три года, торжественностью этого события я уже проникся. Наверно первые совсем короткие мои воспоминания относятся к возрасту аж полутора лет, когда я очень увлекался перед сном бутылочкой с соской и кефиром, называя ее» соса – кика» и родители мои решили отучить меня от этой малышовой соски.

Они подсунули мне пустую (без кефира) бутылку из под» кока – колы», надев соску на горлышко заморской гостьи (папа привез из Франции в пятьдесят девятом). Сразу отвергнув коварный родительский план, я яростно швырнул бутылку об пол, но заокеанская тара не разбилась и, ударившись об пол, осталась невредима.

Я помню эту сцену, хоть и кажется мне, что это было позже – уже на новой квартире, но мама говорит, что на старой, снабжая все попутными деталями, и я ей верю) … тогда же – мне года полтора – мы сидим у наших соседей по дому художника Охлупиных и я общаюсь с Катиным двоюродным братишкой Стасиком, у которого в руках коричневая железная грузовая машинка. Правда, к Охлупиным мы могли зайти и по ностальгическим мотивам, живя уже на новой квартире… и тогда мне было бы уже года два.

Потом помню, что я леплю уже точно на новой квартире на банке горчицы собаку. Вот это мне запомнилось до трех моих лет, хотя может и еще что- то можно найти… А трехлетним помню себя хорошо: вот я восхищен красными брючками, одеваю их с белой рубашкой… езжу на зеленом трехколесном велосипедике в пристежку с никелированными пылесосными трубами и тянущимися за мной как прицепом вереницей игрушечных машинок, груженых белыми африканскими ракушками. А вот мой любимый Бэмбичка, белый паралоновый олененок Бэмби из киплинговской сказки, запечатленный у меня в руках на одной из знаменитых в нашем доме фотографий!..

Двухлетний Кирюша Ситников пришел нетвердыми шажками к нам в гости. Похоже, за пределами их квартиры он еще не говорил. Я показал ему мой паровозик из машинок, и он… стал упорно отделять их – одну от другой. Ломать мое творение! Я пришел в ярость, мамам пришлось нас чуть ли не разнимать. Я был взбешен этим маленьким, вредным существом. Но от раза к разу наши игры становились все интереснее, Кирюша подрастал, и мы стали неразлучными друзьями. Первая дружба в моей жизни! И как здорово, когда у ребенка за стенкой живет ровесник, друг!

В этом возрасте я впервые увидел кино – об Одиссее – цветной фильм, наверно голливудский, очень захватывала сцена. где Одиссей и его спутники прыгали на зеленой лужайке перед Циклопом. Камера смотрела на путников глазами, точнее – одним глазом Полифема, глядящим на крошечные полуголые фигурки с высоты своего громадного роста. Возможно, впрочем, циклоп Полифем оказался на лужайке уже ослепленным, но я -то смотрел в оба и запомнил это до сих пор! Этот фильм об Одиссее шел в кинотеатре» Октябрь», ныне – как и в дореволюционное время – " Колизей». Сеанс был вечерний и за окнами в фойе- темно. Помню бордовые плюшевые портьеры над дверями в зрительный зал. Похожие, если не такие же, но с небольшими помпончиками по боковой кромке были в квартире тети Тоси и дяди Алеши. С детства помню и их (тетину и дядину) любимицу кошку Масю, настроенную ко мне с плохо скрываемым раздражением.

В фойе кинотеатра на экране размером примерно с окно шли разные киноочерки и научно- популярные фильмы. Позже, лет уже в шесть, мы летними днем зашли в» Октябрь», где на этом, так сказать, подготовительном – экране шел киносюжет, где старый скульптор с благородной гривой седых волос и такой же бородой высекал что -то из мрамора. «Конёнков», – пояснил мне папа. «Котёнков!» – громко и радостно повторил я. Иногда перед сеансом с небольшими эстрадными номерами, куплетами выступали артисты.

Другой из числа первых в моей жизни фильмов был, кажется, «Дерсу Узала», тоже вечером, уже в кинотеатре» Урал» на улице Свердлова. Там было два зала – художественный и документальный. Красочные примерно размером метр на полтора портретные афиши зазывали в то и другое кино. Мама спросила: " На какой ты хочешь фильм – на художественный или документальный? «И я после пояснения выбрал художественный фильм. По-моему на художественной афише под стеклянным колпаком я увидел Дерсу и Арсеньева, но самой тогдашней экранизации этой повести не помню, что -то крайне смутное осталось, но именно крайне смутное.

Помню прекрасный фильм с дрессированными животными Дурова «Необыкновенный город»! Все жители города- звери, животные! Я очень смеялся! И еще заграничный фильм про Маугли «Сказка джунглей

Очень звучала тогда песенка «Чилита».» Ай, яяяй, ну что за девчонка! На все тотчас же сыщет ответ, всегда смеется звонко!"… Наверно в начале шестьдесят второго мой папа Вова создал памятник знаменитому в предвоенное время летчику – герою, нашему земляку Анатолию Серову… Мы приходили в папину мастерскую, это теперь снова алтарь Крестовоздвиженского храма – встретить папу с работы и полюбоваться на изваянную им сначала в глине высокую – трехслишнимметровую – фигуру идущего по взлетной полосе и радостно улыбающегося молодого, полного сил летчика в кожаной куртке и шлеме…» Памятник, а так хорошо улыбается! "– восхищенно воскликнула как-то одна из зрительниц…» Хорошо бы такой памятник нашему Толе поставили! " – даже заплакал старенький отец героя. Памятник должен был появиться в городе Серов, когда- то – Надеждинск. Папа, находясь в Москве, поехал показать фото глиняного Серова его бывшей жене известнейшей когда -то киноактрисе Валентине Серовой, но та уже давно была женой Константина

Симонова и то ли не хотела ворошить прошлое, то ли была не в форме, но, сославшись на простуду, поговорила с моим папой сквозь закрытую входную дверь. Но скульптура удалась на славу. Даже я в неполных три с половиной года это понимал. А еще мне казалось, что огромная статуя своим весом проломила бетонный пол мастерской! Наверно отчасти так и было, но папа» подыграл» этому и выбил долотом окаймляющий ноги героя квадрат пола примерно метр на метр или побольше! «И снова в полет! " – так, пожалуй, можно было бы назвать эту скульптуру. Сам памятник Серову предполагал еще позади фигуры летчика еще и изображение взмывающего ввысь самолета, который я увидел на на небольшом черно- белом фото!..Под впечатлением увиденного я тоже захотел что- нибудь слепить и вылепил из глины старуху в платке сантиметров сорок ростом. Папа был в восторге. Он чуть поправил этой старухе платок на лбу и стал показывать мое творение всем приходящим к нему в мастерскую людям. Какой родитель упустит случай блеснуть перед друзьями своим ребенком – вундеркиндом! А я был очарован Серовым, хоть и недоумевал почему прежде о нем не слыхал: " Дядя Гагарин, дядя Титов, а тут появился… и дядя Серов! " – бормотал я с недоуменной интонацией эти вирши собственного производства.

Я стал много рисовать карандашом, в основном людей и природу. Папа это очень приветствовал. Судьба памятника оказалась трагичной, как и судьба самого героя. Внушительных размеров скульптура была отлита в гипсе и в разобранном виде разложена по нескольким очень большим ящикам и переправлена на Серовский металлургический завод, где под руководством автора ее надлежало отлить в металле. Этот памятник мог стать настоящим гимном прекрасному летчику, герою Советского Союза и городу, где он родился, провел детство и юность! Но прямо накануне отливки гипсовой фигуры прославленного героя в металл она… исчезла.

Много- много запечатанных больших и очень тяжелых ящиков с гипсовыми формами, находящихся в конкретном месте на территории завода как в воду канули. Егоров, директор и все начальство завода искали пропажу как могли, но тщетно. Вот такое мрачноватое чудо! Говорили, что Н. С. Хрущев еще в бытность его первым секретарем Московского горкома и обкома партии на одном из кремлевских приемов сильно рассорился с А.К.Серовым, затаив злость навсегда. И узнав о памятнике Серову на его родине что-то неодобрительно на сей счет обронил. А КГБ, соответственно, откликнулся. Тогда, получается, директор, В. В. Филатов и охрана завода об исчезновении монумента не знать все же не могли!.. Так бесследно исчез изумительный памятник нашему герою -земляку летчику Серову. В городе Серове стоит небольшой бюст летчика, но не папиной работы. К этому времени В.Е.Егоровым было создано уже довольно много, в том числе – Геральдическое панно с гербом РСФСР на башне Свердловского горсовета (1951), барельефы здания Дворца культуры металлургов Нижнетагильского металлургического комбината (1951- 52), двухфигурная композиция» Брат- герой» на тему корейской войны, где взволнованная сестра дарит брату, отличившемуся в бою юному воину, букетик цветов (первое участие Егорова на выставке Областной и городской выставке произведений свердловских художников 1952 г.), каталог сохранился; мраморный бюст» Уральский камнерез Г.Д.Зверев», запечатлевший старейшего уральского мастера за работой (1954), с большим успехом экспонировавшийся на всероссийской и всесоюзной выставках в Москве 1954 – 1955 г.г. и на Международной художественной выставке в рамках 5-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Варшаве (1955), растиражированный в черно- белых открытках Художественного фонда СССР по всей стране и приобретенный Министерством культуры РСФСР для экспозиции Свердловской картинной галереи (ныне здание Екатеринбургского музея изобразительных искусств на Вайнера), скульптура» Умелец Н. Д. Татауров " (1957), также имевшая немалый успех на всероссийской и всесоюзной выставках и приобретенная Нижнетагильским музеем изобразительных искусств, «Портрет девушки», в дальнейшем жены скульптора Лилии, эспонировавшийся на выставке 6-го Всемирного фестиваля в Москве 1957 года, два бюста В.Г.Белинского, один из которых получил «прописку» на фасаде нашей главной публичной библиотеки – Белинки (1959), большой барельеф П.И.Чайковского в фойе Свердловской филармонии, «Блас Рока " – портрет кубинского политика и публициста, председателя Парламента революционной Кубы – переведен в 1970 г. автором в гранит, приобретен Минкультом РСФСР и потом подаренный советским правительством Кубе, серия графических работ» По странам Африки» (1961), " Гаванец с сигарой» (1962, пастель), скульптура» Гвинейская девушка» (1961 -62) и т. д.

Папа приехал на Урал ваять старейших мастеров -камнерезов и молоденьких балеринок. Но и политические события все же не могли оставить молодого художника безучастным. Во время его работы над композицией «Брат- герой» на тему тогдашней корейской войны произошел забавный случай. Папа с приятелями зашли поужинать в кафе. Среди них был молодой кандидат наук Константин Пак. Официантка принесла заказ и, незаметно кивнув на Пака, спросила о его национальности. Ей сказали, что кореец. Ужин был вкусный, вино, музыка. Вдруг эта официантка, оказавшись в центре зала, попросила остановить музыку и… громко объявила: " Дорогие товарищи! Давайте поприветствуем находящегося здесь представителя отважно воюющего за свою независимость народа братской героической Кореи! Зал горячо зааплодировал. Пак, папа и их компания чуть не подавились бифштексом. Не знали куда деться от этого пассажа. Пришлось резко свернуть программу и, наскоро рассчитавшись с официанткой-комсомолкой, перебазироваться в другой ресторан!..)

Как сейчас вижу наши посещения с родителями, бабой Женей и бабой Верой чудесной страны с названием» Детский мир»! Он был расположен там. где сейчас муниципальный банк и городская дума. «Детский мир» всегда был наполнен радостной детворой, нашими детскими возгласами и щебетанием. Именно здесь, по рассказу бабы Жени, и началась моя жизнь. Мои молодые и красивые родители пришли сюда за малышом., я их увидел и радостно спрыгнул к ним с полочки! Ведь дети и игрушки не могут существовать друг без друга!..

И у каждого ребенка в детстве должен быть свой большой игрушечный медведь, иначе что за детство! Вот за таким медведем в мои три с половиной, наверно, года мы и отправились в» Детский мир»! Это мог, пожалуй, быть конец апреля шестьдесят второго года где -то в полвторого …судя по погоде и яркому весеннему солнышку! Мне продавец поднесла на выбор двух больших медведей – желтого и коричневого. Я где-то понимал, что коричневый цвет более естественен для этого косолапого существа, даже игрушечного. Но желтый меня очаровал, и я в итоге выбрал его. Назвал позже Михаилом Семеновичем. И очень долго с этим мишкой мы дружили! Американцы говорят, что это якобы они ввели моду на привязанность ребенка к плюшевым медведям, в чем я сомневаюсь. Дескать, дядя Президента США Франклина Делано Рузвельта, тоже американский президент еще начала двадцатого века, очень любил мягкие детские игрушки, и в ходе его предвыборной компании его имиджмейкеры постарались повлиять на взрослых избирателей через их детей и внуков и искусно связали образ президента Рузвельта – старшего с образом плюшевого мишки. Кому -то из детей Теодор Рузвельт вроде как и дарил (пиар ход) таких медведей. Появилось тогда и выражение Тэдди Беар, то есть Медведь Тэдди, медведь от Теодора Рузвельта! Только я почти уверен, что любовь русских детей к плюшевым медведям намного старше. Не случайно веселую байку о генерале Топтыгине поведал детям Некрасов. Да и немцы медведей всегда привечали, не случайно этимология слова «Берлин» восходит к архаичному» Медвежья тропа «… Похоже, это у них (а вовсе не у нас) по городам и селам иногда… гуляли медведи!)) Так что пусть не врет супердержава, что они и дети их- первые медведелюбы мира!))

Мишка стал, так сказать, центральной фигурой мира моих игрушек, включавшего большой голубого цвета металлический грузовик с белыми ракушками, привезенными родителями для меня из Африки, тоже металлическую и жужжавшую резиновыми шинами гоночную машину, еще какие-то маленькие и побольше машинки, сцепляемые мной в некий автопоезд, малахитового цвета с кремовым рулем трехколесный металлический велосипедик, увешенный трубами от пылесоса, две мягких тряпочных собачки – я их называл» сасапенки», так как слово «собачонки» еще было для меня тяжеловато – черненькая мать и желтенькая дочь. Из Кубы папа с мамой привезли мне игрушечного зайца, прекрасного своим курьезным видом. Он был из бордового бархата, с бордовыми же ушами, белой грудью, зелеными пуговичными глазами, и только по ушам можно было опознать в нем зайца! Хвостик был у него в виде красной кисточки! Кубинцам зайцы – экзотика, и это их творение даже для меня было забавным.

Но на Кубе родители побывали когда мне уже исполнилось четыре года. Из Москвы, по пути, они привезли мне в подарок отличный самокат! Он был подростковый, я на нем долго и с удовольствием ездил! Помню солнечное, теплое как летом утро ранней осени и папа учит меня от магазина» Кино-фото-любитель» в сторону» Кристалла» по проспекту Ленина, отталкиваясь ножкой, ехать на этом новеньком самокате со светлобежевыми монолитными каучуковыми шинами, светло- синей рамой и никелированным рулем плавно ехать по асфальту!..

Но были и не такие приятные моменты жизни. За полгода до этого вечерней порой я очень больно приложился к этому асфальту своей нежной детской мордашкой. Мы с мамой и папой провожала живших через дом от нас тетю Тосю и дядю Алешу, зашедших, как часто бывало, к нам в гости. Наверно незадолго до моего медведя… Я был одет в серое пальтишко и кепочку. Папа всегда держал меня за ручку, нежно- весело зовя ее» ватрушкой». А тут вдруг папа решил учить меня самостоятельно ходить и сказал: " Давай пойдем как мужчины, руки в карманах! «Пафос был в том, что б я за него не держался. Я сунул ручки в карманы пальтишка и зашагал вровень с папой… Но на асфальте была неровность – как раз перед «Кристаллом» затвердел выплеснутый цемент, и я в вечерней полутьме о него споткнулся и упал сюда же личиком! Из десен текла кровь, два передних зубика потом потемнели… и потом всё с этими зубами пошло как-то не так. Вот и прогулялись!

В три года, возможно даже в свой день рождения, я потерял игрушку, которую вспоминаю до сих пор! Родители привезли мне с юга большого мягкого Кота в сапогах. Белый большой кот был размерами ненамного меньше меня. Хвост у него имел проволочный каркас, торчал. Все я это помню, но не помню то, что мама говорила и сейчас говорит, что из-за этого торчащего хвоста я кота и невзлюбил! Еще по маминому воспоминанию, кот был рыжего цвета, но я -то помню, что он был белый!

У него была бархатная шляпа и красные бархатные сапоги! И вот этакого-то красавца – кота я выбросил с балкона! С пятого этажа! В тот день у нас были гости, наши родственники – тетя Тося и дядя Алеша, дядя Витя… обе бабушки, родители и я. Они сидели за столом и весело шумели. «Смотрите, какой у меня Кот! " – радостно и важно воскликнул я. За столом восхищенно загудели. Особенно дядя Алеша, ответственный работник Совнархоза. Потом я вышел на балкон и выбросил кота вниз. Вслед за ним я выбросил мальчика – летчика. Его мне подарила моя самая -самая любимая баба Вера, моя прабабушка, мамина бабушка, красавица- барыня в платьях со шлейфом до революции и кладовщица на пенсии в годы моего детства и юности. Она купила мне простенькую игрушку – мальчик – летчик в темно- синем комбензончике с приклеенный пластмассовым личиком, аскетичный и патриотичный. Он так и остался в нашей памяти в связи со своим роскошным собратом – Котом в сапогах – титаником моего игрушечного мира… как» примкнувший к ним шепилов». Вижу и сейчас как он летит, бедный мальчик, стойкий бессловесный тряпичный солдатик. Если кот своим роскошным видом и мог вызвать в моей неокрепшей душе мстительную жажду реванша «кто в доме хозяин», то эта скромная игрушка от любимой бабушки просто, как говорится, «попала под раздачу»!

Я увидел с балкона одичавших, от буквально свалившегося на них счастья, детей, в основном девчонок, мне показалось, что кота схватила и держит над головой Ольга Симонова, дочка скульптора В. В. Криницкой и живописца И. И. Симонова. Но нам кота никто не вернул, а родители решили; «Раз Вадюшка это отверг, то нечего об этом и жалеть». А ведь я -то пожалел, не сразу, но очень сильно. Может быть я даже стал лучше, человечнее от этой потери, этой боли. Я рыдал в подушку, сотрясаясь маленьким тельцем, от подсознательного пронзающего ощущения, что уже ничего не поправишь. Что это уже навсегда! И все же, хватаясь за соломинку, я спрашивал маму: " Мам, а мы ведь найдем кота? «И она мне отвечала: " Да… он у нас в подвале, не плачь! «Эта ложь во спасение и правда спасла меня от гибели моей личности, но рана в сердце – первая в жизни- осталась до сих пор!"… Детство мое – перелетная птица. Я ухожу, а оно возвращается… памятью словно сквозь время струится, голосом мамы моей отзывается» -…чье это …Шпаликова, наверно, не помню точно.

Когда папа уходил на работу, мама в коридоре его целовала на прощанье, и меня звала …папа был гладко бритым… но когда он возвращался из какой -нибудь поездки, то при встречах ощущалась иногда легкая небритость… И вот как-то, когда мы с мамой уже спали, приезжает из командировки папа и включает свет, сам взбудораженный, радостный, срывает упаковку. И я вижу огроомную, можно самому сесть в кузов, грузовую, точнее- изготовленную из очень толстой, добротной фанеры, грузовую мамину, с тупой, как у Шкоды, мордой красной кабины, просторным зеленым кузовом и коричневыми колесами! Это было здорово!

У меня было два дяди Алеши, но в детстве я больше общался с Алексеем Спиридоновичем Мещеряковым, замначальника, и.о. начальника финансового отдела Средне- Уральского Совнархоза. Плотный с умными карими глазами лысоватый седовласый под шестьдесят солидный мужчина, дядя Алеша очень любил детей, хоть своих у них с тетей Тосей и не было. Он, финансист по вузовскому образованию и профессии, до того работал администратором Свердловского театра музкомедии, имел интересные знакомства среди финансистов, хозяйственников, актеров, режиссеров и всяческих начальников. Он вовсе не был ловкачом, торгашом, наоборот- добрый и честный дядя Алеша был отличным человеком… фронтовиком- офицером с боевыми орденами… Мне было около трех с половиной, когда у дяди Алеши случился инфаркт.., но опасность уже миновала, хотя врачи колдовали вокруг у них с тетей Тосей дома на Ленина. Мы зашли к ним с мамой и папой, бабой Женей. Я с апломбом наследника престола, но весело и с интересом, увидев бригаду скорой помощи, воскликнул: " Айболиты?! Вы на ките приехали? "– " Нет, на ЗИМе! " – улыбнувшись, ответила за всех опытная врач. Тогда врачи и правда приезжали на роскошных черных лимузинах – ЗИМах. И мы еще говорили о медицине, о дяде Алеше и о многом другом!..А дядя Алеша лежал в постели и улыбался. Было уже поздновато, в коридоре светло, в комнате, где дядя Алеша горел приглушенный свет, за окнами темно, зима встречалась с ранней весной! Иногда все встает перед глазами, считаю себя еще вполне молодым человеком, это не что-то возрастное, просто память так работает!..Слава Богу!

Мамина мама, баба Женя, человек в ту пору очень энергичный, передовых взглядов, всегда несла в наш дом заряд оптимизма, новости, какую-то научно- популярную информацию. А еще она помнила наизусть всего Лермонтова, от которого была без ума! И не только от Лермонтова, но и от других русских и зарубежных поэтов. Обожала Драйзера, перечитала и его книги, и о нем. Но при все прогрессивности бабы Жени (ей в эту пору было ровно пятьдесят, очень моложавая… возраст свой скрывала) у нее была повышенная тревожность в отношение детей. И вот она решила про меня, что малыш ходит на горшок как-то редко…) У меня был прекрасный, цвета как и мой велосипедик – малахитовый, горшок. И вот бабушка решила, совершенно безосновательно, показать меня врачу. И мы пришли в нашу детскую поликлинику на Тургенева …холодно, поздно, баба Женя после работы – она работала на ВИЗе инженером, старшим инженером отдела оборудования и все от директора завода Ожиганова Владимира Сергеича до самых простых рабочих этого» гиганта металлургии» ее знали прекрасно, всегда заговаривали и советовались с ней – поэтому работала она допозна, но тут пришлось уходить пораньше.

Темнота в фойе поликлиники какая-то уютная, коричневая в цвет девчоночного школьного платья, в регистратуре горит изумрудным огнем как луч света в темном царстве зеленая настольная лампа, дверь в ближайший от фойе кабинет почему-то открыта и я вижу голый зад какой-то старше меня плачущей девчонки, которой ставят укол!) Стало чуть страшновато, хотя бояться уколов я еще не научился. Чем-то чуть садомазохистским повеяло… как будто я увидел пыточную. Или несколько театрализованный ад в круге первом у Данте, которого еще не знал. Мы с бабой Женей прошли в кабинет к худощавой пожилой врачихе, которая посадила меня на белый холодноватый здешний горшок и я почувствовал, что ничего у меня в этой казенной обстановке не получится. И даже после клизмы почти ничего не получилось… Я встал с горшка с легким смущением импотента, но пожилая доктор никак не пристыдила меня, а по- доброму улыбнулась и выписала нам какой-то порошок. Но баба Женя на этом не успокоилась и водила меня еще куда-то.

А еще по поводу горла и ангин (это уже хоть небеспричинно) повела меня на частный прием аж к профессору Бродовскому. Мы зашли в его квартиру, просторную, на дермантиновой обивке которой блеснула медная табличка, очевидно с надписью» профессор Бродовский». Я и сам уже давно профессор и доктор наук, но медицинские профессора да еще старой формации это было нечто. Нас встретила в холле профессорская жена, очень улыбающаяся но не очень молодая женщина в зеленом платье с рюшечками. «Здравствуй, деточка!» – ласково взвизгнула она голоском довольной жизнью очень обеспеченной дамы. Нам навстречу вышел из домашнего кабинета сам Бродовский в сероватом стеганом коротком халате, расшитом гусарско- венгерской шнуровкой на груди. Он тоже, как и супруга, бал чуть полноват и невысок ростом, производил впечатление весьма сходное с Паном Профессором из появившегося несколько лет спустя сериала» Кабачок 13 стульев», но немного жестче своего теле- альтер- эго. Он надел на лоб докторское зеркала, потом положил мне на язык металлическую палочку, напоминающую палочку от сливочного мороженного, что -то пробурчал в свою, как у Пана Профессора, бородку и стал что-то говорить бабе Жене. Очевидно, что гланды в горлышке воспалены, надо пить такие-то лекарства, но ничего такого страшного здесь нет. Вроде бы еще он заглянул мне в горло посредством серебряной ложечки из их пузатенького, наполненного серебром и фарфоровыми супницами серванта.

Впрочем, может быть мне в ту пору уже было четыре года и я пошел в детский сад. Ведь именно с детсада (даже в то безмятежное время) дети начинают болеть и приносить в дом ангины и прочую детскую заразу. А вот перед садиком совершенно точно мы поехали с мамой, получается что где-то в июне шестьдесят второго, в Коуровку, в местный Дом отдыха на Чусовой. Несмотря на наступившее лето по приезде нашем было довольно холодно. И мама попросила папу привезти нам одежду потеплее и теплые одеяла. Папа это все привез и… погода сразу же наладилась! Мы с мамой гуляли, ходили по лесу …было очень много кусачих комаров. Помню как мы один раз купались в реке Чусовой. С нами была моя ровесница, тоже из отдыхающих, голубоглазая девочка Наташа, хорошая девочка, это было как-то видно! Мама там сдружилась с молодой, но старше мамы, чуть полноватой женщиной Зоей. Я какое-то время думал потом, что это и есть мамина подружка Зоя Тизякова, жена позже гендиректора Машиностроительного завода имени Калинина, я с Тизяковым Александром Ивановичем, бывшим членом ГКЧП, тоже знаком, но не с тех времен. Но жену его, тетю Зою помню тогда… и она немного слилась в моей памяти с той Зоей, нашей спутницей по Коуровке… Я с этой коуровской тетей Зоей играл, но иногда себя не по- джентльменски… пару раз довольно сильно ущипнул за руку над локтем. Я видел, что ей было больно. Но она меня по малолетству простила. А у меня позже, как фантомная боль, при этом воспоминании просыпался стыд. Мы потом у этой тети Зои были с мамой в гостях. Она жила в довольно просторной и на редкость уютной квартире. На Тургенева. От всего веяло русским, каким-то даже чуть (не по артефактам, а по атмосфере) дореволюционным …комната с розовыми обоями и летний день к обеду… на душе спокойно и уютно, у тети Зои волосы на затылке схвачены хвостом… хвост приглушенно-черный… Мы пили чай, наверно из самовара.

Мама вчера с улыбкой вспомнила, что директор Дома отдыха пытался как-то ей понравиться, окружить вниманием. Мама, кстати, нравилась всем… Как-то в Риме один мотоциклист, ехавший с товарищем за спиной, загляделся на нее (очень похожую на итальянку), и они (молодые итальянцы) …влепились в столб. Даже Игорь Эмильевич Кио, будучи в Свердловске на гастролях, приходил к ней на работу посмотреть на нее… а заодно и по делу (к аптечному за каким —то дюже редким лекарством)! Она окончила бухгалтерские курсы и работала бухгалтером в областном аптекоуправлении на Розы Люксембург. Великий маг и чародей добывал себе лекарство совершенно прозаическим, далеким от чародейства, путем. Нет бы телепартировал это лекарственное средство скрозь атмосферу!) У директора дома отдыха шансов не было, но очень многие его бы поняли. Впрочем, может просто хотел сделать приятное молодой красавице (23 года!) с четырехлетним сыном. Перед отъездом из Коуровки нам, отдыхающим, дом отдыха закатил отличнейший концерт. Я и сейчас помню как из распахнувшихся багровых плюшевых кулис выходят петь и танцевать, будто в» Кубанских казаках», не народные артисты, но артисты из народа. « Хороша земля, мой край дорогой… люблю тебя всей русской душой!», " Ой ты, рожь» (про рожь пела по радио Гелена Великанова). Я потом долго этот репертуар называл» коуровским». И когда пошел в детский садик, по приводу меня по радио звучала передача «Земля и люди», она мне не нравилась… но когда передавали песни, я говорил детям (и воспитателям): " Тише, это же коуровская песня!» При этом сразу после поездки, сильно покусанный комарами, я просил маму; «Мамочка, давай мы не поедем больше в Коуровку!»

Комаров я сильно невзлюбил. И когда баба Женя после шутливо -ласкового обращения «комарик» стала (то ли от детской обуви» гусарики», то ли оттого, что к моим красным итальянским брючкам добавилась тоже заграничная из вилюровой плащовки красная курточка с белыми никелированными пуговицами) вдруг стала называть меня» гусарик», я тут же отразил это в экспромте: " Был комарик – стал гусарик!» Так —то лучше. Очень уж эти мелкие комарики беспощадны, даже к детской нежной кожице… и рожице! Мои третьи, кстати, вирши после «дядюшки горгаза» и» дяди Серова». А вот и еще стишки моего собственного сочинения: " Мама бросила подушку на свое то место, но, увидев там лягушку, улетела в тесто!») Лихо получилось. Правда, выходит, что в тестоулетела мама, но я то имел в виду ту же… лягушку! Тогда, поди —ка кто —то помнит, продавались для детей зеленые резиновые прыгающие лягушки, очень смешные!

А еще в продаже для детей были металлические серебристые рыбки с магнитиком, которых можно было ловить из тарелки с водой удочкой с магнитным же крючком! Зимой мне попалась на глаза удивительная заграничная рождественская картинка, цветная, явно западного сказочного происхождения» Морис …в стране…» – мальчишка моих тогда лет с маскарадными заячьими ушами входит в освещенную разноцветными огнями комнату с наряженной елкой. И еще картинка, где много людей на санях катятся с горы. У них задорные, смеющиеся, но какие-то ирреальные, похожие на маски, лица! Вот ведь как можно изображать мир, людей!.. Накануне моего четырехлетия реально замаячил садик, но сначала там был карантин, потом мама решила потихоньку приучить меня к садичной еде в родных домашних стенах, и летом шестьдесят второго года мы с моей любимой прабабушкой бабой Верой ходили в этот садик номер шестьдесят на углу улиц Ленина и Восточная с зеленой кастрюлей в авоське. Впереди меня ждали испытания… Первые в жизни испытания на прочность и, в какой-то степени, на человечность!..

Глава вторая. Дестадовские будни и праздники

«Где ж, ты мой сад, летняя заря? Где же ты, подруга, яблонька моя?..» (песня)

Мы какое-то время приносили с бабой Верой обеды из садика домой. И совсем не потому, что ребенок в садик пока не ходит, а за него уплачено. Мы были люди обеспеченные, хоть никакие роскошества у нас были не в чести. Просто родители решили адаптировать меня к детсадовской еде. Тут еще и карантин случился, еду брать надо, а посещать сад нельзя.

И вот какого -нибудь восьмого – десятого августа час в два дня мы идем от садика – Ленина 56, дом сталинского барокко немного замкового вида, где на первом этаже магазин» Мясо- молоко», переходим Восточную и держим курс домой, на Ленина 62/1. Начало августа, погода теплая, на небе солнышко ушло за облака, но безветренно и дышится легко. Мы проходим под мостом. Надо сказать что мост был тогда один – с двумя полотнами рельсов – туда и обратно- весь выстроен из серого камня, но не мышиного, а чуть буроватого будто в палитру серого добавили песка и глины (но не опять -таки мышиной, как и у скульпторов, а с какого-то обрыва, косогора). Это каменные блоки, намного крупнее кирпичей, уложены крепко- крепко друг к другу и в верхней части этого моста был вывожен на стороне, смотрящей на УПИ, год постройки -" 1949 г. «Лицо бабы Веры слегка загорелое, на голове под подбородком завязанный платок.

И в авоське довольно большая зеленая кастрюля с картошкой и котлетами. Мы говорим про игрушки и про садик и про паровозы, что постоянно» ездят» по мосту. Баба Вера в хорошем настроении, она любит меня и я с ней рядом. Проходим справа по борту зеленый сплошной забор, им огорожено пространство где потом возникла серая пятиэтажка института» Уралгипромез». А тогда (кто ж это помнит сейчас) тут была» площадка для выгула собак», о чем вот так буквально и возвещала полустертая надпись на жестяном квадратике. Вообще-то, это правильно, чтобы собакам в большом городе было куда выйти и где порезвиться.

Потом приходим домой, кушаем, играем. Или баба Вера, надев свои в коричневой оправе круглые очки, читает правнуку книжку. " …две Тони, только нет Тихони, есть у нас еще Олег – очень храбрый человек!».

В садик я пришел солнечным днем наверно первого сентября шестьдесят второго года. Меня сразу встретили и повели с собой играть стройная, высокая с видом чуть стервозной интеллигентки девочка (так и хочется сказать» девушка», несмотря на ее четырехснебольшимлетний возраст) с карими глазами на узком решительном лице с хвостом светлых волос и в клетчатом платьице, по имени Ирина и кругловатый крепыш в светлой хлопчатобумажной рубашечке с короткими рукавами со спокойными карими глазами Сережа Кобяшов.

Воспитательницу нашу звали Александра Александровна, лет пятидесяти, крупная, круглолицая, светловолосая, немного простоватая, но с высокой самодисциплиной. Она говорила: " Дети, строиться! «и мы строились. Хотя первый раз мне почудилась какая-то чушь. Что строиться надо в некую… пирамиду из детей, как акробаты в цирке – один на другом. Такая воспитатель детей не зажжет, но все будут одеты и накормлены как надо. Для младшей группы хорошо…

В первый же день я ошеломил воспитательницу, нянечек и многих детей одной короткой фразой, точнее вопросом. Все после сна оделись, а я сижу как барчонок, кто-то на бегу надел мне носочек и …все. Я ждал, ждал, да как произнесу гневно, громко: " А когда вы меня всего -то оденете?! " В группе возникла немая сцена! Мне воспитатель объяснила, что все одеваются сами и мне придется последовать общему примеру. Дети вообще не очень врубились в чем фишка. Для них раздеться и одеться после сна было совершенно естественным, шло уже на автомате. Я отстал от жизни!) С этого времени несколько дней меня после сна учил одеваться Сережа Кобяшов. Точнее говоря, он по просьбе Александры Александровны попросту надевал после сна на меня рубашечку… дабы я смотрел и учился этому нехитрому делу. Как сейчас вижу его, темноволосого, кареглазого упитанного мальчика, немного посапывающего от старательного застегивания пуговки на моей рубашке.

Помню хорошо портрет Пушкина работы Тропинина, нравящийся мне и сейчас. Пушкина как «детского» поэта, наряду с Чуковским, Маршаком и Агнией Барто я уже знал! На Пушкине домашняя атласная каштановая куртка и перстень на пальце. Помню девочку Олю Суворову, красивую, с волнистыми темно- пепельными волосами и голубыми глазами, стройную и для своих лет высокую, но лишенную всяческого обаяния… она плавно грозила нам тонким белым пальчиком и произносила нараспев, с ноткой меланхоличного злорадства: " Всее будет сказано!..» На что бывал шаблонный тогда ответ: " На столе намазано».

Кормили нас с утра манной или другой кашей. В манной каше иногда попадались комочки и мне это очень не нравилось. Один раз нам хорошие женщины – повара приготовили клецки, так меня стошнило… до сих пор стыдно за этот гастрономический демарш. Простите меня, добрые женщины. А компот я любил, как и все дети. Еще нас поили внешне похожим на молочный коктейль дрожжевым напитком. В наше время в садиках он совершенно неизвестен. А в моем детстве в нашем садике нас подчивали им постоянно. Еще я очень любил и с удовольствием пил рыбий жир. Мама недавно призналась, что не переносила рыбий жир даже на вид, не только что на вкус, но пришлось применить артистизм (что и им с папой этот полезнейший продукт очень нравится) чтобы влюбить меня в него. Вообще, ребенка в этих делах трудно ввести в заблуждение, но для моего здоровья было надо и они добились своего. Очень любил я детское лекарство пертусин, люблю и до сих пор. Не путать с появившимся позже пектусином… Как -то в марте (или 1 апреля?)) шестьдесят третьего я пришел в садик, а женский персонал с загадочной улыбкой говорит мне: " А ну -ка, Вадик, подойди к шторке! «Я подошел к пестрой занавеске напротив входа и, как предложили женщины, протянул к занавеске руки… и в этот момент почувствовал с той стороны …медвежьи лапы. Мишка небольно шлепал меня по рукам..от удивления и восторга я не знал что делать. А воспитательница, нянечки с улыбкой говорили мне: " Вот не будешь слушаться, так мишка тебя укусит!» На какие-то секунды мне казалось, что кто-то из молодых воспитательниц или поварих надел варежки из толстой шерсти и изобразил медведя, чтобы и я другие дети лучше слушались! Но нет… все же медведь был настоящий, из лесу.))

Весна, а потом лето шестьдесят третьего года наполнили меня новыми впечатлениями, яркими солнечными днями, я переходил в среднюю группу детского сада, стал чаще гулять с родителями и бабой Верой по городу и во дворе. Кроме своего первого друга и соседа за стенкой Кирюши Ситникова я уже знал из нашего дома Ирину Гудину, очень симпатичную сероглазую девочку лет на пять меня старше с хорошей спортивной фигуркой …ее отец известный живописец, участник войны Евгений Иванович Гудин и мама Софья Владимировна жили с Ириной и старшей Светой, впоследствии- кандидатом искусствоведения, преподавателем в университете, в нашем подъезде на втором этаже. Еще симпатичная девочка, еще более взрослая, Лена Волович, с лучистыми карими глазами и светлыми волнистыми волосами, дочь известного графика Виталия Воловича, жила с соседнем подъезде. Они со мной ласково общались, но именно как с малышом, а не как с молодым человеком!)

В нашем подъезде, в восьмой квартире жил благородный юный хулиган и симпатяга Пашка Глушков, с папой – живописцем Борисом Павловичем Глушковым и мамой – тетей Изидой Андреевной, выпускницей нашего художественного училища, двумя бабушками – худенькой, с иконописным чуть пергаментным лицом с синими печальными глазами и кругленькой – с седыми кудряшками, со старшей сестрой симпатичной синеглазой Наташей.

На первом этаже с мамой, старшим братом и отцом, художником, участником войны Иваном Нестеровым жил худенький, синеглазый Саша Нестеров, сам ставший художником. Выше жили преподаватель художественного училища лысый и глуховатый Федор Константинович Шмелев, живописец Николай Засыпкин, сотрудница мастерских добрая Людмила Тимофеевна, художник Александр Павлович Давыдов с женой – старой учительницей Маргаритой Аркадьевной и взрослой дочерью Лялей, художник Николай Алехин с сыновьями Алешей и Володей, скульптор Владимир Друзин с женой тетей Валей, учительницей и детьми Сережей и Ириной. В нашем подъезде жила веселая, уверенная, на два года меня старше отличная девчонка Ольга Симонова с младшей сестрой – светловолосой кареглазой красавицей Аленкой и мамой – яркой, полной, остроумной скульптором Валентиной Криницкой и живописцем Игорем Симоновым. Позже Валентина Владимировна и Игорь Иванович разошлись, и он переехал в другое место. Жила с ними и энергичная, хорошо общавшаяся с нами, детьми, бабушка, баба Зоя.

В соседнем, втором, подъезде, в квартире 14 жил мой будущий друг детства Сева Кондрашин с папой – живописцем Борисом Кондрашиным, мамой – учительницей географии Софьей Васильевной и старшей сестрой Светой. Выше жили девочка сильно старше меня, добрая и симпатичная Люся Сажина с папой известным скульптором Петром Сажиным и мамой – четкой брюнеткой тетей Таней. Лариса Кушнер и Лена Вдовкина были потом соучастницами наших совместных детских игр. Активная кареглазая Лариска жила с еще более активной мамой Анной Яковлевной и старшим братом Сашкой. Их папа – художник Василий Кушнер трагически погиб (застрелился из ружья). Он в свое время написал отличную картину» Рождение булатной стали», где чернобородый, цыганистый уральский кузнец подносит Николаю Аносову – металлургу, возродившему в пушкинские времена – в Златоусте забытый на века секрет булатной стали – свежевыкованный клинок. Картина очень хорошая!

Лена Вдовкина – дочь художника Михаила Вдовкина – дружила с Ларисой и жила с папой, мамой – тетей Таней и братьями Вовой и Женей. Тут же жили председатель Свердловского союза художников Давид Маркович Ионин с женой и сыновьями Александром, будущим свердловским журналистом и, увы, слабоумным с детства Лёней. А когда-то, недолгое время председателем Союза был скульптор – анималист Анатолий Анатольевич Анисимов. Они с женой, тоже хорошим скульптором Татьяной Борисовной Онуфриевой растили двух сыновей от первых браков, один из которых – Андрей Онуфриев – потом тоже стал скульптором, написал небольшой буклет о творчестве моего отца, женился на Ларисе Кушнер. У них дочка Таня теперь уже девушка. На пятом этаже жили Алешка Павловский с родителями – профессором искусствоведом Борисом Павловским и оперной певицей Валентиной Нестягиной.

На пятом этаже соседнего подъезда жили живописец – старик Александр Макарович Минеев, легендарный благоустроитель нашего двора, с женой Марией Ивановной, работавшей в мастерских худфонда, Леша Мамонтов с сестрой Леной и мамой и пожилым папой – инвалидом и художник Геннадий Сидорович Мосин с женой Людмилой Михайловной и сыновьями Алешей и Иваном.

Во втором корпусе жили мой ровесник Илюха Шарипов с младшим братом Радиком и родителями тетей Фаей и дядей Колей, Сашка Макарон с сестрами Леной и Таней, матерью тетей Марусей и отцом – невысокого роста, кудрявым, всегда ходившим в кепке и коричневом пальто, Вова Крысанов – этот высокий мальчик с длинной челкой стал потом моим другом. Он жил со старшей сестрой Шурой и папой Васей и мамой Ниной, медработником. И тоже во втором корпусе жили Андрюша Вербов, интеллигентный постарше меня мальчик с симпатичной, стройной, с добрыми карими глазами мамой..они с мамой похожи внешне и вроде бы характером, со старшим братом, больше похожим на отца – крупного, с волевым лицом, начальника, стройный брюнет Алик Нинкин, веселый блондин Витя Яговитин. Люда Колобова, веселая и уверенная, позже ставшая моей одноклассницей, жила с родителями рядышком с Вовкой Крысановым.

В третьем корпусе дома, правой ножке буквы, «П» мои немногочисленные знакомые появились позже… это Андрей Бегичев с сестрой и родителями и бабушкой с дедушкой, Виталик Бабченко, моя дорогая одноклассница Вика Толстикова, позже ставшая журналистом, с братом Женей и родителям краеведом Павлом Поликарповичем и учительницей нашей школы №88 Тамарой Дмитриевной …и мой одноклассник Володя Кеткин и живший с бабушкой Андрей Шувалов.

К нашему двору относился и пятый корпус дома, серенькая, но довольно уютная хрущовка, где жили старый большевик и бывший председатель Свердловского горисполкома седобородый большой старик Анатолий Парамонов, замначальника областного управления культуры Петр Николаевич Бабкин, мой приятель позже Антон Потапенко, интеллигентный очкарик Андрюша Петров, участковый дядя Петя Тарасенко с женой и двумя дочками Валей а как другую я забыл, мой ровесник – белобрысый здоровяк Андрей Серый с родителями – научными работниками и бабушкой, нагловатый отличник и спортсмен Олег Мелюхов с родителями… они с отцом- инвалидом частенько чинили перед домом старенький» Москвич -401», Андрей Пшеничкин с мамой – блондинкой. Многих из этих ребят и взрослых я узнал не в детсадовском возрасте, а уже позднее. Но наш первый корпус я и в раннем детстве знал довольно хорошо.

Мы с папой гуляли и пели песни» Не кочегары мы, не плотники», " По долинам и по взгорьям»,» Чилита «…Песенка на итальянскую тему» Чилита» была очень популярна: " Ай -яяяй, зря не ищи ты – в деревне нашей право же нет другой такой Чилиты! «В общем, сумасбродная красотка из народа, веселая, шустрая и острая на язычок, которой все соседи и окрестные жители за веселый и непокорный нрав и восхищаются и возмущаются одновременно! Помню нашу радиолу с ярко- зеленым глазком, как огонек вечернего такси, шкалой далеких городов: Прага, Варшава, Берлин, Париж, Марсель, Лондон, мощную, произведенную еще, пожалуй, при товарище Сталине.. И я ставил на диск тяжелую черную пластинку с красным кружком посредине и катил пальчиком по кругу …и пел. А еще мне папа рассказал какие -то смешные куплеты из репертуара, наверно, еще дореволюционных конферансье: " Два певца на сцене пели: Нас побить, побиить хотели …Так они противно выли, что их и вправду отлупили!»))

Глава третья. Не только в садике

Весна и лето шестьдесят третьего в Свердловске выдались солнечными. Помню, по городу из громкоговорителей слышалась не только музыка, но и актуальные международные новости. В апреле – мае шестьдесят третьего года радио буквально взорвалось новостями о смертном приговоре испанскому коммунисту, активному участнику борьбы против франкистского режима Джулиану Гримау! Солнце сверкало, никакого снега уже не было, мы с мамой идем мимо штаба военного округа и из уличного радио слышится имя Гримау. Но я тогда не знал о чем говорят, узнав всю историю значительно позже. А повсюду сверкает весна моего детства!!! Очень воодушевляют наших людей первые полеты в космос! «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед – от звезды до звезды! На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы!» – пели мы с папом. А по радио еще пели: «Давайте -ка, ребята, закурим перед стартом… У нас еще в запасе четырнадцать минут…» Потом кто-то вдруг вспомнил, что космонавты не курят и слова заменили на» споемте перед стартом».

Летом в киоске на Ленина перед университетом, а тогда еще Совнархозом, мама купила мне тонкую книжку с картинками про детей -космонавтов. Там двое советских малышей – мальчишек на советском космическом корабле летят на Луну. Прилетают, обследуют и оставляют там металлический пятиугольный вымпел с гербом нашей страны! Книжка, состоящая из картинок с короткими текстами. Что-то вроде комикса. Вообще, наших советских комиксов в разных видах выпускалось множество. И никакими» комиксами» они не назывались. Эту книжку мне мама купила, как я уже сказал, в киоске около Совнархоза. Там же мы до этого, помню, купили подобную книжечку с картинками про Деда Мороза и Нового Года в образе мальчика с цифрами на груди, как у спортсмена. Год наступил шестьдесят третий, а книжка была выпущена значительно раньше и взрослые, чуть хмыкая, удивлялись, когда я им показывал эту книжку как купленную на днях. Лето шестьдесят третьего, когда я подошел к пяти годам, дало мне много новых знаний и эмоций. Мы много гуляли с бабой Верой и мамой по городу.

Наш детский сад находился на перекрестке проспекта Ленина и улицы Восточной – Ленина 56, детсад номер 60. Массивный серый жилой дом, с магазином Мясо- молоко был построен еще пленными немцами с реминисценцией на барокко и немалым числом, как говорили в хрущевские годы, архитектурных излишеств. Строгость силуэта и помпезность внешних украшений не мешали одно другому, да и сейчас не мешают. Рядом была детская площадка за чугунной оградой. Вход в младшую группу был как раз за этой оградой, за чугунной калиткой. В среднюю и старшую группы вход был с проспекта Ленина, тогда как в младшую —с торца дома.

Вспоминая о своей последующей садичной жизни, еще разок вернусь к ее началу. И прошу прощения, если где – то чуть повторюсь. В садик меня привели, вроде бы, первого сентября шестьдесят второго года. Мария Протасьевна, заведующая детсадом, всегда была с моими родителями очень вежлива, приветлива, но во всей ее внешности и манере держаться была какая-то стать государственного человека, члена партии. Очень приятное поле шло от нее. Ростом чуть выше среднего, стройная, лет сорока пяти, синеглазая с каштановыми волосами, скрученной на затылке косой и темно- синем, на манер мужского, послевоенной моды женском пиджаке. Когда она общалась с людьми разного возраста, то голос ее звучал красиво, убедительно, располагающе:" Здравствуй, давай знакомиться. Я – Мария Протасьевна!» Она во время разговора поднимала брови моршила лоб гармошкой, но это ее не портило. Наоборот, глаза переливались золотыми огоньками. Она несла собой эстетику сталинского времени, но при этом была не просто искренним борцом за мир, но и уже никак не характерный для эпохи Иосифа Виссарионыча (скорее, для новой, хрущевской) заряд пацифизма. Выдвижной ящик ее стола был до отказа наполнен игрушечными наганами, ружьями и автоматами. Потом это все возвращалось родителям со словами о мире и разоружении.

В первый день в садике меня встретили очень приветливо и воспитательница, и дети. Большая зала младшей группы освещена полуденным солнцем уходящего лета и со мной приветливо, но чуть с ответственностью старших товарищей, пионервожатых играют стройная кареглазая Ирина в зеленом клетчатом платьице и крепенький кругловатый с коричневыми волосами и глазами Сережа Кобяшов. Играли мы в розово-синий резиновый мяч и говорили без умолку. Тихий час называли в то время Мертвым часом. А спали на имеющих трубчатую основу (как у раскладушек) маленьких синих коечках. После пробуждения я даже не заметил как дети быстро оделись. А я так и сидел в одном носочке и тапочке, кем-то наспех на меня надетыми. И тут я изрек фразу капризного барчонка, ставшую в нашей семье сатирической классикой: " Когда ж вы меня всего-то оденете!» После этого Сережа Кобяшов, сопя, усердно застегивал на мне пуговки рубашечки. Конечно, по просьбе начальства, то есть нашей воспитательницы. Они с такой как Ирина могли бы стать хорошей парой, она четкая и слегка надменная, он- покладистый, положительный, например, замдиректора по снабжению и сбыту некоего предприятия.

Кроме Александры Александровны как некоей старшей воспитательницы нашей младшей группы у нас были и другие воспитательницы, в том числе чуть полноватая тридцати с небольшим с короткой стрижкой. Забыл ее имя —отчество. А еще была молодая пышная блондинка с яркими карими глазами Валентина Васильевна Лядова, которая общается с моей мамой, живет в соседнем от мамы доме. И которую я недавно видел у Шарташского рынка. В начале весны воспитательницы с веселым хитрым видом мне, как и другим мальчишкам, сказали: «А у нас сегодня в гостях медвежонок, подойди к занавеске чулана и протяни руки». Когда я так сделал, то сквозь занавеску меня стали хватать… лапы медвежонка! Похоже немного, что кто-то из молодых наших воспитательниц забрался в толстых вязаных варежках и шерудит, шалит с нами. Но нет, все же это и впрямь медвежонок!

В средней группе, куда мы пришли следующей осенью уже шестьдесят третьего все было уже как-то привычнее. Погода осенью стояла холодная, туманная, нас приводили и привозили в садик еще не до конца проснувшихся. Я снимал пальтишко и бежевый в рубчик свитер и слушал радио. Передавали передачу «Земля и люди» c песнями сельскохозяйственной тематики, я называл их про себя коуровскими и ностальгически слушал во все уши. В своем шкафчике для одежды я нашел видимо оставшуюся от кого-то из предыдущего поколения середняков книжку автора Кононова «Рассказы о Чапаеве» с простенькими, но выразительными иллюстрациями и цветной иллюстрацией на обложке – Чапаев на коне и с шашкой. Некоторые фрагменты текста помню с тех пор и сейчас. Он стоял невысокого роста, но ладный, статный… тронул усы и оглядел площадь ясными синими глазами… Чапаев поднял коня на дыбы и выстрелил из револьвера. Киношедевра я тогда еще не смотрел, но образ Василия Иваныча уже благодаря этой неизвестной широкой публике книжке уже покорил мое детское сердечко. Мальчик Слава Завьялов, толстощекий и голубоглазый в широком флотском ремне с якорем и звездочкой на пряжке изрекал что-то вроде: «Я сплю, а вы все – просто мой сон!» Мы посчитали это очень несправедливым и чуть не побили за склонность к субъективному идеализму в его крайней форме, за солипсизм. Где же вы теперь, друзья- однополчане?

Моим садичным другом был беленький и пухленький в очках с пластмассовой оправой Коля Удилов, добряк и тихоня. Один и наших утренников, помнится, ознаменовался выступлением его под наши звонкие аплодисменты с пением детской арабской грустной песенки:" Мой маленький кот совсем не растет …и даже усы не растут. Он супа не ест, он каши не ест- попробуй-ка вырасти тут! С утра этот кот конфеты жует, грызет шоколад он потом. Так вот почему коту моему не быть настоящим котом!» При этом во время исполнения Коля сочувственно поглаживал свернувшегося у него на руках воображаемого кота! Вот сколько лет прошло, а я запомнил эту песню сразу навсегда. И больше не слышал. Невысокого роста, с коричневыми волосами Гриша Эркомайшвили был сыном позднее известной свердловской телерадиожурналистки. Прямой высокий блондин в сером жакетике искусственной кожи Гера Агачев, которого я почему-то мысленно назвал – Горшков. Худенький благородный брюнет Женя Горовец. Выше среднего роста блондинистый зеленоглазый и какой-то слегка приблатненный Вовка Федотов стоял во главе небольшой группировки. Его телохранителем и нотступной тенью был худой как вешалка, но крепкий Наиль Сабитов, в правом кармане его всегда была мощная деревянная рогатка с упругой черной резиной и дермантиновым седлом для камня. Тоже худой, кареглазый Серега Теплоухов и примкнувший к ним …Серега Сысоев – светленький, голубоглазый, некрупного телосложения, но ловкий, быстрый. Как Сысойка плясал русского в присядку – залюбуешься! Старше нас по возрасту и группе был высокий, стройный, очень хороший Миша Петров, знавший т всех наших. Сашенька Борисов кругленький и небольшой, стриженый под бокс был сыном нашей поварихи и поэтому держался вальяжно. Садик с его дисциплиной уже изрядно подсогнал с меня апломб, и я был в те годы скромным середнячком. Меня иногда называли Вадиком, иногда Егоровым, а иногда (с легкой иронией) как сына художника – Художником. При этом к папе относились с пиететом. Узнав, что я отказываюсь есть овсяную кашу, папа так смачно рассказывал мне, что это каша лошадиная, поскольку кони всегда в восторге от овса, что воспитатели и нянечки заслушивались. Один раз, будучи дежурым по обеду, я случайно грохнул вдребезги довольно высокую горку тарелок и чашек. Мне сказали, чтоя виноват, что родителям придется платить за этот нанесенный мной ущерб, и я расплакался. Папа, узнав об этой истории, рассмеялся и они купили в садик много новой посуды. Да еще зачем-то отдали несколько чашек и блюдец из дома- ночного цвета с золотой каймой.

Девочки нашей группы были очень разные. Среди них выделялась рыжеволосая, белокожая и синеглазая оптимистка Лена Ганс, всегда при ней был кто-то из кавалеров! Худенькая Галя Сесекина, потом, наверно, ввиду замужества мамы ставшая Яранцевой, красивая синеглазая и с сакой-то наподобие ранней седины, дымкой в волнистых волосах Оля Суворова. Оля была какой-то паталогической ябедой и доносчицей. Чуть что – она как в замедленной съемке грозила жертве пальцем и нараспев, со смаком вещала:" Все будет сказано». Света Ложкарёва, сообразно втрой половинке своей фамилии, была жуткая рёва! Чернокудрая и белокожая толстушка Иринка Лядова была дочкой очень уважаемой нами воспитательницы Валентины Васильевны Лядовой, с которой в нашем большом городе я вижусь на улице то здесь, то там и сейчас! Очень любили мы и нашего» доктора» (на самом деле – фельдшера) дядю Эдика. Высокий стройный красавец лет тридцати с небольшим, с атласными, черными, как воронье крыло, зачесанными под струей воды назад волосами. Он был очень добрый. Даже когда он держал нас, наиболее трусливых, во время приезда в садик карательной медбригады врачей по прививанию широких детских масс. Помнится, и я не раз проявлял в эти минуты малодушие и от ужаса весь в слезах орал, а добрые и сочувствующие руки дяди Эдика были при этом как стальные! Помню еще как я ревел, когда мне прищемило голову. В средней группе нас научили самих стелить постель, вдевать одеяла в пододеяльники и подушки – в наволочки. Постельное белье каждого из нас в свободное от сна время хранилось на полках в мешках. Мой мешок мне сшила баба Женя, он был светло- желтый с едва заметной синей ниткой вышитой монограммой В. Е. Но однажды мячик закатился под нижнюю полку с мешками. Я полез и …голова застряла. Я заплакал, заорал, воспитательница выдернула меня за ноги.

Осенью к нам пришел стройный, белокожий, синеглазый, с копной рыжих волос Серёжа Ершов. Он явил мне пример юного – пятилетнего- интеллектуала. Хотя, возможно, он был на год старше меня и ему было шесть. Его любимой книгой был» Спартак» Джованьоли., которую он с восхищении цитировал. Кстати, были в ту пору хорошие цветные карандаши «Спартак» в узкой черно- белой коробочке. Но это так, к слову. Он читал наизусть Лермонтова – Белеет парус одинокий. Причем, произносил не ОдинокИй, а ОдинокАй… Когда Мальчишки нашей группы частенько прилипали носами к стеклу и, тыча пальцами в проезжавшие по проспекту Ленина автомобили, наперебой кричали: «Моя, моя, моя!» – подружившийся со мной Сережа говорил (на лучшие машины!):" Твоя, твоя, твоя!» Когда, перелистывая книжки с картинками, мы наперебой, тыча пальчиками на героев, орали: " Я, я, я!» – Сережа, показывая на богатырей, иван- царевичей, во всеуслышание говорил мне;" Ты, ты, ты! «Это был царский подарок! Жаль, что потом изумительный характер Сережи стал портится, и наша дружба расстроилась. Помню сочиненные Сережей стихи, что называется, на злобу дня… с лирическим финалом:" Трамвай ползет, как черепаха, кондуктор спит, разинув рот, вожатый лает, как собака:" Пройдите, граждане, вперед!» Пришла пора рубить дрова… верблюд из Африки приехал на коньках!)) Ему понравилась колхозная телюшечка в короткой юбочке и шелковых чулках!..

Поздней осенью и зимой нам крутили чудесные цветные диафильмы. В том числе- Голубая стрела, по сказке Джанни Родари о мальчике, приходившем всегда полюбоваться в маленьком магазине игрушек игрушечной электрической железной дорогой с поездом под названием Голубая стрела… И как дед- хозяин магазинчика подарил мальчику этот поезд, оказавшийся волшебным, и что из этого стало. Мексиканец, по Джеку Лондону – про жестокие бои без правил на ринге.

В средней группе в нашей жизни появилась воспитательница Тамара Гавриловна. Это что-то из ряда вон …Наверно около сорока лет, чуть скуластое лицо с глубоко посаженными зеленоватыми глазами и вся ее крепко сбитая фигура выражали твердость и уверенность. На меня она смотрела как видавший виды старшина на зеленого и чуть нелепого первогодка из богатенькой семьи. Иногда, если я что -то делал не так, она мотала головой и, нарочито окая, произносила Егоров, Егоров… О своей двухсполовинойлетней дочке она говорила так: «Девка у меня кровь с молоком! Я ей налью наперсточек водочки (полезно ж для здоровья) – она выпьет, огурцом солененьким закусит да вот так пальчиком покажет! No comment. Показывая нам диафильм вместо: " Cел старик, почесал свою голову» – Читает: «Сел старик, почесал свою попу!» Дети, конечно, смеются, но дешевый популизм очевиден многим. Я называл ее Говориловной.

В канун наступающего шестьдесят третьего года нас посетил Дед Мороз. И мы с Женей Горовцом выступили в маленькой репризе, но зато перед всеми родителями, воспитателями и детьми на болшом новогоднем утренники. Я волновался как настоящий актер перед спектаклем. И вот он настал, час моего триумфа или моего провала!) Я был клоуном в остроконечном красном колпаке, бежевом типа комбенизона клоунском костюмчике с большими накладными красными карманами. Мой партнер Женя Горовец был в таком же наряде, но костюмчик ыл серый с красным. Клоун – Женя выбегал с возгласами: «Потерял, потерял!» Я- клоун:" Что потерял?«Клоун – Женя: «Конфету!» Были долгие смешные поиски пропажи Публика хохотала! Под конец мы съедали найденную конфету напополам! А потом появился в парчовой шубе с посохом и мешком с подарками сам Дед Мороз! Я напрямик рубанул: " А Вы- настоящий?» Он ответил уверенно, степенно: " Да, конечно, настоящий!» Зал зааплодировал. Я был посрамлен в моем атеизме. Точнее, был бы посрамлен, если б не мой клоунский успех!)

Наступал шестьдесят четвертый год. Мой папа просто всех потряс своими шедеврами! Как -то после сна мы вышли на площадку и под слоем свежевыпавшего снега обнаружили очень натурального зеленого четырехметрового ледяного крокодила! Потом мы оглянулись и оторопели. На нас сверху вниз добродушно взирали ледяной Дед Мороз в красной шубе и с огромной белоснежной бородой и в голубой ледяной шубке Снегурочка ростом более трех метров! Никто из детей даже не мог поверить, что это все мой папа изваял! Я даже сам не очень верил. А наш доктор дядя Эдик был ему помощником. До этого осенью папа уже отличился расписав нашу горку красными ягодами и зелеными листочками, золотыми цветами на черном фоне. По скату горка была так тщательно обита шоколадным ленолеумом, что с нее мы с удовольствием катались круглый год! А на дверях в нашей группе были прекрасные росписи листьев и ягод на одной и осеннего леса с уходящим по тропинке вглубь его коричневым медведем! А на дальней нашей беседке на темно- синем фоне неба полыхали два красно- оранжевых, мчащихся вперед, космических корабля! Даже одного из этих артефактов с лихвой было достаточно, чтоб навсегда вписать имя моего папы в историю нашего прекрасного детсада.

Перед Новым годом, как и сейчас, сооружался на площади 1905 года снежный городок с огромной елкой в игрушках и блестящих гирляндах, на вершине- горящая красная звезда.

Ярмарочная торговля, горки. Елки покупали только натуральные, пластиковых попросту не было. Елочные базары были в нескольких местах, но, пожалуй, самый главный был на площади пятого года! А какая радость нам, детям, наряжать вместе с родителями, домочадцами новогоднюю елку. Помню новогодние сказки, книжки- «Морис… в стране…» Картинку из какого-то журнала, где радостные люди в карнавальных масках несутся с крутой горки на санях. Мои любимые елочные игрушки – сказочный месяц с шершавой белой заостренной бородой, Черномор – в малиновый шароварах с длиннющей белой бородой (который через леса- через поля нес на бороде богатыря – Руслана). Но я называл этого персонажа почему-то Шах- ин- шахом, избушка под снежной крышей с разноцветными окошками, золотые и зеленые грозди винограда… серебристые картонные клееные игрушки- полугаи и т. д. Елка моя первая на новой квартире, вот ведь- сейчас только вспомнил видимо еще встречу шестьдесят первого года! – была очень высокая, и папе пришлось отпилить ее верхушку, но и тогда она упиралась в потолок!..Живя на Ленина, мы покупали отличные, пахнущие лесным ароматом, елки!

Накануне Нового шестьдесят четвертого года я поехал с мамой и бабой Женей на елку на площади и в мой родной до умопомрачения Детский мир!!! Наверно, такие сильные чувства испытывают только завзятые модницы при виде новой коллекции нарядов, театралы, да пьяницы при виде чудом оказавшейся на опустевшем, вроде бы, столе новой бутылки!))

Обомлевший от восторга, я бродил по нашему ребеночному эльдорадо, ощупывая взором и ручонками разные богатства. Мне был куплен сверкающий черным лаком металлический револьвер с крутящимся барабаном и несколько пачек синих пистон! Наверно, кто-то вспомнит, что синие – это не то что белые. Вообще-то, белые – невзрачные с маленьким коричневым пятнышком серы стреляли плохо, и слабенький хлопок редко сопровождался искоркой. Маленький пакетик стоил дешево и продавался чуть не в каждом киоске. Сами понимаете, наверно, что ребенку, если это мальчик, без пистонок никуда. Они нужны везде и всюду, без них ребенок, как без папирос курильщик. А синие пистоны были хороши- заряд серы выпирал на них ощутимым круглым бугорком. При выстреле из нового ружья или пистолета хлопок был четким, звонким. И сопровождался огоньком из- под курка! Особенно вечером, в темноте. не 2, а 5 или даже 7 копеек пачка. Впрочем, подзабыл… кто помнит- подскажите!) Чуть позже появились целые пистонные ленты для детских автоматов – опять же двух разновидностей – синие и белые. Эти автоматики были металлические черные, почему-то на манер немецких шмайсеров. А те, что по виду напоминали ППШ были деревянными, соответственно, с круглым диском и деревянным же гладким коричневым, оранжеватым или красным прикладом и стреляли как маленькая трещотка или шарманка для уж самых малышей. Наверно, партия и правительство и власти на местах делали упор на дешевые белые (де факто, какие-то бежевато- серые) пистоны, чтоб поберечь трудовую копейку наших родителей. Ведь при наличие синих ребенок белые не возьмет, устроит шум, а так нет и… нет! Так вот, мне купили синих – это вам, граждане, не Прима, а, пожалуй, Мальборо. Револьвер еле влез в небольшую черную кобуру с кнопкой, купленную еще раньше мне папой в Москве по моей просьбе. Кожаная, черная, с теснением на крышке, она продавалась почему-то в комплекте с невзрачным черным пластмассовым пистолетиком, никак не подходящим для настоящих мужчин. Когда кобура была совсем новенькой, в нее ничего приличного не влезало. Но потом она, как чуть ношенная обувь растаскалась и, пусть с трудом, вместила мой более массивный револьвер! Кобура висела на правом боку, а на левом – черная деревянная шашка (сделанная мне папой) с желтым веревочным темляком. Вполне типичная для того времени детей черная овчиная шубка (и такая же была шапка с завязками под подбородком) была подпоясана кожаным узким ремешком. На ногах черные валенки. Так ходили мальчики лет до восьми. Еще баба Женя мне купила шутливую бумажную игрушку Мачехин язык. В него дуешь, и он становится длинным! Но настоящим подарком была большая, хоть и тонкая, книжка с крупными цветными картинками» Дядя Стёпа» Сергея Михалкова! Я и сейчас помню ее всю наизусть. «Он через любой забор с мостовой глядел во двор. Лай собаки подымали – думали, что лезет вор! Брал в столовой дядя Степа для себя двойной обед. Спать ложился дядя Степа – ноги клал на табурет!) И особенно мне нравилась часть книжки «Дядя Степа- милиционер». «Что случилось на вокзале? Плачет мальчик лет пяти – потерял он маму в зале- как теперь ее найти?» Когда я, быстро выучив эту почти поэму)) наизусть, рассказывал моему дяде Алеше Мещерякову, он хвалил меня (не захваливая, а честно, по- дружески) и на этом месте спросил:" А тебе сейчас сколько лет?» И я ответил:" Пять!..с половиной!)» Половины еще не было.

Помню хорошо свои короткие зеленые лыжи и зеленые же металлические санки со съемным дермантиновым седлом, а также распространенные тогда среди детей и взрослых кожаные лыжные крепления, бамбуковые лыжные палки (дюралюминиевые и текстолитовые появились позже) и коньки, привязанные к валенкам то ремешком, а то и попросту веревкой… Вот как из далекого прошлого в телефонном разговоре на днях я услышал имя свердловского живописца Николая Собакина! Они были в юности друзьями с моим дядей Витей. У дяди Вити были хорошие друзья всегда. Дядя Володя Мильчаков, дядя Коля Богаткин, они всегда были неразлучны, шутили, шалили. Дяди Витины стишки, каламбурчики. Про меня он напевал:" Шифный Яичка – сто рублей!» Голоском типа Бабки -ежки! Или просто по- бабкиежкински похрипывал: «Шифненький!«Что означать мог бы этот неологизм – я не знаю и сейчас. Очевидно, что -то вроде» дорогой»! Одна знакомая мне говорила, что на блатном лексиконе это вроде как ничего не делающий задарма. Но скорее всего это словечко просто для хохмы, для удивления, вопроса (что это означает) -от которого дядя Витя, сделав еще более хитрое лицо, уходил!

Я увлекался экскаваторами, бульдозерами, тракторами, мечтал во взрослом возрасте стать экскаваторщиком. И эта тема отразилась в дядивитином стишке:" Трактор по полю идет, киросином пахнет – ко мне Яичка придет. И по морде трахнет!» Я хохотал! Мама урезонивала брата:" Виктор, чему ты учишь ребенка!» И дядя согласился, переделав последнюю строфу на нарочито- беззубое: «И помоет трактор.» Получалось еще смешнее – антипедагогичное: И по морде трахнет! – проступало сквозь позднейший блеклый новодел!)) На всякий случай поясняю, что когда-то слово «трахнет» означало только сильный удар или громкий звук!).. Моя детская сильная любовь к технике! Помню, с каким удовольствием и трепетом мы с папой собирали, склеивали большую пластмассовую модель лайнера ТУ-104 (фюзеляж длинной не меньше 40 см), прилаживали по диагонали крылья, наклеивали в виде переводной картинки красный флажок нашей страны!

Лето… Малышева 101 – будущий свердловский ВНИИТЭ, директором которого стал папин, а в дальнейшем и мой друг Ролен Андрианович Шеин. Бульдозеры и ветер вздымают золотистую песчаную пыль. С включенным двигателем стоит большой экскаватор. Экскаваторщик на минутку спустился из кабины на землю о чем-то переговорить со своими. Папа просит разрешения подсадить меня в кабину. Водитель смеется: «Давайте!«И вот я сижу в кабине, держусь за вибрирующие рычаги, вдыхаю запахи бензина и солярки. Называйте как хотите – кайф, даже оргазм, если это допустимо в отношение мальчишки младшего дошкольного возраста! Мне больше нравились экскаваторы с ковшом от себя, чем с ковшом на себя. Наверно, потому что эта разновидность встречалась реже. Впрочем, это намного реже не только у машин, но и у людей. А еще мне нравилось, когда экскаватор качал на тросе тяжелую кувалду. Уж потом мне стало жалко старые сносимые постройки. А тогда я был в восхищении!. Я мечтал, когда вырасту, стать экскаваторщиком. Меня восхищало, когда я видел работающий экскаватор или бульдозер. Иногда, идя с папой мимо встречавшихся чуть не на каждом шагу стройплощадок, я просил папу посидеть в кабине экскаватора. И папа, спросив разрешения у водителя, поднимал меня в кабину, где меня распирало от восторга сидеть на кожаном сиденье и сжимать рукоятки вибрирующих гудящих рычагов, вдыхать запах бензина и солярки. На катке было не так обалденно, но тоже чертовски приятно!

Однако иногда техника и пугала. Как мы с папой по утрам шли в садик. Это надо видеть! По Восточной сплошной лавиной неслись большегрузные кразы, мазы, газы – самосвалы, лесовозы, краны и конца им было не видать. И папа каким -то непостижимым образом вел меня за ручку сквозь это мессиво самосвалов. Как в какой-то технократической антиутопии то ли Кинга, то ли другого творца ужасов когда наступала эта грозная броня и гул стоял невообразимый, казалось, что спасенья нет. А папа, взяв меня за руку, каким -то чудесным образом оказывался на противоположной стороне проезжей части. Долгое время движение на перекрестке происходило совершенно стихийно. При этом никаких серьезных аварий не происходило. Потом появился регулировщик. Он стоял по центру на булыжной квадратной -полметра на полметра- подушке. Потом на этом месте появился маленький подвесной светофор, а милиционер переместился в стеклянно- металлическую в виде тубуса будку. И только много позже появились четыре светофора в почти современном их виде. Но наши препятствия некоторое время усугубляла параллельная проезжей части довольно глубокая и широкая канава. Некий ров перед замкового вида домом, где был расположен садик. Мне эта канава казалась опасным препятствием. У наших ног разверзалась пропасть! «Прыгаем!» – уверенным тоном с капелькой азарта восклицал папа. И мы брали это второе и последнее препятствие.

Папе тридцать пять: голубоглазый, в очках, стройный, худощавый, при этом стильный, литой, привыкший гнуть в каркас из стальных прутьев чуть не в палец толщиной… с четким, легким баритоном, в начищенных узконосых штиблетах. В ту пору он не носил еще замшевых и кожаных пиджаков, а просто отгаженный темно- серый костюм, узкие брюки со стрелками. Я вхожу на площадку садика, где уже играют другие дети, а папа по ту сторону чугунной ограды идет по Ленина в мастерскую. Утренняя прохлада отступает под лучами солнца. Мы с папой движемся по разные стороны ограды. Почти как Самойлова в еще неувиденном мной фильме «Летят журавли» машет уходящему на фронт любимому, я машу ручкой папе, говоря ему какие придется ласковые или просто вежливые слова:" До встречи, папочка! Доброе утро! Приятного аппетита! Будь здоров!..» Папа улыбается своей лучезарной улыбкой и машет мне в ответ. Ай, сейчас закончится ограда, и мы расстанемся почти на целый день. Как мне несколько часов прожить! И вот папа исчезает из виду! Я буду ждать тебя, папа!..

Глава четвертая. Люда Чащина и другие

В начале посещения средней группы нам представили новеньких. Это были сестры – двойняшки Люда и Оля Чащины. Тоненькие, голубоглазые, с подстриженными обыкновенной квадратной скобкой светло-желтыми волосами. Люда была покрупнее своей миниатюрной сестренки и как-то потверже, она родилась чуточку раньше и вела себя именно как старшая сестра. И если первое время сестры Чащины никак не заинтересовали, то потом Люда возникла предо мною крупным планом. Она первая сделала шаг к нашему неформальному общению, посмотрев своими веселыми, но при этом внимательными глазами и предложив вместе играть. Да, глаза ее были именно васильковыми. Я всегда был разборчив в общении с детьми и не общался с кем ни попадя. Купиться лишь на внимание симпатичной девчонки и ее красивые глаза я не расположен. Ни сейчас, ни тогда! Довольно бесполезное дело добиваться интереса какой-то не обращающей на тебя внимания девушки, она все равно в ответственный момент тебя кинет, предпочтя другого или некую собственную выгоду. И часто люди, особенно мужчины с положением и средствами этого не видят и даже видеть не хотят. Любовь нельзя купить! То есть, конечно, можно, но это уже из другой оперы. Пушкина Наталья Николаевна тоже по-своему любила благодарностью почти что бесприданницы знаменитого поэта и яркую личность. А что из этого вышло? У Антона Павловича и Ольги Леонардовны острой драмы не было, но все равно невесело. Алфред Нобель и его жена, Шуман и Клара… и тысячи, миллионы историй жизни самых обыкновенных людей! Только вспыхнувшая пусть не с первого взгляда живая искра может быть единстренным естественным основанием счастливой любви. Неразделенная любовь тоже прекрасна, но стань она взаимной и все разрушится. Если люди влюблены друг в друга на расстоянии в силу неких внешних обстоятельств, то это не неразделенная любовь! Если объект твоей любви о тебе попросту не знает, то это может иметь хоть абстрактную перспективу. А вот если знает и сердце его молчит, то не ходите, девки, замуж …за него. Я прекрасно знаю, что жизнь многообразнее, что сердцу не прикажешь, что даже в одном цвете есть тысяча оттенков. Но без каких-то пусть общих ориентиров, императивов просто пропадешь! Влюбленный, как и поэт, может создать свою орфографию, может послать к черту все писаные и неписаные законы и нормы жизни, но знать об их существовании на земле и в небесах надо все равно!

Что ж до нас с Людой, то мы обратили друг на друга внимание почти одновременно. Она чуть-чуть опередила меня, как некогда опередила и сестричку Олю, самим фактом своего рождения. Моя мама накануне нашла мне прекрасную подружку, как-то забирая меня из садика домой, увидев это чудо и познакомив нас поближе. Это была Верочка, из нашей группы, с сияющими на беломраморном кукольном лице умными черными глазами. Она была крупная, высокая, чуть похожая на дорогую немецкую куклу. Приятный мелодичный голос выдавали ум и добрый характер этой прекрасной барышни. Верочка Миллер (кажется, так или почти так звучала ее фамилия) с удовольствием со мной сдружилась, и мы играли с ней даже под столом, но это роскошное созданье меня не увлекало. Не магнитило. Все ж-таки влюбленность и тем более любовь – это действительно химия. Можно предварительно прикинуть, даже отчасти рассчитать исходные параметры уготованных к встрече друг с другом на множестве перекрестков судьбы людей, но возникнет ли из всего этого нечто – никто не знает. Натуры одномерные эту химию или божью искру признавать не хотят, вопрошая:" Ну что ей еще надо, я ж далеко не урод, почти непьющий, на капитанской должности?«Действительно, вроде все как надо или даже лучше, а искомого контакта при контакте нет. Но в этой иррациональности есть и своя прелесть, человечность. И непродажность, Иначе все б перебежали к более стройным и высоким, более белозубым, кудрявым и т. д. А так все более неоднозначно, более интересно и непроизвольно!

Нам с Людой было весело, хорошо, но в основном я общался все равно с мальчиками. С Колей Удиловым, Сысойкой, гениальным Серёжей Ершовым, Эркомайшвили, Сашенькой Борисовым, Серёжей Кобяшовым… И с Женей Горовцом. Женя худенький, черненький, при этом очень физически сильный и владеющий, пусть и в детском варианте, приемами борьбы и драки. Надо полагать, что Женю этому научил его папа- приятный, в сером плаще и шляпе. Женя был закаленным мальчишкой, будучи даже поздней осенью и ранней весной одет в тонкую красную кофточку, почти футболку, и серые шорты.

А вообще, нижняя одежда нас, мальчиков, была в то время довольно пикантной. Чаще всего светло- шоколадного цвета хлобчатобумажные чулочки крепились к белому хэбэ- живетику в белыми пуговичками и какими-то девчоночными резинками. В такой чулочек на резинке я спрятал в один мартовский день шестьдесят четвертого свистнутый мной в группе цветной карандаш. Меломаны влюбляются в какие-то мелодии, сонаты, песенки и песни, натуры поэтические- в их волнующие строки и это здорово, но это знакомо очень многим. Мне же оказалась присуща склонность восхититься каким-то оттенком, цветом. Не то, что даже цветом изумруда, рубина, топаза, бирюзы или цветом хорошей машины (как мне нравились черные ЗИМы!), а именно цветом как таковым! И вот в одной из новых коробочек цветных садичных карандашей меня очаровал своим насыщенным свежим цветом вишневый карандаш! И мне (о, ужас) захотелось его взять себе-утащить, присвоить. Моя внутренняя борьба с искушением не привела ни к чему хорошему – вишневый карандаш оказался упрятан мной в правый чулочек. Из садика меня встречала мама. Увидев мое волнение, она внимательно посмотрела на меня, произнеся: «Ты сегодня опять не спал- бледный, подглазицы синие!» Меня всегда удивляло как она по каким-то моим всегда одинаковым подглазицам безошибочно определяла спал я или нет. А тут еще мое смятение от ужасного поступка. И щел-то домой я чуть ковыляя. Когда же я пришел домой и стал переодеваться – тайное стало явным- карандаш выпал из чулка. Немая сцена. Фрейд и его последователи говорят о вытесненных в подсознание негативных переживаниях, которые до поры-до времени дремлют. А потом -случается- нахлынут горлом …и убъют. Ну, это уже моя интерпретация. И вот если б моя совсем молодая, двадцатичетырехлетняя, мама вдруг закричала бы: «Негодяй. вор! Ты ж украл из группы карандаш!» (а ведь это было правдой), -то моя детская душа могла не выдержать этой боли и стыда. И пусть на немного я бы подсознательно заклеймил себя этим дрянным поступком, запомнил бы как оказался за барьером, отделяющим меня (навек?) от остальных честных людей, детей. И это могло пагубно сказаться на дальнейшей моей судьбе. Нет, одного такого раза, наверно, все же мало. Но, как говорится, лиха беда – начало. Однако мама, мгновенно оценив всю щепетильность ситуации, улыбнулась и произнесла: " Да, карандаш красивый! Порисуй сегодня им, а завтра отнесешь. Это было мне уроком. Как в писании: " И сказано вам будет НЕ ГОВОРЯ!» Вспомнилась что-то смешная эпиграмма знаменитого профессора философии УрГУ Л. Когана на профессора политэкономии В. Олигина- Нестерова: «Нет, он не Байрон, он- другой: Хромает левою ногой!» А я в тот день хромал правой, как Байрон.

Но что-то я отвлекся от милой тогда моему сердцу Люды Чащиной. Как сейчас вижу ее в фиолетовой шерстяной кофте и гофрированной красной юбке. Хороша, даже с замазанной зеленкой простудой на губе. Потом вдруг выяснилось, что в нее влюбился и Сережка Сысоев. А потом и главный хулиган Вовка Федотов. Я понял, что дуэли, или хоть просто драки, не избежать.

Меня внутренне укрепляло какое-то знание, что Люда благоволит именно ко мне, а к другим относится как к поклонникам. Она и сама шепнула мне об этом. Я это знал почти наверняка. В симпатиях или антипатиях к нам людей, причем не только любовного рода, есть вроде бы неприметные сразу индикаторы. Их много – от загоревшегося глаза до отношения объекта к нашим близким – родителям, детям и т. д. Взгляд подделать невозможно. Интонацию взгляда. Впрочем, Люде (не одна она такая) хотелось нравиться, и не только мне. У нас на этой почве была стычка с Сысойкой, силы были примерно равны, хотя -как я посчитал – с моим небольшим перевесом. Но всё понял Вовка Федотов, а оно было уже серьезно. Я был готов драться, но с первых же минут наезда на меня по пустяковому поводу этого силача- бандита я понял, что дело мое швах. И вдруг как маленькая черная молния в драку врезался Женя Горовец. Он схватил своими худенькими смуглыми руками крепкую шею противника и рванул ее вниз и вправо. Федотов раскинул руки в стороны и, как сделанный наспех картонный самолетик, шмякнулся носом в пол! Толпа сбежавшихся детей на мгновенье замерла и… взорвалась овацией! Не овацией, конечно, но криком удивленного восторга! Федотов лежал почти не двигаясь, потом поднялся, отошел, пошатываясь, и …заревел. Это было неожиданно для Федотки и для всех. Он был в наших глазах взрослым, двадцатитрехлетним обычным русским бандитом из лихих девяностых, до которых оставалось еще три десятка лет…

Очень хотелось делать Люде приятное. Бескорыстно, конечно. На моей красной курточке было мной прицеплено много разных значков. И я, отстегивая их по одному, стал дарить их своей избраннице. Она была обрадована и польщена моей щедростью. И вдруг как-то отозвала меня в сторонку и показала… живот.) Она не станцевала мне танец живота, так как не только не умела, но и не знала о его существовании где-либо в мире. И потом не раз говорила: " Я тебе сейчас пузо покажу!» И показывала! Простенько, но… класс!.. Ее младшая сестра Оля как-то то ли увидела это, то ли узнала от Люды с ее слов. И решила перещеголять сестренку. Она легла в мертвый час на соседнюю со мной кроватку. Я засыпал днем не всегда. В этот раз мне опять не спалось. Оля завела со мной шепотом какой-то разговор о жизни. А потом вдруг быстро… разделась. Впервые я увидел обнаженное женское тело. Да еще так близко. Еще чуть -чуть, и Оля перебралась бы ко мне. Но, судя по всему, как-то почувствовала, что я к такой близости к ней не расположен, свернула свою активность и оделась. Да оно и не могло быть по-другому, ведь я был влюблен в Люду и верен ей.

Прошло еще немного времени, и Люда Герасимович устроила нам натуральный стриптиз. Опять же во время тихого часа эта платиновая блондинка довольно крупного телосложения залезла ногами на свою кровать и, полностью обнажившись, запела» Рула ты рула» стала танцевать канкан. Она пела;«Рула ты рула, мать моя!» И в воздухе сверкали ее беломраморные телеса толстушки!

Какие песни и песенки мы пели в садике? «Вышла мадьярка на берег Дуная и бросила в воду цветок», " Рула тэрула», " Подмосковные вечера», потом какую-то переделанную песенку про некую Терезу: " Тереза, Тереза, Тереза – два глаза, четыре протеза!..» Это, так сказать, внеклассное пение. А были уроки музыки, которые вела специальный музработник! «Гуси прилетели, возле моря сели – искупаться в море синем гуси захотели. Лапки омывали, крылья полоскали. Но соленую водицу гуси пить не стали! Полетим до дому – к берегу родному! – Там напьемся из криницы ключевой водицы!» Глава пятая

Папа дружил с Георгием Петровичем Орловым, зав. кафедрой философии Свердловского юридического института, в дальнейшем – доктором философских наук, профессором, научным руководителем моей кандидатской диссертации и отличнейшим человеком, оказавшим большое влияние на меня, мою жизненную стезю. Докторскую я сделал уже без его, так сказать, присмотра, но данная Орловым ранее закалка сослужила мне хорошую службу и при взятии следующей высоты. Помню, как я у Орловых в гостях старался красиво спеть эту песенку про гусей и подыграть (не умея) на пианино. Получилось все же довольно неплохо и Георгий Петрович с Верой Ивановной мне похлопали. Тогда их дочка Иринка только родилась, но это не мешало ни гостям, ни хозяевам, наоборот, делало вечер еще более уютным и интересным! Орлов был и тогда уже седым, но худым. Они познакомились с папой, когда папа заканчивал педагогическое отделение Университета марксизма – ленинизма при Свердловском горкоме партии, куда молодого, очень перспективного члена Союза художников СССР этот Союз направил укрепить свою идейность и развить политическую культуру. Там и вели занятия: доктор философских наук Михаил Николаевич Руткевич и молодые кандидаты философских наук Лев Наумович Коган, Георгий Петрович Орлов, ассистент Аркадий Федорович Еремеев. Они все, конечно, отметили небанальные и какие -то отличающиеся от других выступления Егорова. А кто он? Ааа, художник, ну понятно! После одного из заключительных экзаменов, который принимал Орлов, экзаменатор увидел уже выходящего на улицу слушателя и спросил:" А Вам в какую сторону?» -" Я ужинать, в Большом Урале», – ответил папа. «Можно к Вам присоединиться?»: -спросил Орлов. -«Да, пожалуйста!» Вот так и стали общаться.

Глава пятая. Куба – любовь моя

На Кубе родители встретились с Орловым не сговариваясь. Георгий Петрович, вспоминая, как сильно их самолет трясло над Бермудами, и сочувственно и с юмором изобразил мою двадцатитрехлетнюю маму: " Ладно, я -то уж пожила, но так жалко – Вадьку больше не увижу!» Представьте, пожила она уже, в двадцать три года!)) В том же самолете с ними летел Эрнесто Че Гевара, с которым папа с мамой и Орлов познакомились и пообщались! Есть у нас такое фото команданте Че и… мой папа!

Отец тогда прямо с борта самолета отбил телеграмму аж Фиделю Кастро:" Дорогой товарищ Фидель Я советский скульптор Владимир Егоров очень хотел бы на днях в Гаване вылепить с натуры ваш портрет». Фидель ответил!!!, что из-за лесных пожаров вынужден летать над всей страной на вертолете. И поэтому, к сожалению, не сможет позировать. Зато он сам выбрал, кого следовало бы увековечить в портрете. Это Председатель Национальной Ассамблеи (-Парламента) Республики Куба товарищ Блас Рока. Об этом сообщил командир автоматчиков – мотоциклистов. Они примчались в гостиницу» Националь», спрашивая: " А где здесь живет скульптор Владимирэ Егоров? Блас Рока оказался смуглым коренастым мужчиной средних лет. В резиденции – охрана, супруга и маленький внук. «Как зовут?» – спросил малыша Егоров. «Юра!» – ответила за внука бабушка. «О, Гагарин?»

Хозяева весело закивали. Блас Рока, похоже, волновался много больше папы. В кабинете на тумбочке – " Материализм и эмпириокритицизм» Ленина и… пистолет. Чуть театрально, но… все хорошо. За время приездов отца к Бласу они сдружились: " Володя, амиго!» Приходили и члены правительства, Карлос Рафаэль Родригес и многие другие, совещались прямо при папе. А потом: " Володя, давай рому! «Вставали полукругом (вместе с папой) и пили Бокарди… из горлышка. Надо, чтоб кадык у пьющего дернулся дважды. «Володя, давай два раза! Ты же русский!» Папа, заканчивая бюст Бласа, спросил нельзя ли привести с собой приятеля – профессора. Блас не возражал. И такое фото у нас есть: папа, Блас Рока и Георгий Орлов. Куба си, янки ноу – т. е. Кубе —да, янкам – нет был слоган, в шестидесятые известный всем.

Услышав по радио об усилившейся напряжённости вокруг Кубы на Карибском побережье, я воскликнул: «Так там же папа с мамой!». И баба Вера с тревогой в глазах мне кивнула.

Потом бюст Блас Рока участвовал в советско- кубинской выставке в Свердловске весной 1963 года, в Республиканской художественной выставке» Художники Урала, Сибири и Дальнего Востока» 1970 года. Скульптура была переведена отцом в гранит и приобретена у него Министерством культуры РСФСР. Позже папа как-то, будучи в Москве, побывал Минкульте, но свое творение не нашел. «По предложению Брежнева ваша работа была подарена на Кубу! "– весомо и как-то полушепотом сказали ему позже. На Кубе папа встречался с кубинскими художниками, писателями, поэтами, журналистами и нашими соотечественниками – первым послом СССР на Кубе Александром Алексеевым, спецкором» Красной Звезды» Тимуром Гайдаром… Еще папа говорил мне про «дядю Калю» – кажется, кубинского художника из редактируемой Бласом газеты «Натисиус де Ой»…Потом папу с мамой пригласили на ТВ, не так давно вошедшее в обиход, где они, волнуясь, рассказывали о своих кубинских впечатлениях. Перед телекамерой еще волновались. Маренич, народный артист РСФСР, легенда нашей музкомедии встретив папу весной шестьдесят третьего в ДЛИ (Дом литературы и искусства на Пушкинской, ныне – Дом писателей) проникновенно сказал: " Смотрел Вас вчера по телевидению. Вы очень волновались. Я за вас так переживал!».

Глава шестая. ДЛИ, Бабыкин, пикировки в нашем искусстве

Помню, в ДЛИ было на первом вкуснейшее кафе (бефстроганоф с подливкой) с двумя смежными залами. Один – синий в желтый горошек. Как темно- синее ночное небо! Другой зал- желтые стены в синий горошек! Дети любят расцветки в горошек. В них есть какая-то изначальная доброта, приглашение к игре! Бульон с фрикадельками. Вкуснющими! А еще- с профитролью, как раз впервые попробованный в ДЛИ. Желтые профитролины на синем небе!

Тут собирались наши деятели литературы и искусства. Кто? Как кто!) Бабыкин Константин Трофимович – родоначальник архитектурной школы в Екатеринбурге и на Урале, автор проектов зданий Картинной галереи на Вайнера (ранее – типография «Гранит») и старого Пассажа, здания филармонии (ранее- Деловой клуб). Уже достаточно для бессмертия, хотя бы – в Екатеринбурге – Свердловске и на Урале. Но пойдем дальше – здание Екатеринбургского железнодорожного вокзала, величественное здание Управления железной дороги, Театр оперы и балета (в соавторстве с Семеновым, открыт в 1912 г.), здание УПИ (совместно с Уткиным и Вольфензоном) …Он был первым профессором архитектуры и основателем в УПИ первой архитектурной кафедры, из которой уже позднее выросла наша архакадемия.

Бабыкин брал себе ежемесячно только половину сумм зарплаты и гонораров, а другую половину без малейшей огласки и саморекламы перечислял в детские дома и в Фонд мира. Он собрал огромную коллекцию произведений изобразительного искусства (в том числе- Рубенс, Рембрандт) и подарил ее Свердловской картинной галерее (ныне – Екатеринбургский музей изобразительных искусств), как и большую коллекцию изумительного старинного русского и зарубежного фарфора.

Мама моя хорошо помнит как ее еще ребенком с братом (дядей Витей) родители (баба Женя и дед Герман) брали на выходные в гости к Бабыкину. До революции они с первой женой Идой (дочерью екатеринбургского спичечного фабриканта- миллионера Кронгольца) в особнячке красного кирпича рядом с правым крылом гостиницы» Большой Урал». Бабыкин еще до революции был дорогим, модным и действительно очень талантливым архитектором, главным архитектором нашей железной дороги. Как-то в поезде он столкнулся с Гришкой Распутиным, в упор остановившем взгляд на высоком, сероглазом, худом господине и спросившем: " Ну что, испугался!?» – " Нет, не испугался», – ответил Константин Трофимович. Он и правда не испугался… хотя чем-то гипнотическим, мистическим на него пахнуло. В двадцатые годы они с женой взяли в свой дом в качестве опекунов девочку Таню, будущую тетю Таню Клопову, отличную чертежницу, жену дяди Алёши Клопова – брата деда Германа. Родители Тани – дворяне Криволаповы были обвинены в контреволюционной деятельности и… расстреляны. Вот Бабыкин с женой Идой и взяли осиротевшего ребенка. Вроде бы Константин Трофимович был дальний родственник ее родителей. Потом оформил опекунство, звал» дочкой» (кто —то говорил, что Таня и была биологической его дочкой). В тридцатые годы и жену – бывшую буржуйку, и Таню- дочку контры ставил Бабыкину в строку большой начальник Постпредства ОГПУ по Уралу бригвоенюрист Раппопорт, не раз грозивший архитектору лагерем. Но все равно, что не говори – именно советское время в долгой жизни Константина Трофимовича стало самым плодотворным. После смерти жены, он был в гражданском браке с другой доброй и хорошей женщиной, которая удочерила тетю Таню и была помощником Константину Трофимовичу в его делах. На людях он часто называл» мой секретарь " (не секретарша), но все знали ее настоящую роль.

Я уже не раз говорил о дяде Алеше Мещерякове. Но здесь надо сказать о другом моем дяде Алеше – родном брате деда Германа, маминого отца. Дядя Алеша – Алексей Борисович Клопов, конструктор Уралхиммаша, женившись на тете Тане, жил с молодой женой и детьми Володей и Леной на проспекте Ленина 52 – известнейший в городе давнишний жилой комплекс 1930 – х годов постройки. В одном подъезде тогда в Николаем Ивановичем Кузнецовым! легендарным чуть позже разведчиком, Героем Советского Союза, памятник которому в Свердловске – Екатеринбурге работы моего отца в дни сорокалетия Победы был установлен и открыт в мае восемьдесят пятого на Уралмаше (на этом заводе неизвестный еще в народе гений разведки работал). Вот и дядя Алеша с тетей Таней жили с Кузнецовым в одном подъезде, не по разу в день, поди —ка, поднимались по одним лестницам, по- соседски здоровались и всё.

Константин Трофимович очень тепло по- родственному относился к Володе и Лене Клоповым – детям его Танюши и дяди Алеши. Володе – Владимиру Алексеевичу Клопову, позже ставшему главным инженером стройтреста, начальником крупного строительного управления (руководил строительством Свердловского метеоцентра на Обсерваторской горке), Бабыкин завещал свою уникальную библиотеку, собиравшуюся всю его долгую жизнь. Лена долгие годы проработала на оборонном заводе. Мама вспоминает, как Константин Трофимович угощал ее апельсинами. Как она и Лена играли в саду у Константина Трофимовича с его Чижом – большой белой собакой. Мама помнит просторный пятикомнатный дом Бабыкина, в центре, в районе ул. Бажова 99, с роскошную старинную обстановку кожаные дутые диваны и кресла. Бабыкин с дедом Германом и бабой Женей, несмотря на разницу в возрасте (он старше на двадцать пять – тридцать лет) отлично проводили время, а дети играли в большом саду, ели черемуху и яблоки. Деду Герману Бабыкин подарил большое кожаное с высокой спинкой коричневое вольтеровское кресло…

Дружил Константин Трофимович с известным врачом, профессором кардиологом Борисом Павловичем Кушелевским, тоже страстным коллекционером произведений изобразительного искусства. Он тоже бывал в ДЛИ. В нашем городе тогда было, пожалуй, три самых крупных светила медицины – Кушелевский, основатель уральской школы хирургов, член- корреспондент АМН Аркадий Тимофеевич Лидский и невропатолог и нейрохирург Давид Григорьевич Шефер. Все они родились еще в девятнадцатом веке. В нашей родне, кстати, был крупный психиатр, заслуженный врач РСФСР Алексей Петрович Возженников, родившийся попозже – в начале двадцатого века, основатель и главврач двух свердловских больниц («первый главврач Агафуровских дач»), в войну – начальник военного госпиталя. С Бабыкиным они тоже виделись, в том числе и в ДЛИхоть и редко. Геннадий Иванович Белянкин, академик архитектуры, долгие годы работавший главным архитектором нашего города и полжизни друживший с моим папой, будучи еще студентом, жил у Бабыкина вместе со своей тоже юной тогда женой Жозефиной. Кушелевский – родственник Жози (ее мама с дореволюционных пор была знакома с Ильичём!), попросил старого друга приютить у себя еще не имевшую жилья молодую пару.

Нам с папой Белянкин, помнится, рассказывал в лицах, как уговорил наследника Кушелевского подарить ему из коллекции два полотна великого Шишкина для нашей картинной галереи, где они находятся и ныне.

Посещал ДЛИ и главный режиссер Свердловского театра музкомедии Григорий Иванович Кугушев. Это он уже после войны стал лауреатом Сталинской премии и народным артистом, а до этого он, грузинский князь, посидел в лагерях и немало где помыкался.

Вышеупомянутый мной народный артист РСФСР Анатолий Маренич, как и его жена – лауреат Сталинской премии Полина Емельянова (тоже, конечно же, бывавшая в Длях), были в сороковые – семидесятые годы ярчайшими звездами оперетты, не только свердловской, но и советской, снимались в кино. Папа много позже сделал портрет Маренича и (по просьбе его жены и сына) – памятник на надгробии этого прекрасного актера на Широкой речке… Как-то папа всегда уклонялся от создания надгробных памятников и старался за них почти не брать никаких дене, но все же сделал несколько. Маренич вышел прекрасно – он изваян в черном граните, умное одухотворенное лицо, бабочка.

Из звезд свердловской сцены здесь бывали и Ян Вутирас, Константин Максимов, Мария Викс с Борисом Коринтели, Елизавета Аман – Дальская. И молодая восходящая звезда оперетты Людмила Сатосова, портрет которой папа вылепил тогда. В дальнейшем Сатосова стала примой Одесского театра оперетты, любимицей одесситов и гостей легендарного города. В военные годы здесь бывали и жившие в эвакуации писатели Серафимович, Агния Барто. Мариэтта Шагинян, Лев Кассиль, Федор Гладков…

В ДЛИ мой папа был членом правления и еще связным с Московским ЦДРИ – Центральным Домом работников искусств. При его активном участии здесь проходили в пятидесятые- шестидесятые годы умопомрачительные, ужасно смешные капустники!

На них блистал и известный свердловский художник – график и живописец, заслуженный деятель искусств РСФСР Борис Александрович Семёнов. Он, не зная ни одной ноты, прекрасно играл на рояле и делал это изумительно, сходу набирая по слуху любую мелодию, пел, сочинял эпиграммы, писал стихи.

Акварели Семёнова на темы тогдашнего Свердловска и Уралмаша изумительны! С папой они, еще не женатые, пели (на сцене и просто так)) куплеты собственного сочинения (в основном, конечно, семеновского): " Обязательно, обязательно, обязательно женюсь! Обязательно, обязательно – выберу жену на вкус! Чтоб она была семипудовая и пыхтела, как паровоз! Обязательно, обязательно… чтобы рыжий цвет волос!» Как-то папа и Семенов и еще их коллеги сидели в Длях с нашим незаслуженно сейчас забытым поэтом и прозаиком Куштумом. Тот заявил, что сейчас все поднимут за него заздравную чарку, если он отразит прелесть сегодняшнего вечера в своем экспромте. Все согласились, заказав водки, пива и закусок. Куштум, наморщив лоб гармошкой, напряженно сочинял свой экспромт. И …облом. Ничего не родил, водка остыла, пиво почти выдохлось. Тогда Семенов, передразнив напряженную физиономию друга, заунывно пропел: " Любитель пива, вин и дум поэт Куштум, поэт Куштум…» Эта эпиграмма стала визитной карточкой Куштума. Но в ту минуту (надо знать артистизм Семенова!) все со смеху чуть не полезли под стол!)) Приходили и уже вкусивший всесоюзной, да и зарубежной, славы Евгений Родыгин, худрук Уральского народного хора Лев Христиансен, кинорежиссеры Олег Николаевский и Ярополк Лапшин, конферансье Павел Роддэ, оперный певец Николай Голышев и его жена балерина Нина Меновщикова, позже ставшая народной артисткой СССР, поэт Венедикт Станцев, писатели Олег Коряков, Семен Самсонов, Иван Новожилов и Владимир Шустов, неоднократный чемпион СССР и РСФСР по боксу Виталий Беляев (они с. В. Егоровым были, особенно в пятидесятые, очень дружны).

И художники в Длях (и раскрывшем двери в сентябре 1957 —го Доме художника) были как-то вместе, пока сообщество в начале шестидесятых не стало раскалываться на тех, кто вдохновлялся реалистическим искусством, и теми, кто увлекся формализмом. Вообще, тема непростая… В свое время Микеланджело, изваяв свою великую скульптуру» Моисей», чуть не воскликнул: " Ай да Микель, ай да сукин сын! «Но оставил эту фразу некому русскому поэту из грядущего. Он, синьор Буанаротти, только шлепнул свою сидящую новорожденную статую по коленке и тихонько (я то знаю, не перебивайте!)) произнес: «Так оживай же!» Титаны эпохи Возрождения явили собой блистательную когорту художников – реалистов. Они не говорили: " Да что в этом направлении нового сказать? Ведь греки и римляне уже изваяли героев и атлетов, прекрасных обнаженных дев, да и одетых -тоже… Они продолжили путь Мирона и Фидия, Праксителя и Агесандра. Да так, что на микеланджеловского Давида во Флоренции приезжают поглядеть гурманов и простых зевак никак не меньше, чем на луврскую Милосскую красавицу! И живопись Рембрандта и Ван Дейка, барбизонцев и Саврасова, Куинджи, скульптура Шубина, Паоло Трубецкого, Антокольского, Родена и Бурделя не изображала человеческое ухо в форме топора или цветка, глаз на мизинце или на щеке, в искали новой выразительности не порывая с реальностью какова она есть. Можно даже Матерь Божью в облаках или Гагарина в виде взлетающей ракеты …Можно уж и глаз на мизинце, но в каком -то особом случае, а не как что-то в порядке вещей. Формалистическое искусство – это такое, где художнику закон не писан (хоть он и не дурак!). Его приверженцы считают реалистов эпигонами искусства навсегда уходящего прошлого, фотографами. Реалисты считают своих визави занудными эпигонами Кандинского и Малевича (только гораздо хуже) и своего рода спекулянтами, выбравшими легкий путь привлечения к себе внимания профанов и такой же не желающей работать мыслями и чувствами верхоглядской спекулянтской прессы. Поскольку написать какой -нибудь оранжевый квадрат или хвост обглоданной селедки, уплывающий обратно в море, можно за полчаса, а девятый вал или мальчика с гусем, восход перед боем или сам бой – несравненно сложнее, требует и мастерства и искреннего вдохновенья!..

Нашим реалистам оказался эмоционально близок и французский импрессионизм, иногда – технократический восторг Ф. Леже или сюрреализм Дали, неореализм итальянского кино, но никогда поп-арт, мрачная мистика Кафки или никуда не зовущий, ерничающий постмодерн. Да, художнику, по сути, все дозволено, но сам он должен быть требователен к себе, отличать произведение от прикола, шутки, банальной издевки над публикой. На худой конец, возможно и такое, но как впервые явленное, а не как компиляции зарубежных коллег, не бесконечно тиражируемое в похожих вариантах и вариациях.

Почему Хрущев кричал и обзывался на участников формалистической экспозиции в Манеже к юбилею МОСХа в декабре 1962 года? Да потому, что эти работы были насквозь мрачными и безыдейными! Точнее говоря – мрачность и была их идеей. Посмотрите хоть на работы Олега Цалкова, к примеру. Там были ведь и не только именно формалистические полотна, но и реалистические, только мрачные!..Пусть бы уж тогда была некоторая фронда или даже оппозиционность в отношении к советской жизни (Сталин много раз с удовольствием ходил на» Дни Турбиных», сам по телефону звонил М.А.Булгакову, называвшему тут же себя монархистом),но только не этот мрак. Страна теперь вот победила страшнейшего и сильнейшего врага, запустила первый в мире искусственный спутник земли, а затем и вовсе отправила в космос человека (советского!), ударными темпами строит коммунизм, а «эти» с их вывороченными наизнанку ртами, нарочито- горбатыми уродами клевещут на нашу захватывающую дух жизнь. Или демонстрируют опять же мрачное равнодушие ко всему нашему жизненному миру! Ни один общественный строй, ни один политический режим не поощряет в культуре и искусстве пессимизм, упаднические настроения. Если, конечно, этот строй не желает вырождения и вымирания своего народа. Калокагатия – идеал античных художников. Единство красоты и добра в произведениях искусства. Калос- красивый, а агатос – добрый, хороший …Но это совсем не означает, что художник, драматург, поэт должен избегать отображения смерти, насилия, людских пороков. Вовсе нет, коль в мире есть деструкция, жестокость. Но подло, гадко утыкаться в это, смаковать жестокость, разрушать в людях оптимизм, установку на добро и красоту. Еще Платон в своем» Государстве», говоря о музыке, о маршах, отмечал огромную силу искусства влиять на человеческую душу. Искусство может воспитывать героев и просто хороших людей, взывать к доблести и благородству. Сквозь тяготы, невзгоды, смерть и разрушения – к добру и свету! Чрез тернии – к звездам! Раскрывать красоту и гармонию мира, пробуждать в зрителе, слушателе добрые чувства. И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал!..Отбрасывание калокагатии как принципа и идеала искусства, художественного творчества – это путь к деградации, дегуманизации общества. К расчеловечиванию человека!..Ведь прав Достоевский, что красота спасет мир! Она – составляющая мироздания. Красота – согласно Аристотелю, не есть какое-то изобретение человека. Но задача человека узреть, постичь эту красоту мира и отразить ее в своем творчестве.

При этом доброта, добро привносятся в мир человеком и… Богом, по крайней мере, для тех, кто искренне верует в него. Европейское искусство, в отличие от азиатского, восточного, считает себя вправе изображать человека, Бога и святых. Но нельзя уродовать божественное и человеческое. Человек может и даже должен быть красив душой и телом, ведь образ божий в нем – говорил в своей речи» О достоинстве Человека» виднейший итальянский философ- гуманист эпохи Возрождения Пико дела Мирандолла. Конечно, некрасота телесная может иногда подчеркивать в искусстве, да и самой жизни, отвратительность характера, жестокосердие… Так нередко бывает в опере (Риголетто) и пластических искусствах- балет, скульптура. Но может и подчеркивать, оттенять внутреннее благородство – там, где изобразительные средства творчества позволяют это сделать. Квазимодо в» Соборе парижской Богоматери» Гюго. И красота в целом располагает, но иногда может скрыть, замаскировать бездушие, жестокость (Дориан Грэй). Реализм не чурается романтизма, но может быть и жестко критическим (Гиляровский, живопись Перова), говоря об общественном неблагополучии, кризисе. При этом что есть сил пытаясь не загнать человека в психологический тупик, а разрыть ему свет в конце туннеля. Такого света в работах художников, на которых орал и топал Хрущев, действительно не было. Власть не может топать на художника. и меня, то месяца через три присутствие неподалеку Люды стало меня все более вдохновлять. И Хрущев как глава партии и правительства не мог, не имел на это права, но Никита Сергеич Хрущев как человек, как посетитель выставки, наверно, мог. Власть не вправе запрещать свободному художнику творить… чернуху, искажение образа Божия и человеческого, но критиковать имеет право. Поощрять чернуху и дегуманизацию, пропагандировать их власти тоже не запретишь (как у нас в девяностые). Только что ж это за власть будет такая? Вот она жизнь, власть, искусство, философия, политика… Можно ли запретить художнику исказить образ Бога, почитаемой в обществе исторической личности – это тоже вопрос. Салман Рушди, Пуси Райт.

В начале шестидесятых в Свердловске произошло громкое и правильнее сказать- скандальное обсуждение (в ДК им. Горького) выставленной накануне на выставке и вызвавшей разноречивые отклики, картины Г. Мосина и М. Брусиловского» Ленин и Свердлов. 1918 год», находящейся сейчас в Волгоградском художественном музее. Авторов я хорошо знаю и уважаю как художников и как людей, незаурядных личностей. С Геннадием Сидоровичем Мосиным я был хорошо знаком, поскольку он и его семья со дня заселения нашего дома жила здесь. С нами за стенку на лестничной клетке жили Ситниковы, а у них за стенку (уже в соседнем – втором- подъезде) жили Мосины. Геннадий Сидорович, голубоглазый, коренастый, с небольшой бородой и его жена Людмила Михайловна, родом- волжанка (есть картина – Г. Мосин» Волжанка») всегда приветливо принимали в своем доме и нас, детей, и свердловских художников, и много кого. Леша – старший сын художника, симпатичный, очень умный и добрый человек, в детстве часто болел, но учился прекрасно, наверстывая пропущенное искренней тягой к знаниям, волей и незаурядными способностями (из-за этого еще более развившимися). Он собирал марки, монеты всех народов и времен, всегда готов помочь в трудную минуту, объяснить. Алеша по болезни, будучи отличником, сам себя оставил в девятом классе на второй год и оказался в нашем классе. Общение с этим уже тогда (как и сейчас) зрелым человеком всегда как-то обогащает интеллектуально и эмоционально. Прошло немало лет, и мы оба – доктора наук, профессора, авторы книг и многих статей, председатели разных оргкомитетов, но к Алексею Геннадьевичу Мосину я отношусь как старшему товарищу (и не только по возрасту). Второй сын Мосиных Ваня, Иван Геннадьевич, был младше меня на полтора года, мы с ним тоже в свое время много виделись, общались. Живописец, книжный график, член Союза художников, директор детской художественной школы, автор- составитель книг о великих художниках мира, он много сделал в разных областях культуры. Работы Алексея Мосина о родах и фамилиях Урала и всей России, их истории с интересом и пользой читают люди разных возрастов и профессий.

Миша Шаевич Брусиловский – друг Мосина – отца, известный живописец и в нашем городе, и далеко за его пределами. Мосин, Брусиловский, Волович и переехавший сначала в Москву, а потом и в США скульптор Эрнст Неизвестный, живописец Николай Чесноков создали довольно прочную группу, к которой позже (в семидесятые – восьмидесятые годы) присоединились живописец Герман Метелев, скульптор Андрей Антонов и отчасти – Евгений Гудин. Немало людей считали это некоей фракцией в Свердловской областной организацией Союза художников РСФСР. Причем, не обороняющейся, а активно и умело нападавшей на художников иных взглядов и иных идейных убеждений.

Никогда они не критиковали друг друга и всегда держались общей позиции. Так вот, Геннадий Мосин и Миша Брусиловский решили, назло побывавшему накануне в нашем городе секретарю Союза художников СССР и автору картин с Лениным Серову, внести свой вклад в советскую и свердловскую живописную лениниану. И картина получилась! Ленин на помосте выступает перед внимающими массами. И рядом с ним Свердлов… как юный князь изящен! Особенно хороша (говорю без всякого юмора) кожаная куртка Свердлова с великолепной светотенью. И динамичная фигура Ленина. Дальше… проблема как бы стилистическая, но всеми прочитанная как политическая. Голова Ленина …не имеет лица. Она задрана- откинута вверх, и есть только широко раскрытый рот, да треугольник торчащей бородки. Экспрессия! И напор- ботинки Ленина на толстой подошве. Типа раздавим всех врагов советской власти. Еще недавно топал своими башмаками в Манеже Хрущев! Ни один из критиков полотна не выступил бы против него и его авторов, если б лицо Ленина действительно было таковым. Тогда бы и ботинки виделись не так брутально. Но авторы были непреклонны. Все это напоминает позднейшие истории наших дней с Салманом Рушди и в определенном плане даже с…«Пуси Райт». Ленин был как бог, с ним нельзя так поступать! Помните, как с негодованием взывал тогда молодой Вознесенский:" Уберите Ленина с денег!..» Если для людей образ свят, а на дворе начало шестидесятых, то здесь ноу коммент! В английском есть такое словосочетание farting worlds, нечто вроде» слова, вызывающие драку». Здесь был явлен Образ, вызывающий драку!

Мало того, авторы полотна и их друзья собрали в ДК Горького (на Первомайской) диспут зрителей – сторонников и противников картины. На мой взгляд, и приведенный буквально за рукав в тот зал выставки в Манеже Хрущев, который вызвал у Никиты известную реакцию, и диспут в Свердловске – это был пиар-ход самих как бы пострадавших (от советской власти и ее адептов) художников – смутьянов.

Волович, Мосин и Брусиловский постоянно созванивались с Эриком Неизвестным, обсуждая общую стратегию и тактику, приезжали друг к другу в Москву и Свердловск. Пикировка получилась острая. Ух, всё забывается с годами. Я знаю больше, но скажу чуть позже, если не забуду. Просто здесь я хотел сказать, что этот раскол на формалистов и реалистов положил конец той свердловской общехудожнической тусовке (в мастерской Егорова, о которой упоминает Волович в своей книжке воспоминаний, и в ДЛИ). Возникли другие, дробные тусовки, но это уже было совсем из другой оперы. Теперь уже почти невозможно представить то, прежнее!