Читать книгу Тата - Валери Перрен - Страница 12

23 октября 2010

Сирил Рампен, явившийся с двумя жандармами, открывает высокую деревянную дверь, за которой обнаруживается домик из 50-х, стоящий прямо на кочковатой земле. Бирючины не подрезали тысячу лет, сорная трава проросла между плитами старой террасы, но гравиевые аллеи вычищены, лучше всего – ближайшие к жилищу. Непросто осознать, что готовишься проникнуть в дом женщины, ушедшей из жизни. У двери предусмотрительно приготовлены сапоги. Я бросаю взгляд на размер: 36-й. Тот же, что у Колетт. Капитан протягивает мне пару латексных перчаток: «Если не возражаете…»

В коридоре пахнет аммиаком, как в классе начальной школы. Везде очень чисто. Мое внимание привлекает вешалка с серым плащом. Я подхожу, чтобы понюхать воротник, почувствовать аромат ванили. Она покупала ее в маленьких бутылочках, жидкость внутри была чуть маслянистой. От ткани пахнет розой. Слева находится кухня с пластиковым столом, двумя стульями, варочной панелью и маленьким холодильником. Посуда вымыта, тарелка, приборы и стакан сохнут рядом с мойкой на полотенце. На углу раковины стоит лимонное средство для мытья посуды, рядом с губкой. Я открываю холодильник: масло, три натуральных йогурта, три яйца, банка варенья, в отделении для овощей – морковь, остатки супа в кастрюльке под пластиковой крышкой. Занавески на окнах задернуты. Дверь справа ведет в гостиную, где перед телевизором стоит двухместный диванчик с тремя подушками. Я ничего не узнаю. Кроме номера «Франс Футбол-2000» – «Гёньон, победа “Кузнецов”», – выложенного, как трофей, на низком столике. Я потрясена и невольно отшатываюсь.

Меня бьет крупная дрожь, когда мы приближаемся к третьей по счету двери. Она ведет в спальню, где на кровати нашли мертвую Колетт. Простыни слегка примяты, как будто тетя и в смерти не утратила деликатность и не хотела никого затруднять.

Тетя, насколько я помню, никогда никого собой не обременяла. Я вдруг осознаю, что не знаю ее. Больше не знаю. Она, должно быть, совсем мне не доверяла, если позволила поверить в свою смерть. Я не переступаю порог.

В глубине коридора, в последней комнате, стоят несколько пластмассовых ящиков и старая оттоманка из сапожной мастерской. Рядом – столик, утюг, современная швейная машинка и шкаф. Меня совершенно потрясают телефонный аппарат и старый справочник, я снимаю трубку и слышу гудок. У Колетт был телефон! Но кто ей звонил? Кто знал? За кем закреплен номер?

– С этого и нужно начать.

– С чего именно? – спрашивает Сирил Рампен.

– Со списка номеров. Так мы выясним, кому звонила она и кто связывался с ней. Узнаем, кто был в курсе.

– Это вторжение в частную жизнь. Смерть Колетт не выглядит подозрительной, так что вряд ли удастся что-нибудь выяснить.

Я набираю номер своего мобильного на аппарате Колетт и записываю высветившиеся цифры.

– Мне звонил прокурор. Учитывая обстоятельства смерти, патологоанатом считает необходимым сделать вскрытие мадам Септамбр, ее тело можно будет выдать родственникам – то есть вам – через несколько недель. Потом мы эксгумируем женщину, лежащую под могильной плитой с именем вашей тети. Расследование грозит затянуться.

Я не слушаю Сирила Рампена, рефлекторно приоткрываю правую дверцу шкафа, вижу картонные коробки, открываю одну и вижу толстые альбомы в крафтовых обложках, надписанные, как ученические тетради: 1982, 1983. Я перелистываю страницу, зная, что нашла тетину коллекцию. Она вырезала все статьи о матчах, составе команд и заменах. Я узнаю фамилии журналистов, в памяти всплывают лица. «Хороший и плохие, – говорит Колетт. – Невежи, завидующие игрокам, и тот, кто их поддерживает и знает, о чем говорит: “бывший футболист”». На этажерке стоят пластинки с записями выступлений моих родителей, в самом низу, на дне, похоронные таблички и вымпелы с эмблемой клуба – их Колетт наверняка забрала со «своей» могилы.

– Вот почему в морге я поняла всю меру своего идиотизма!

– Каким образом?

– Три года назад Луи Бертеоль передал мне вещи тети, и меня не насторожило отсутствие коллекции. Она слишком ею дорожила, как и записями моих родителей, и не могла расстаться ни с тем, ни с другим.

Я нахожу коробки с фотографиями. На всех я в разном возрасте. От грудничка до двадцатилетней девицы. Задыхаюсь от волнения, спрашиваю, могу ли взять их себе.

– Позже, – отвечает капитан, – пока оставляем все на своих местах.

Последняя дверь. «И посещение будет закончено…» – сказал бы риелтор, показывая квартиру. Ванная спартанского вида: ванна, душ, раковина, шкаф-аптечка, стиральная машина. Пахнет кондиционером для белья и хозяйственным мылом. Все очень чистое. Стыки между плитками аккуратные. Кажется, сейчас кто-то войдет и спросит: «Что вы забыли в моем доме?» На полочке стоит туалетная вода с ароматом розы – в конце жизни тетя отринула ваниль. Щетка для волос. У Колетт была густая грива, с которой требовалось обращаться очень осторожно. Мои сохранили черный цвет, ее – поседели. Цвет волос – семейная примета. Зубная щетка и тюбик пасты. На одной из коробок в аптечке от руки написано: «от боли в суставах». Я узнаю почерк.

– Чей это дом?

Сирил Рампен сверяется со списком и отвечает:

– Владелец – Луи Бертеоль.

– Кто позвонил насчет Колетт? Вы ведь не случайно наткнулись на тело?

– В участок сообщил аноним.

– Голос был мужской или женский?

– Мужской. Нам пора, – добавляет он.

– Мне хочется остаться. Навести порядок. Рассортировать вещи. Попробовать найти дневник, или письма, или что-нибудь еще. Возможно, содержимое коробок заговорит…

– Не сейчас, – перебивает меня капитан. – Вы сможете вернуться сюда, как только смерть вашей тети будет признана естественной.

– Сколько придется ждать?

– Несколько дней.

Я держу удостоверение личности Колетт, выданное в 2000-м, и записку от руки: «Я хочу, чтобы меня сожгли, а урну с прахом захоронили рядом с моим младшим братом Жаном Септамбром и невесткой Ханной. Прошу развеять горсть праха на стадионе “Жан-Лавиль”. Буду благодарна, если передадите эту записку моей племяннице Аньес Септамбр. Колетт Септамбр».