Читать книгу Лоховские истории. Записки таксиста - Валерий Григорьевич Коновалов - Страница 8

Хотел я бизнесменом стать, обогатиться. Но если правду говорят, что все болезни от нервов происходят, умру лет на сто раньше – точняк. Так меня колбасило недавно – до сих пор отойти не могу.

А случилось вот что. Юрист наш, Серега, молодой специалист, видя, какие деньги проплывают мимо его носа и оседают в карманах шефа, подумал: а на хрена я буду на него пахать? Ведь это на заводе можно людей средствами производства и социальными гарантиями удерживать, а здесь надо только уметь с клиентами общаться да знать, кому из чиновников на лапу дать. Затраты – пустяковые: купи компьютер, сними офис, дай объявление, найми персонал – и вперед! Сейчас кризис, предприятия закрываются – люди готовы за гроши пахать.

В тонкости дела он вникать не хотел. Помнишь, у классика герой говорит: зачем мне географию знать, когда извозчики есть? Даже обиделся. Вот так и Серега.

Вообще-то он правильно рассудил, и дела должны были пойти у него. Но чего-то в нем не хватало. То ли жилки деловой, то ли охоты черную работу выполнять. В нашем деле ведь очень важно за глобальными вопросами не забывать о мелочах, а не то тебя свои же сотрудники обуют. А может, опыта у него не было. Никакого. Ведь отрицательный опыт – тоже опыт. Теперь-то этого добра у него навалом: на стены вешать – стен не хватит. Человеку иногда полезно бывает обжечься: сразу отрезвляет.

Начиная дело, Серега первым делом пошел в магазин и купил себе три костюма: светлый, в елочку и черный. Шеф, думает, пускай себе ходит в чём попало, а я, когда разбогатею, еще и космическую связь приобрету. Представил себе, наверное, как будет звонки от девок принимать по сундуку своему. Крутояров такой! На клиентов наших, видимо, насмотрелся. В общем, всё у него как у крутых и основательных людей, которые не мелочатся и на спичках не экономят. Не то, что наш шеф, который рассказывал, как начинал дело. В «офисе», а в реальности в однокомнатной квартире в «хрущевке», самой дорогой вещью был стол с зеленым сукном – пятидесятых годов, директорский. За другим столом, попроще, сидела единственная сотрудница, его родственница, немолодых уже лет, бывшая школьная учительница, нажившая от этой профессии неврозы и почти спятившая. На столе у нее стояла «оргтехника» – портативная пишущая машинка «Москва» с мелким шрифтом. Зарплата мизерная: шеф скрягой был. Сотрудница эта до сих пор вспоминает, что он ей «недоплачивал». А все потому, что нарушил золотое правило: не бери на работу родственников: не трахайся, где работаешь, и не работай, где трахаешься.

Так вот, Серега все по-другому поставил. Взял в кредит оргтехнику, пригласил по объявлению смазливую девку, нанял личного шофера (шеф-то, сквалыга, в центр всегда на метро ездил, да и то норовил у сотрудников проездной взять).

А шофером пригласил меня. И я, дурак, повелся на это. Посетовал он только, что тачка моя не соответствует его амбициям. Мой боевой 412-й, который по три раза на дню ломался. Но зато Серега знал, что я профессионал. Да и, говорит, ты свой человек. Только тачку свою – помой, что ли: у тебя в салоне псиной пахнет. Это он верно заметил, унюхал то есть. Впрочем, не унюхать может только человек, полностью лишенный обоняния. Провоняла моя машина из-за тёщиного восточника, Тарзана. К тому же – весь салон в собачьей шерсти.

Дали мы рекламу. Я говорю «мы», потому что Серега со мной все время как бы советовался. Ведь он, когда задумал все это, предложил мне тоже бабки в дело вложить – типа учредителем стать на пятнадцати процентах. Я прикинул: а что если эти 15% будут меньше моей зарплаты? Хотел ему сказать, что, мол, денег нет: не любитель я рисковать, лучше уж по копеечке, но зато верный хлеб – как говорится, курочка по зёрнышку клюёт. Но что-то заклинило у меня в этот раз. Думаю, все капиталистами становятся, не упустить бы момент – когда еще подвернется такое? Пока набор идет, надо вступать. И согласился. Деньги у Нинки взял. Мечта у нее была – шубу купить, хоть «на старости лет походить в приличной вещи». Пожалась, пожалась, но на святое дело дала. Тоже женой учредителя стать захотела.

Ну вот, поехал я в газету «Из рук в руки», дал рекламу: «Открыть свое дело за один день!». Серега решил конкурентов подкосить сроками и демпинговыми ценами. Да и все-таки не дурак он был – заготовил им подарочек. Это еще когда он у шефа работал, ездил к одному чиновнику и прикармливал его за счет фирмы. И выдумал такую хитрость. Сочинял наименования будущих фирм, ехал с этим списком к чиновнику, тот вписывал эти названия в реестр за определенным номером, получал свои законные бабки и ждал только, когда Серега принесет реальные документы на уже состоявшуюся «регистрацию», чтобы положить свой экземпляр в архив. Придумал всё это Серёга, но ничего шефу не сказал. В бизнесе такое сплошь и рядом бывает. Кидают хозяев только так – особенно тех, которые ленятся процесс контролировать. Часто хозяин и сам догадывается, что его сотрудники воруют, но специально не отслеживает их. Что, думает, я зря расстраиваться только буду? Без воровства нельзя. Ему главное, чтобы прибыль была, чтобы сотрудники беспокоились о фирме – она ведь их кормит. Не будет фирмы – нечего будет переть. Да и польза от воровства есть определенная. Взял, например, сотрудник с клиента больше денег за «ускорение», деньги сверх тарифа мимо кассы себе в карман положил, – зато он этого клиента, чтобы факт наружу не вылез, как конфетку облизывает. Конечно, некоторые, особенно шустрые, зарываются. Просто начинают, видя такую безнаказанность и бесконтрольность, борзеть – всю выручку в карман класть: всё ведь черным налом идет. Шеф приезжает только для того, чтобы содержимое сейфа проверить. Ему главное, чтобы там наличность была. Бабки есть – чего беспокоиться? При такой системе ленивым нужно быть, чтобы не красть.

Народ к нам валом повалил. Да и сама внешность Сереги располагала: симпатичный интеллигентный молодой человек, в обращении обаятельный, серьезный, без фамильярности, предупредительный. Аккуратно подстриженная бородка, свежая сорочка, дорогой галстук, костюмы менял через день – то в светло-серых тонах, то темный, всё в тон, даже носки. Манеры. Бабы с особенным удовольствием ему деньги отдавали. Рацион у нас в конторе изменился. Пошли закуски, фрукты, соки, салатики из кулинарии напротив. Вместо пирожков, которыми нас шеф травил. Кофе банками поглощали, дорогое. Уже стал я жалеть, что согласился на 15% в деле, а не потребовал больше. Деньжата у меня водились: на новый авто копил. Инфляция дикая была, нужно было как-то деньги сохранить. Сегодня у тебя на половину тачки деньги есть, на следующее утро просыпаешься – только на велосипед «Орлёнок». Все на бартер перешли. Тут-то мне мои денежки и вложить. А то приходилось покупать всякую хренотень, чтобы потом продать можно было и вернуть бабки. Телевизоры по три штуки, носки, утюги, презервативы – в общем, все, что можно было купить. Цены на глазах росли. Зато деловая активность бешеная была: люди деньги не держали, старались скорее в оборот их запустить. Так что мы без дела не сидели, клиентов море было. Самых напористых в первую очередь обслуживали, ну а кто покладистей – мы как-то, само собой, отодвигали. Они позванивали ненавязчиво, спрашивали, как дела – Серега им бодро отвечал: всё идет своим чередом, причин для волнения нет. Беспокойного же клиента с первого дня видно. Он еще копейки не заплатил, а уже спрашивает, когда у него счёт в банке будет: туда, видишь ли, миллионы должны поступить с минуты на минуту. Ради таких, чтобы не потерять будущего клиента, мы бегаем, как тараканы: и документы ему до ночи выводим, и взятки за ускорение по двойному тарифу платим. Но я заметил такую вещь: чем больше ты стараешься, тем к тебе больше претензий, меньше благодарности. А на хрена, думает клиент, я им столько плачу? Делов-то всего на три дня, не жирновато ли? На один день просрочишь – орет как резаный: «Мне на счет деньги должны упасть! Я вас на бабки выставлю! Счетчик включу!» Крутизна – дальше некуда, а часто так бывает: наорётся такой клиент – и пропадает. То ли у него запой, то ли успокоился, то ли миллионы его из области мечты и куража. Да еще и денег задолжает. Ведь некоторые думают, что главное – фирму зарегистрировать и назначить себя генеральным директором, пока не поймут, что деньги с неба не падают, если сам не крутишься, как бобик. По мне, так уж лучше кавказцы. Приезжает такой джигит в Москву и создает через нас «Концерн «Транснациональная лизинговая компания», чтобы торговать квасом из бочки на улице.

– Как будет называться исполнительная власть, – спрашиваем, – директор, генеральный директор или президент?

– Прэзыдэнт пиши. Вызытку мнэ и пичать с гэрбом сдэлай?

Выбьет он место для торговли через своих земляков (а они друг за друга горой), возьмет продавцом какую-нибудь хохлушку без московской прописки, поставит свой «Концерн» на бойкое место – и можно жить. Можно на родину съездить – раздавать жителям родного аула визитки с гербом. Прэзэдэнт «Концерна», едрена феня!

Вот идут у нас дела, денежки поступают, премии мы друг другу выплачиваем. Серега в ресторан напротив обедать стал ходить в компании с секретаршей голубоглазой. Я ее про себя Мерилин Монро прозвал. Дальше – больше: стал Серега и свободное время с ней проводить. На работу вовремя не приходят. Взял на службу студента. На моей тачке уже брезгует ездить, вызывает все время такси. Авто подумывает купить – восьмёрку.

А дела начинают потихоньку скапливаться. Начинаем мы зарываться. Начинают, как говорят юристы, «наступать сроки исполнения обязательств». Стал клиент толпиться в конторе. Требовать того, кто им сладкие речи говорил и деньги брал – то есть Серегу. Тут я, если раньше нет-нет да вставлял пару слов о своем учредительстве, понял, что лучше прикинуться валенком.

– Сергей Алексеевич будет сегодня?

– Безусловно!

– Когда?

– Часам к 12, он в Минюсте.

В час – звонок!

– Сергей Алексеевич задерживаются в Минюсте. Будут после обеда.

В конторе ропот:

– Как же так? Ведь было обещано! Скажите хоть, в каком состоянии дела наши находятся?

– Не волнуйтесь, все контролирует Сергей Алексеевич.

К трём часам опять толпа собирается. Вот-вот Сергей Алексеевич должны подъехать. Опять звонок! Они будут-с вечером. Ну что ж, день все равно потерян. Клиент решает ждать, чтобы узнать в конце рабочего дня, что Сергей Алексеевич застрял в Лицензионной палате.

Начались скандалы, пошли наезды. Кто деньги назад требует, кто соглашается терпеть, отчаявшись, жалуется, кто грозит. А Серега – он не специально ведь это делает, ведь он старается. Вот только стараться надо 24 часа в сутки. Или склонность к этому иметь. Жадным быть, изворотливым. Холодный расчет тут нужен, ясная голова и хрен знает чего еще, что нам не дано с ним. А у него что – молодой задор только? Так этого мало. Ох, не надо было мне соглашаться на 15%. Теперь и захочешь уйти – не уйдешь: клиенты на квартиру завалятся.

Денег стало не хватать. Средства, вносимые новыми клиентами, шли на выполнение старых заказов. Создалась своеобразная пирамида. Приноровились мы к ней, и опять пошли соки, рестораны и частные такси. Я это «мы», конечно, к Сереге отношу. Сам-то я беспокойный и от всего подвоха жду. Не нравилась мне эта ситуация. Но не скажешь же: кончай, Серега, барствовать, давай пояса потуже затянем и поднажмем. Понимал, что не поймет он меня: трудно от привычек хороших отказываться. Тем более у них с Мерилин медовый месяц начался.

Хоть и пахали мы от зари до зари – пирамида себя изживать стала. Студент почувствовал, что жареным пахнет, свалил. Уже мы и прибыль учредительскую не получали. Только на хлеб. Но без масла. Мерилин – молодец, хорошей закалки оказалась, хоть и девчонка. По-моему, он ей уже и не платил: нечем было платить. Иной раз деньги новых клиентов и минуты не держались в наших руках. Тут же уходили на оплату пошлин, нотариальную заверку и «представительские расходы».

Вот приходят к нам как-то два молодых мужика. Веселые, все в делах. Упакованы рацией. Бух ее на стол. С Мерилин шутки шутить стали. Мы ее специально к мужикам командировали, чтобы чарами своими воздействовала. Ну, они ей сразу: пойдем с нами пообедаем сегодня. Мерилин отказала тактично. Умная вообще девка оказалась. Так отказала, что и клиент не обиделся и верность соблюла. А то, гляжу, деньги деньгами, а Серега даже позеленел от ревности, пока все это слушал. Лишь улыбался натянуто. Люблю таких девок. Верных. Просто мечта моя когда-нибудь встретить такую. Наверное, в жизни это самое оно – надежного человека найти. За всю жизнь только Нинку и встретил. Но жена, сам понимаешь, у мужика не в счет. До первых рогов, правда. Человека иногда надо по башке стукнуть, чтобы он свое счастье понимал и ценил.

Заказывают нам эти клиенты внести изменение в устав своей фирмы «Веселый заготовитель»: собираются открыть филиал в городе Коломна.

– А чем вы занимаетесь? – кокетливо спрашивает их Мерилин.

Отвечают:

– Киллеры мы.

И смеются: «Изготовлением мясопродуктов из мяса живого скота». Скотобойню налаживали под Коломной. Я этих мужиков про себя «живодерами» сразу стал называть. Посидели они еще, посмеялись с Мерилин, уточнили сроки и уехали. Благоприятное о себе впечатление оставили, если не думать об их «хозяйственной деятельности».

Уехали они – нам Серега сразу выдал на жизнь немного деньжат. Мерилин за тортиком сбегала. Кофеек, шампанское. Посоветовались и решили: так как денег у нас лишних нет, не будем обращаться за помощью к посредникам, а сами попытаемся осилить заказ. Документы подготовили – комар носу не подточит. Серега все статьи Гражданского кодекса и Федерального закона проштудировал. Знали мы, что руководителем палаты там была одна бабенка, не вынесшая свалившейся на нее маленькой власти над предпринимателями. Настроение у нее, как у всякой бабы, зависело от разных факторов. То она – сахар, то колбасит ее. Должно было это Серегу насторожить. Но он бывал там раньше по мелочам, и она ему такой не показалась. Я умею, говорит, с людьми язык общий находить, не боги горшки обжигают.

Занял я с ночи очередь в эту палату, сижу в машине – жду. К утру целая бригада местных подъехала – представители всех видов спорта. Сначала хотели выкинуть меня из очереди, да смилостивились. Хорошо, говорят, тогда дежурить будешь – список держать. Они на этом бабки делают – на очередях. Потом продают. В Москве только ленивый не зарабатывает. Здесь деньги под ногами валяются. Скажи: где, в каком городе, в какой стране можно на очереди в регистрационную палату заработать? А всё чиновники: как писал о них Гоголь, ну ни-х-хх-уя они не изменились с того времени. Только, может быть, еще более свирепыми стали, потому что голодные. Как комары, когда им жрать нечего, на тебя набрасываются. Тощие, маленькие, а кусают, как слепни, – не спасешься, пока не одуреешь от укусов.

К утру Серега прибыл. При параде как всегда. Пошел сдавать дело. А баба эта уже с утра отчего-то на взводе была. Документы наши просматривать стала и как бы с сочувствием, почти доброжелательно отмечает: у вас это положение в уставе не соответствует закону. Говорит, а сама почти глаза закрывает: видно, на своих внутренних проблемах сосредоточилась. Серега видит, что несет она пургу, и, если бы не поджимали сроки, слова бы не сказал – но опять ночь стоять?! Он по молодости отвечает: никак нет, все в точном соответствии с российским законодательством. Извольте обратить внимание на эту строчку: у нее есть продолжение, поэтому она трактуется так-то и так-то, и статья такая-то настоящего устава на это прямо указывает. Хотел и дальше разглагольствовать, да наконец заметил, что она начинает выходить из своего внутреннего состояния и покрываться красными пятнами, – замолчал.

– Вы, наверное, думаете, что мы тут безграмотные и не умеем по-русски читать!?

Понял Серега, что маху дал – заюлил: сейчас же все исправим и мигом предоставим с исправлениями. Но её уже понесло: нет, говорит, как же я вас приму, если вы неподготовленными приходите? Серега видит, назад дороги нет – пустился с ней в академическую дискуссию. Это он пустился. А она как завизжит: вы меня из себя хотите вывести!? Хорошо, я приму ваше дело, но напишу отказ!

Надо было сразу Серёге понять, что дело наше – безнадёга. Это только после института можно думать о «судебной перспективе» и предлагать клиенту отстаивать свои права в суде. Он вам так скажет: вы, ребята, можете судиться, сколько хотите, а мне чтобы документы через две недели были готовы, как и было обещано. Я за то вам бабки платил, чтобы с чиновниками-кровососами дел не иметь.

Бросился Серега к посредникам. Те говорят: поздно, ты уже засветился со своим делом. Не надо было права качать. Ушел бы потихонечку. Мы тебе не то что устав – ведро с солеными огурцами зарегистрировали бы. А сейчас поздно: понесло её – не остановишь.

В общем, намаялись мы с этой бабой. Еле дело сдали. А мужики уже интересуются: две недели прошли, где документы? С нами шутить не надо, себе дороже будет. А мы: завтра да завтра. Наконец поехал Серега получать дело. Ему говорят: отказ! Можете жаловаться в центральную палату, если не согласны. Бросился Серега на Моховую – а там запись к руководству за месяц вперед. Полный пи. дец!

«Живодёры» неладное почуяли – говорят: «Что-то у вас не так, ребята. Может, вы наши документы потеряли, так и скажите. У нас контракт горит. Ваш начальник – он что, о двух головах, что ли? Как у него со здоровьем: не пьет, не курит? А то сейчас на органы человеческие большой спрос. Можем устроить. И непонятно: шутят они или всерьез.

Ситуацию пришлось мне разруливать, и я решил, что не буду скрывать от клиентов правду: лучше заранее предупредить, чтобы не подвели своих партнеров. Так я и сделал. Они сначала не поверили: «Ты что, Витёк, шутишь?» Потом, когда посмотрели в мои «честные» глаза, дошло до них. «Что же вы, суки, нам мозги парили? Вы же нас без ножа зарезали!» Но не стали долго орать – осознали ситуацию. Перед уходом просили передать Серёге, чтобы готовил бабки. И сумму озвучили. Я ошалел: откуда у него такие деньги? Захочет жить – найдет, говорят. Уехали. Стали мы уже думать, как бы свалить отсюда по-тихому. Но не тут-то было. Откопали «живодёры» наши учредительные документы, чтобы место жительства Сереги узнать, и оп-пана! – водила-то – не совсем и водила, а один из учредителей. Приезжают они в контору, заводят меня в кабинет. Один из них, в очках – более менее спокойный такой, даже сочувствует мне как бы, спрашивает: «Что делать будем, Витёк, дело-то серьезное? Ты учредитель, надо отвечать». Второй злой, маленький, жесткий: «Мы тебе, сука, яйца открутим, нас чуть из-за вас не пришили, мы тебя, на хрен, в рабство в аул продадим, не хочешь?» – «Подожди, – говорит ему „добрый“, – они ребята смышленые, не доведут до греха». – «Клал я на их смышленость, мне из-за них ствол ко лбу приставляли, чуть не обосрался. Мне теперь и денег никаких не надо, я лично косой по их башкам пройтись хочу». – «С этим всегда успеешь. Ребята все понимают. Ты, Витек, понял, во что вы вляпались?» – «Счетчик у вас включен!» – орет «злой». – «Ты подумай, – советует „добрый“, – что у тебя есть, у кого занять можешь. С Сергеем посоветуйся. Если уж решили бизнес вести – надо быть готовым к тому, что придется отвечать».

Беда нас объединила с Нинкой. Раньше частенько спорили, а теперь все время вместе, одна команда. Все-таки родной она мне человек, что тут говорить. Кто как не она? И зачем я согласился учредителем стать?! Ну зачем мне эта головная боль? Жил же нормально и при старом режиме и сейчас как-то подстроился. Чем больше денег, тем больше ответственности. Понял я теперь, что такое быть хозяином. Простой служащий или работяга какой-нибудь отпахал рабочий день – и все! Ему хоть трава не расти: сгорит ли хозяйская палатка, продлит ли собственник помещения договор, повысит ли арендную плату. Не понравилось – ушел, и никакие долги на тебе не висят. Предприниматель же: ложится спать – о бизнесе думает, встает с постели – о том же. Трахается с женой – гадает, успел ли кассовый аппарат скрутить в конце рабочего дня? Хотя кто же мешает ему изменить свою жизнь – стать счастливым инженером, строителем, учителем, водилой? То-то и оно. У каждого свой характер, свой темперамент, своя судьба. И за все надо платить. А человек – он всегда недоволен.

Через три дня, утром, вышел я к своему железному коню, сунул ключ в замок – окликают меня:

– Привет, братан!

Оборачиваюсь: один из «живодеров» и еще двое – высокий, жилистый, обритый, как шпана, глаза стеклянные, другой – крепыш, волосы короткие, почти ежиком, жесткие, лицо равнодушное как у бультерьера. Я его про себя Мустафой прозвал. Руки как клещи. Взял меня выше локтя, стиснул – наверное, синяки остались. Жилистый толкнул в спину – и я, как воробей, влетел в салон. «Живодер» на пассажирское сиденье сел, эти – сзади.

– Ну что, Витек, прокатимся?

– Некогда, – говорю, – мне с делами надо ехать. Клиенты наезжают.

– Бабки приготовили?

Врасплох они меня застали. Не был я готов к разговору.

– Серега этим занимается. Изыскиваем возможности, – отвечаю.

– Я тебя спрашиваю, – не хочет он слушать, – готовы рассчитаться или нет? Ты не лудИ-мудИ, а прямо скажи: да или нет?

– Говорю же, Серега этим занимается.

На их повторное предложение «прокатиться» отвечаю: не поеду я с вами никуда, хоть режьте.

– Резать мы тебя здесь не будем, а подрезать придется, – сказал Жилистый, и, смотрю, у него в пальцах «перо» заиграло. Пальцы длинные, узловатые, жиганистые, в татуировках. Нет, думаю, не шпана это. Шрам на ноздре. На черепе тоже. В глазах ненормальный блеск. Вообще он нервный, весь в движении: то ли это тюремные какие-то жесты, то ли спортивные. Нож, вижу, не заводской, самодельный. На зоне, наверное, такие мастерят. А может, и наркоман: уж очень дерганый. Будто удовольствие получает, что дразнит меня.

– Хочешь, дырку сделаю? – даже на шепот перешел.

Вдруг взял и ткнул мне пером в бок. Я заорал. Мустафа схватил меня железными пальцами сзади за горло: замочу, гад, орать будешь!

Больно, сука, ткнул меня, а горло сдавил – вообще, думаю, концы отдам. Отпустил наконец. Хотел я сначала домашних как-нибудь предупредить, да как представил, что эта мразь еще и к детям моим заявится, – нет, думаю, пускай уж со мной, что хотят, делают, а детей не трогают.

Поехали через Тушино по улице Свободы, как раз где я по их делам ночи простаивал. Мне теперь они раем показались, настолько тошно было теперь с новыми «приятелями».

– Глаза завязать? – спросил Мустафа.

– Пост проедем, тогда и завяжешь.

После поста ГАИ приказали мне остановить машину. Смотрю в окошечко: Мустафа тряпку какую-то достал. Разглядел я его получше: волосы ежиком, уши поломаны. Бывший борец, наверное. Еще неизвестно, кто из них более отмороженный. Бультерьер. Удавит равнодушно – и выражение лица не изменится.

Надели мне на голову мешок, стянули на горле так, что я захрипел и стал воздух глотать. Руки завязали – не сорвешь. Живодер приказал ослабить. Двери хлопнули: пассажирская и задняя, которая за мной.

– Перелезай, – говорят, – Посмотрим, как ты на этой кастрюле ездишь.

Тронулись.

– Надо же, едет! – смех раздался.

Это Живодер и Жилистый смеются. Мустафа без юмора. Судя по моим догадкам, везли меня в сторону области по Ленинградскому шоссе. Минут через 20 свернули вправо. Дорожное покрытие даже лучше стало. Что-то похожее на шум самолетного двигателя послышалось. Значит, где-то аэропорт рядом. Звуки характерные. Скоро дорога испортилась. Переезды железнодорожные, узкоколейные. Лежачие полицейские. Ощущение маленького городишки. Машина просигналила, крик ребячий. Звук разбитого стекла. Запах. Наверное, помойку или пруд затхлый проезжали. Ехали со скоростью двадцать километров.

– Суки, не могут дорогу нормальную сделать, дачники – уроды, – наконец голос Мустафы услышал.

– Помалкивай, – это Живодер.

– Косить кто будет? – опять Мустафа.

– Помалкивай, сказал.

– Подальше где-нибудь, здесь места грибные, с детства хожу.

– Ты заткнешься или нет?! – заорал на него Жилистый, – А то самого зароем. О своей башке думай лучше, а он о грибах.

Все они нервничали. Не по себе мне стало, тревожно. Разговор этот потаенный. Молчание еще более зловещее.

С полкилометра так ехали. Запах сточной канавы в нос ударил. Это когда на дачах канализацию напрямую в дренаж выводят. Такой специфический запах от добавления туда средств для разложения фекалий. Остановились. Хлопнули двери. Вышли, но дыхание чье-то в салоне чувствовалось: меня стерегли. Скрип железный послышался, поворот ключа, будто ворота открывают, опять скрип. Ткнули в спину: выходи!

Под ногами земля. Потом твердое покрытие. Кажется, в помещение ввели. Понесло сыростью. В подвале, что ли, мы? Или цокольный этаж? Надо было мне, когда пост проезжали, заорать, из машины выскочить. Хрен с ними – с членами: не до рук и ног, когда речь о жизни идет. Поздно теперь. Ори здесь, сколько хочешь, – ни одна душа не услышит.

– Вниз шагай!

Сделал я шаг вперёд – и тут мне кто-то по лбу железной кувалдой как зае. енит со всего размаху! Думал раньше, что все это преувеличение – про искры из глаз. Оказалось правдой. Не только искры – голова чуть не оторвалась от такого удара. Отстраненно так, будто в тумане, слышу: «Нагибаться надо, екалэмэнэ, тут всякий раз башку бьют».

Сняли с меня колпак, пуговицы с брюк спороли, вытащили ремень. Руки оставили связанными. Так брюки связанными руками и держал, чтобы не свалились.

– Вы что, – говорю, щурясь, – не могли предупредить? Так ведь можно голову расколоть.

– А на хрена она тебе теперь? – говорят.

Глаза постепенно привыкли, и я стал осматриваться. Судя по тому, что здесь в углу лопаты, грабли стояли, разобранный мотоблок, мы были на чьей-то даче. Скорее всего, в одном из помещений цокольного этажа. Окошко в ползамера. Стекло от краски и многолетней пыли еле свет пропускает – снаружи ничего не увидишь, даже если очень захочешь. На верхнем уровне – место для машины. Резина сменная на полках вертикально стоит, новая, на полу – бэушная одна на другой. Дверной проём и ступенька вниз на нижний уровень. Балка-перекрытие – железная рельса. Это я об нее шарахнулся, в башке до сих пор гул колокольный стоит. У стены под окном – стол: каркас металлический, столешница деревянная – половая доска, сороковка. Тиски. Инструменты. Наверное, это мастерская была когда-то, да хозяин прельстился другой «профессией» – не до сада-огорода стало. Слева от окна, у противоположной стены – железная солдатская кровать без спинок. Грязный и сальный матрас блином слежался. На матрасе – мужик небритый. Рубашка белая – неделю носил, галстук, ворот расстегнут. Пиджак под голову подложил, вместо подушки. Был бы похож на бомжа, если бы не ботинки. Дорогие, модные. На ногах у мужика цепь, замок на полу. Кандалы, что ли? Что-то они в конторе о рабах говорили? Не шутили, значит.

Цепь с мужика сняли. Надели на меня. Его вывели.

– Сиди здесь пока, – говорят. – Косу точил когда-нибудь?

– Когда-нибудь точил, – говорю, – отбивать – не отбивал.

Поставили мне косу у двери.

– Точи, – говорят, – брусок в ящике с инструментами.

Ушли все. Дверь закрыли на ключ.

Ну, думаю, эксплуатировать будут на даче, пока Серега деньги не отдаст. А если не отдаст? А если свинтит? Они же на меня же весь долг переведут!

Ой, мать твою так, и как же мы не ценим то, что имеем: чистое белье, горячую воду, удобную постель. Свободу! Вечно недовольны. Вот и я: сижу в этой тюрьме, точу косу и ясно вижу, что не понимал, как и многие, своего счастья. Так вся жизнь в нытье и пройдет. А ведь не жизнь была у меня, а что-то необыкновенное. Только глаза нужно иметь, чтобы разглядеть. Как слепые живем: интересуемся всякой хренью, завидуем друг другу, не ценим близких. Если выйду отсюда – брошу этот бизнес. Буду жить, как раньше, и жизнью наслаждаться. Ведь это счастье – просто жить!

Точу я косу, поплевываю на брусок точильный и такие вот думы думаю.

Темнело, и предметы уже с трудом можно было различить на расстоянии. Но слышу: дверь открывают. Голос:

– Косу на пол положи. Толкни ногой к двери.

Сделал всё, как велели: косу положил, толкнул ногой в сторону мужика в дверях.

Ее кто-то поднял, потрогал.

– Фигово наточил, – сказал, – если так же для себя наточишь – себе дороже будет.

Ушел. Дверь закрыл. А мне от этих слов опять не по себе стало. Как тогда, во время разговора в машине. И что у этих гадов на уме?

А между тем совсем темно стало. Вошли двое, свет не включают. Освободили от цепи, проверили, хорошо ли привязаны руки. На выход!

Жилистый впереди шёл, Мустафа – сзади. Глаза опять завязали. Молча вели, изредка почти шепотом переговаривались между собой. Ветки лицо неприятно царапали, под ногами колдобины. Когда вслепую идешь, любой бугор или ямка чувствуются. Сзади нетерпеливо подталкивали: давай, живей! Это Мустафа. Без шнурков плохо идти. Два раза ботинок с ноги слетал. Мустафа ругался. Связанными руками брюки неудобно поддерживать. Тревожиться сильно я стал. В голове все тот разговор крутился. Вспомнил, что у Жилистого руки ниже локтя в порезах. Наркоман. Они же отмороженные. Опять пожалел, что не попытался выскочить из машины, когда пост ГАИ проезжали. Такой шанс упустил! Стало меня трясти. Это так скот трясет, когда он чувствует, что его на бойню ведут. А я в такой ситуации да еще с завязанными глазами – тут все чувства обостряются. Теперь понимаю, что такое животный страх.

Почва под ногами мягкая стала. Трава, сырость. В лесу мы, наверное. Резче прохладой повеяло. По песку идем.

– Развязывай!

И темнота, и в то же время свет яркий, сначала ослепляющий. Всмотрелся: костер горит, на границе света и тьмы маячат несколько фигур – не разобрать кто. Как актер, играющий призрака, вышел на шаг Жилистый. Руки – в резиновых перчатках. Держит косу. Никак смерть собирается играть. У костра вещи лежат. Пиджак, рубашка белая. Ботинки модные. На могилу все это похоже. Смотрю: ботинки-то мужика, что до меня в гараже сидел. Все это очень мне не нравилось и тоску нагоняло. Что-то еще торчало рядом с ботинками. Присмотрелся… Еп-понский бог! Да это голова мужика этого! Глаза дикие, во рту кляп. Поближе меня подвели.

– Вот видишь, Виктор, – говорит Живодер, – должник наш.

А я и не услышал, как он подошел.

– Ничего у него нет: ни квартиры, ни денег. Дурачком прикидывается. Думал, что с лохами дело имеет.

Приблизился Жилистый: бледный, глаза безумные. Мне показалось, что трясется он весь.

– Когда косить?

– Подожди, – сказал Живодер, – Уйдем – тогда.

Завязали мне опять глаза и толкнули – пошел! Назад шел я как пьяный от догадки страшной. Мустафа ругался на меня. Грозился прибить на месте. Дешевле будет, как он выразился. На полпути услышали мы высокий резко оборвавшийся крик – то ли человек, то ли зверь.

– Пи. дец, – сказал кто-то из сопровождающих.

Я на всё теперь реагировал, и этот крик меня окончательно добил. Тело у меня сделалось невесомым, ноги сами пошли, а я будто на месте остался. Запах сырой земли в нос резко ударил: оказывается, это я, лицом уткнувшись в землю, лежу.

Очнулся на той же кровати. Горела лампочка сорокасвечовая. Волосы, рубашка мокрые. Хорошо бы это сон был. Проснуться бы поскорее от этого кошмара. Но нет, многого же я захотел. Кошмар был действительностью: Мустафа здесь. Настоящий, не призрак. Вошел Жилистый, поставил косу в угол. Снял перчатки, сложил их в пакет.

– Одежду сжег? – спрашивает Мустафа.

– Сжег!

А от самого паленым пахнет.

– А башка?

– Пошел на х…! – заорал Жилистый. – Сам-то: «косить не умею»! Любопытный больно. О своей башке думай: как бы не сшибли. Давай ширялова!

Жилистого трясло, иначе он бы не обвинил Мустафу в «любопытстве».

Велели мне встать и идти: руки и ноги у меня теперь были свободны, ремень в брюках. Как пьяный, шел. Посадили в машину, поехали. Сунули мне по дороге воду, стал я машинально пить – ничего не соображаю. Пью и пью. Ну и поперло из меня.

– Рубашку мне всю облевал, зараза, – слышу голос недовольный.

Сколько ехали – не знаю: чувство времени потерял. Остановились.

– Ехать сам можешь? – спросил Мустафа.

Я головой киваю, а выговорить ничего не могу. Челюсти свело, только зубы дробно стучат: ту-ту-ту-ту. И больно от напряжения. Как после обезболивающего укола, когда заморозка отходит.

– Езжай к своему братану. Скажи, если послезавтра, блин, денег не будет… Понимаешь? И в Африке достанем. Видел этого, с косой? Он за дозу тебя живого загрызет.

Недруги вдруг исчезли, и я один остался. Вышел из машины, смотрю: огни фар автомобильных, шум, голоса. Через дорогу аэропорт светится. Шереметьево. Люди ходят. Живые! Добрые, равнодушные, беспечные… Люди! Боже мой, как хорошо жить на свете!

Вел машину на автомате. Знобило всего. И в то же время ощущение необыкновенного счастья испытывал. И как только меня гаишники не остановили. Хорошо, ночь была: светофоры в режиме ночного времени работали, а то бы точно на экспертизу повезли: за наркомана приняли.

Нинка дома вся бледная. Уж хотела накинуться с матюгами, но посмотрела на меня – замолчала. Тут и телефон зазвонил.

– Пришел, – ответила, – перезвоню.

– Есть садись, – говорит. – Что произошло? Говори, не молчи. Меня всю колотит.

Дети тоже собрались на кухне. Скучились, смотрят испуганно.

– Пап, с тобой все в порядке? – сын спрашивает.

Посмотрел я на дочку. Вижу: слезы у нее на глазах. Не выдержал я. Не каждый день я их участие вижу. Подошел к ним, сгреб в охапку, прижал. Сам всхлипнул. Ну, тут пошло: женщины без удержу, сын крепится, но чувствуется, что все у него внутри ходит.

Успокоились наконец, сели. Попросил я сигарету, хотя не курю. Сын пошел, принес. Курит, значит. Понимает: сейчас не тот момент, чтобы спорить. Стал я одну за другой сигареты садить. Нинка говорит: ты что так много куришь? Я ей: звони Серёге, или Мерилин.

Позвонили Мерилин. Час ночи, но девчонка не спит. Оказалось, и не ложилась.

– Виктор, что случилось, говори! Сергей здесь.

Я мигнул Нинке на ребят – она: нам с отцом переговорить надо, идите спать. Ушли. Говорю Мерилин: меня «живодеры» держали, при встрече расскажу. Это звери. Но ты не волнуйся. Твое дело – сторона. Мы с Серегой ответ держать будем. Пусть приезжает сейчас: времени у нас мало остается. Не было бы у меня семьи, я бы в бега пустился, а тебе лучше исчезнуть. Ты знать ничего не знаешь. Наняли на службу – и все. Зарплату не платят – ты и уволилась. Дело очень серьезное. Я тебе многое не говорю.

Но Мерилин сказала, что не собирается нас бросать. Вот девка! Вот на хрена мы ей нужны? Ну, понятно, тут Серега, любовь. Но Мерилин, кажется, просто сама по себе такая, не современная. «Тимура и его команды» начиталась в детстве, наверное. Так человек в беде познается. Позавидовал я Сереге. Посмотрел на Нинку. А ведь неизвестно, как она себя в такой же ситуации поведет. Может, так же, как и Мерилин, даром что мы с ней собачимся всю жизнь.

Приехали они через полчаса. Не видел я их всего сутки, а перемены налицо. Серега осунулся, глаза воспаленные, пальцы еще тоньше стали, бороду нестриженую теребят. Рубашка вчерашняя, не менял. И даже ботинки чищены не как всегда. У Мерилин насчет внешнего вида все в ажуре. На скорую руку, но все равно со вкусом, эффектно и привлекательно. Духи дорогие, но, главное, строгие, аристократические. Это у нее врожденное. Чувствуется порода. А особенно в общении у них перемена. Как голубка она над ним. Очень, вижу, Сереге это помогает. Да, подумал я: страшные люди – те, с которыми нас судьба свела, а любовь сильнее. На моих глазах зарождалось это удивительное чувство, и я этому свидетель. Все в реальности. А ведь я, несмотря на мою внешнюю грубость, профессию прозаическую, страсть к деньгам и доступным бабам, – ведь я по натуре романтик. И не завидно мне ничуть. Потому что беда у нас общая. И любовь их тоже как бы общая. На всех распространялась. Просто человеком надо быть, чтобы понять это.

Нинка скоренько на стол накрыла: водочка, колбаска, сыр режет, икорку достала ради такого случая. Не до экономии. Сидим. Заговорщики! Хлопнул я из холодильника водки, закусил. Не берет, потому как весь день на нервах. Хотя только показалось, что не берет.

Так и так, говорю, дело было. Девки в ужасе. В милицию надо заявить, запричитали. А отпечатки на косе? А долг, думаете, снимут с нас? Не они, так их кореша. У них же долги передаются – переуступка прав. Проиграет в карты – к тебе и заявится новый кредитор. Как в сказке про репку. Вытянут все, с ботвой и корешками.

Но когда о милиции заговорили, все-таки легче стало: хоть какой-то выход на крайняк. Конечно, тоже не курорт: допросы, очные ставки, черная касса, адвокаты, угрозы и прочая мутотень. Но все-таки лучше с ментами и налоговой полицией дело иметь, чем без башки остаться.

Теперь я понимаю, почему не все люди хотят бизнес единолично начинать, даже если нет экономической необходимости в партнере: стрёмно одному в такой ситуации оказаться. Я представил, как бы Сереге сейчас было. Жуть! А так хоть на 15% – да поддержка. На миру и смерть не страшна. Одна голова – хорошо, две – лучше. А у нас с Мерилин – уже три головы. Она, к тому же, в их паре лидер, кажется.

Приняли мы такое решение: милицию держим про запас, Нинка за детьми смотрит. В случае чего она в милицию и пойдет: спасите, дураками были! Решили также, что завтра, то есть уже сегодня, едем к шефу. Бухнемся в ноги: не погуби, отец, наставь уму-разуму! Он тертый. Может, и подскажет что. Да и клиентов наших надо всех на него перепрофилировать. А то, не ровен час, и среди них такие же «живодеры» найдутся.

Завалился я в постель и мгновенно уснул. Но только спал час или два от силы. Проснулся от кошмара. Будто Мустафа с Жилистым меня утопить решили. Уселись мне плечи и давят. Я задыхаюсь, а воздух в легкие набрать боюсь – захлебнусь. Неимоверное усилие сделал, чтобы вырваться на поверхность – и проснулся. Это, говорят, с сердцем у кого проблемы – такие сны снятся. Останавливается оно как бы. Вообще можно не проснуться.

Заявляемся мы поутру в контору нашу бывшую. Шефа ещё нет. Сотрудники на нас с любопытством посматривают: за чем пожаловали? Странная ситуация. Как к нам относиться: как к конкурентам, как к ровне или все-таки к людям, которые поднялись на ступень и сами стали хозяевами? Завидовать ли, сочувствовать ли – вот, дескать, молодцы ребята, щелкнули шефа по носу. В случае чего и мы можем так же. Это как побег из тюрьмы. Зеки всегда на стороне удачливых. Правда, там ненависть присутствует к начальству. Мы же шефа по крайней мере уважали. Он свой мужик был. Хотя и эксплуататор. Знал, что мы его ругаем, но считал, что так и должно быть. Не любить же его за то, что он из нас «кровь сосет». Теперь злорадствовать будут, когда узнают о причине нашего визита. Капиталисты, едрена феня! И шефу на руку: другим неповадно будет.

Сидим мы с Серегой, присматриваемся: здесь уже юрист другой, новый водила. Живут, счастливчики, без сновидений, никто их ночами не топит. В конторе обычная картина, когда начальства нет: пашет одна секретарь на телефоне, Ирина, полная дама лет тридцати. Ей сачковать невозможно: к телефону как прикована. Анна, невысокая, шустрая с бойкими глазенками темноволосая девчонка, столоначальник, крутится. Ей тоже лясы некогда точить: дела собирает, проверяет ошибки оператора, распределяет курьеров по поездкам. Пока не доделает все дела – домой не уйдет. Остальные ждут прихода шефа. Юрист перелистывает газету, оператор Стёпик компьютерными игрушками занят. Двое курьеров, студентов, около девок тусуются. Курьер Надежда Ивановна, худая пятидесятилетняя дама, за подвиг считает уже то, что до работы дошла самостоятельно. И если Анна напомнит ей о том, что пора бы и в банк «сбегать» – клиентам счет открыть, искренне удивится: я ведь только пришла, надо же мне чашечку-другую кофе выпить. Ничего не попишешь: Надежда Ивановна – родственница шефа и поэтому считает, что, несмотря на свою должность, выполняет в конторе скорее надзирательную функцию, а курьерство – это так, благотворительность с её стороны.

Наконец пришел шеф, и мы с ним уединились в кабинете. Надежда Ивановна было попыталась остаться, но он, поморщившись, попросил ее переписать нашу телефонную книгу: у неё, дескать, почерк каллиграфический. Надежда Ивановна все поняла как надо. Возмущенно и гордо удалилась. До книги, разумеется, не дотронулась. Не барское это дело.

Шеф принял нас доброжелательно. Зла за то, что создали конкурирующую структуру, не держал. В этом смысле он был человеком либеральных взглядов. Отпочковывание считал естественным процессом, на который невозможно влиять. Он и сам когда-то ушел от хозяина, воспользовался его связями, забрал с собой половину коллектива, посулив сотрудникам более выгодные условия. Это было еще на заре «перестройки». Еще живы были пионерские представления о честном слове. Пусть навязанные извне, но существовали. Еще советские граждане косили по утренней росе траву, а не головы. Хозяин предупредил нашего шефа, чтобы тот в течение года не занимался этим бизнесом, и шеф обещал в полной уверенности, что сдержит слово. Крепился он недолго: дела как-то не шли. Да и вокруг народ стал шевелиться. Все больше мальчиши-плохиши. Какое тут честное слово? Пережиток проклятого прошлого! Будешь ушами хлопать – не только на бочку с вареньем не заработаешь, но и кило печенья проворонишь. Полным ходом грабеж общественной собственности шел. Смышленые люди решили взять всё добро и поделить. Между собой, разумеется. Напечатали ваучеры, и какой-то рыжий хрен стал проводить по телику гипнотические сеансы, внушая, что по этим бумажкам каждый дурак получит по два автомобиля марки «Волга». Понял шеф, что нельзя сидеть сложа руки, а то без последних трусов оставят, ну и переманил к себе половину коллектива.

Выслушал он нас внимательно, посочувствовал:

– Вляпались вы, ребята, серьезно. Впрочем, если проанализировать, я тут больших просчетов с вашей стороны не вижу. Стечение обстоятельств. Опыта не было у вас. Ошибались по мелочам, но у этого бизнеса есть одна закономерность: здесь любая мелочь может впоследствии большой грыжей вылезти. История, конечно, фантастическая, и я, если бы не знал Виктора, не поверил бы в это никогда. Это больше в криминальной литературе встречается, для затравки. А с этими ребятами надо как-то разбираться. Бандитов приглашать не резон: это те же кровососы – не отвяжешься потом. Сумму такую я вам, конечно, не дам, вы уж извините: мы с вами детей не крестили, чтобы мне благополучием семьи рисковать, но на долевое участие можете рассчитывать.

И предложил:

.Государство у нас слабое, на него надежда плохая, поэтому милицию мы оставляем на тот случай, если уж совсем выхода никакого не будет. Далее: нужно забить с вашими «доброжелателями» стрелку и послать независимого человека, посредника. Пусть втолкует им, что с вас, если не нажимать так грубо, можно что-то получить. Намекнуть, что тема правоохранительных органов у вас серьезно звучит. Главное, убедить их не включать счетчик. Ведь вы не бизнесмены – дилетанты, по глупости вляпались. Обозначить твердую сумму и сроки платежей. И им выгодно, и для вас определенность. Если они не такие отморозки, как ты описал, то должны согласиться. А вы на всякий случай исчезнете. Есть куда сховаться?

– Есть, – говорит Мерилин, – я их на дачу увезу. Мы туда пять лет уже не ездим, и все думают, что продали.

– А я тем временем, говорит шеф, – командирую вам одного шустрого человечка. Раввин. Дока. Уж если он не уладит, тогда только в контору – с повинной.

Тут же набрал номер по телефону.

– Миша, привет, ты в Москве? У меня к тебе дело серьезное есть… Ребята попали в неприятную историю, надо помочь… Наехали на них… При встрече. Надо выручить. Ребята свои, по неопытности… Жду.

– Теперь по домам, – сказал шеф, повесив трубку, – трясите знакомых, друзей, родственников: ищите деньги. В пять – сюда.

Нас провожали любопытные взгляды. Среди молодёжи авторитет наш за счет Мерилин в значительной степени вырос.

Дома мы решали, как с деньгами быть. Того, что я на тачку копил, не хватало. Знал я, что на книжке у Нинки были накопления: на шубу собирала, теперь уже «действительно «настоящую», – но не вспоминал об этом, потому что неудобно было претендовать на ее мечту: из-за меня же вся эта каша заварилась. Но она сама предложила:

– Ладно, есть у меня деньги на книжке, только уж вы извольте не задерживать с отдачей, а то я вас сама прибью, без бандитов.

А мне не так деньги ее нужны были, как её поддержка. Легче как-то, когда знаешь, что человек рядом с тобой надежный и готов разделить твою беду. Все-таки мой долг не такой уж и страшный. Вот если бы я, дурак, настоял на равной доле в бизнесе… Просто Бог меня отвел от этого.

Кстати, а чего это шеф нам раввина порекомендовал? Сам он православный, да и мы вроде евреями никогда не были. Хотя, наверное, раввина самое время приглашать. Разве на таких отморозков батюшка повлияет? Эти ребята Бога не знают, если для них жизнь человеческая – ничто. А у евреев, я слышал, раввины постоянно бытовухой занимаются. Помощь материальную оказать или, наоборот, кого пристыдить за скупость, работу найти – поможем, женить – не проблема: есть дэвушка, ой из хорошей семьи. И всучить жениху свою племянницу, засидевшуюся в девках толстуху. Если надо помочь – помогают всем миром. Молодцы они. У кавказцев – то же самое. Одни мы – раззявы: каждый за себя.

В назначенный час мы сидели в конторе и ждали человека, на которого возлагали наши надежды. Оделись особенно тщательно: все-таки священнослужитель. Чистые рубашки, ботинки протерты и начищены, но так, чтобы блеск не бросался в глаза. Ногти на руках – розовые от чистоты. Выбриты безукоризненно, парфюм не резкий. В общем, чтобы не ударить лицом в грязь перед оппонентом, с которым, как говорит шеф, мы уже «двести лет вместе». Мерилин блеснула. Я думал: строже, но в то же время со вкусом, уже нельзя одеться. Но нет, ошибся: Мерилин явилась – комар носу не подточит.

Мишка Рубинштейн опоздал на полчаса, сославшись на пробки, хотя приехал на метро. Сетовал на жару, на тех, кто, игнорируя душ, пользуется резчайшим дезодорантом.

– Боже ж ты мой! Боже ж ты мой! Ну как так можно? В Москве ведь вода горячая бесплатно из крана льется. Разве трудно раз в день подмышки мыть? Боже ж ты мой! Боже ж ты мой!

– А что ты хочешь – час пик, – улыбался шеф, предлагая дорогие сигареты.

«Раввин» был среднего роста, довольно плотный, даже крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти. Упитанная физиономия с намеком на бакенбарды. Волосы, зачесанные назад, блестели от лака. Чистейшая рубашечка, наимоднейшие, даже преувеличенно, ботинки. Я вообще заметил, что ботинки – это пенка у южных народов. У меня один знакомый кавказец: так тот от голода умирать будет, а ботинки самые дорогие, самые модные купит. Уж если мысок длинный – так мысок, уж если платформа – так платформа. Мы в этом смысле более к южанам относимся. Ко всяким там итальяшкам. Те тоже любители элегантного стиля. Вот с америкосами не то: те одежде не такое внимание уделяют. Помню, еще в «застойное» время, сидел я как-то в кустах у гостиницы «Турист», ждал автобус с иностранцами. Ночь. Трясусь от страха, что загребут, и от жадности. Как сейчас говорят, адреналин вырабатываю. Повезет – не повезет. Загребут – не загребут. Отхватишь товар, навар получишь – или впустую ночь.

Вижу, автобус этаким китом подчаливает и выходит оттуда странная публика: говорят по-английски, а одеты просто, почти как наши комсомольцы из строительного студенческого отряда. Молодежь. Ничего не пойму. Поинтересовался. Оказалось, америкашки. И как они сюда попали? Ведь «капиталисты» в «Национале» пасутся, а постояльцы «Туриста» – «демократы», юги и прочие греки. Облом: у америкосов покупать что-либо бесполезно. Во-первых, комитетчики их плотно пасут, а во-вторых, они ничего не продают. Так, жвачку подадут из жалости. Не то что итальяшки, поляки или там юги. Те еще не подъехали, а уж из окон джинами трясут. И сами трясутся: наслушались историй о всесильном КГБ. Но, видно, желание подзаработать сильнее страха.

Это я потому воспоминаниям молодости предался, что Миша подействовал на меня успокоительно и отвлек от тех страшных картин, которых я насмотрелся вчера. Не может быть, чтобы такой шустрый человек не нашел выход из нашего отчаянного положения, даром что еврей. И хоть я «умеренный антисемит», но молился на него в эту минуту.

– Боже ж ты мой! Боже ж ты мой! Ну как так можно из-за денег с людьми поступать? – реагировал на мой рассказ Миша.

Но вдруг, резко изменив интонацию сочувствия, добавил:

– А такое бывает. Еще хорошо отделались.

– Ты, Миша, давай ребят не пугай, – вступился шеф, почувствовав, как мы затрепетали, – давай думать, как им помочь.

И на хрена мы от такого шефа ушли? Да еще злорадствовали, что у нас клиентов больше, чем у него. Прозванивали через знакомых, шпионили. Вот дураки! Век я шефу это не забуду. Только вытащи ты нас из дерьма, в которое мы по своей дурости вляпались.

Миша подошел к холодильнику, открыл его, пробежал глазами по полочкам, закрыл.

– Минералочки нет? – многозначительно посмотрел он на шефа.

– Е-есть, е-есть, – проговорил тот, доставая из ящика стола коньяк.

Он знал склонность товарища к напитку. Миша тут же достал из портфеля баночку с черной икрой, из холодильника – масло, хлеб.

– Ирочка, – плачуще возопил он, выглянув из кабинета, – можно твоим маслицем полакомиться?

– Можно, можно, – расцвела в улыбке Ирина.

– У меня там брынза лежит, хочешь, Миша? – крикнула Людмила.

Мишу, несмотря на то что в конторе он появился недавно, уже успели полюбить. Всегда он скажет тебе что-нибудь приятное. И красавица ты, и умница, и талантливый, и умный ты, и «как я завидую тебе» и проч. Пусть это лесть, но все бы так льстили. Да и делал он это почти искренне, почти от души. Не преступление, да и к тому же ничего не стоит. Человеку приятно, а там, глядишь, и выгода не заставит себя ждать.

Миша не поскупился: налил коньячку, намазал маслице на хлеб, поверху – горкой икру. Опрокинул стаканчик. Положил в рот половинку бутерброда. Ух, хорошо! Аж завидно. Сразу налил еще полстаканчика. Уже веселее дело спорилось. И движения стали увереннее. Коньячок закупорил: на сегодня хватит. Выпил. Закусил. Хлопнул в ладоши и зачастил, обнаружив нестоличный выговор:

– Это как делается, чтобы долги с кредиторов получить? Мне один помидор рассказывал: знакомому перцу позарез деньги нужны были, а уж он хитрожопый, мам-ма моя-я! Все верну, с процентами. Те, у кого он хотел занять, тоже не лохами были, подкатили ему тут же клиентов. Все как положено – солидные люди: кошелек размером с портфель, морды – ма-м-ма-моя! Тут же из банка еще одного юридического перца пригласили, договорчик состряпали, хотя их морды надежнее любого договора. Существенные условия, проценты, трали-вали. Все чики-чики. Он просит: дайте мне пять штук. – Отдашь через месяц восемь. – Без проблем, говорит. А ему деньги нужны были – крайняк: его прежние кредиторы за жопу взяли. Надавал, чудак, обещаний, назанимал бабок, вот ему яйца и прищемили. Думал он на эти пять штук дело одно провернуть из расчета трехсот процентов чистой прибыли. Боже ж ты мой, покажи ты мне такой бизнес, где можно 300% наварить – я сам штаны свои последние, еще мне их баба Моня по наследству отказала, заложу. А то весь шкаф нафталином провонял. Клопы скребутся: выпусти, мы от этого запаха трахаться не можем, популяция исчезает. Срок подошел. Деньги давай. Мани-мани. Он начал туда-сюда, лудить-мудить: и негде взять, и подождите, вот-вот дело выгорит. – Денег нет? Хорошо. Нашли бомжа. Отмыли его, откормили, приодели. Харя стала – во! Морщины разгладились, как на жопе. Каждый день хлеб с маслом жрет, залоснился весь, на еврея стал похож. Говорят ему: мы тут одного перца попугать хотим – долг не отдает. Зароем тебя для вида в землю, скажем, что ты должник. Пообещали зарядить его бабками по самое не балуйся. Подводят этого перца. Тот смотрит: голова торчит из земли, рядом мужики с лопатами стоят. Морды откормленные, как у гробовщиков. Вот, видишь, говорят, брал деньги и не отдал в срок.

– Бабки есть? – спрашивают голову.

А тот говорить не может, хрипит только: грудь ему сдавило. Тогда один из мордатых говорит: засыпай! Ну и засыпали бомжа. На следующий день перец деньги, как миленький, принес. Благодарил ещё, что взяли.

Миша протараторил эту историю, как пулемет, проглатывая целые слова, помогая жестами, но, взглянув на наши бледные лица, понял, что переборщил – надо бы обороты сбавить.

– Давайте телефоны этих перцев. Доложу о результате. Созвонимся.

Когда Миша записывал телефоны, он посерьезнел: переваривал в голове ситуацию. И решив, наверное, как будет действовать, пришел в свое прежнее расположение: то ли он быстро находил нужное решение, то ли не мог долго находиться в несвойственном ему серьезном настроении. Занялись они с шефом своими делами, а мы собрались домой.

Позвонил нам шеф на следующий день с утра и сказал к вечеру подъехать. Есть информация: дали нам передышку на время, но от долга не освободили. В семь часов – консилиум.

Приехали мы. В конторе, кроме шефа, никого. Раввин уже на месте.

– Картина такая, – говорит он, – видел я ваших доброжелателей – люди серьезные. Бабки придется возвращать: сильно вы их подвели. Сроку дали две недели. Штрафов, процентов и счетчика не будет, на это они согласились. Просил месяц, но они предложили на меня долг перевести, а я в такие игры не играю. Деньги отдавать будете через меня.

Мы сидим, не знаем, что сказать.

– Вы сколько собрали? – спрашивает шеф.

Серега руками разводит. Мне-то легче: у меня Нинкина шуба в козырях. Ах вы мои ненаглядные 15%, люблю я вас изо всех сил. Но молчу. Мерилин тут говорит:

– Я дам две тысячи, у меня есть.

Это у нее от бабки. Та всю жизнь откладывала. Сначала «на черный день», потом внучке на учебу, потом на свадьбу. Для бабки две тысячи баксов – огромные деньги.

– Не выдумывай глупости, – оборвал ее Серега.

Покраснел весь, неудобно ему к девушке за помощью обращаться, а ведь чувствовал, подлец, что придется. Деньги-то где еще взять?

Это резонно, заметили Раввин с шефом. Отдаст, никуда не денется. Шеф обещал помочь. Я продолжаю молчать: зачем на рожон лезть – не убивают же еще? Ограничусь своими пятнадцатью процентами. Вот ведь как человек устроен: еще недавно все готов был отдать – только бы на свободу выйти, а сейчас стою – жмусь.

– Мы тут обсудили ситуацию, – говорит шеф, – у Михаила к вам деловое предложение есть.

И вот что предложил нам Миша. По срокам есть два варианта регистрации предприятия: создание с нуля – на это месяц уходит, или покупка уже готовой фирмы – за 15 минут. Мы, например, создаем такие фирмы на своих сотрудников, а когда появляется клиент, предлагаем ему «готовки» – уже с названием, печатью и счетом в банке. Переназначаем директора – и вперед. Это, конечно же, дороже ему обходится, но ведь и за скорость надо заплатить, и прежнему учредителю за риск: кто знает, чем клиент заниматься будет? Набалуется, а тебя налоговики потом трясти будут. Доказывай, что ты не колорадский жук. Все это я только позже понял.

Вот Миша и предложил нам выступить номинальными учредителями таких фирм. Он как раз собирался очередную партию «готовок» в производство зарядить. Под таким условием он согласился не только погасить существенную часть нашего долга, но и взять его на себя. Часть денег давал шеф под честное слово. Мерилин с бабкиными тысячами, Нинкина шуба, Раввин, шеф, Серега кое-что наскреб – вот вам и должок. Уф, гора с плеч!

– Что, Миша, – обратился шеф к Раввину, – может, взять ребят к себе? Теперь они стреляные воробьи. Опыт – дай бог каждому. За битого двух небитых дают. Да и должны они мне, а проблема должника – это уже проблема кредитора.

Мы с Серегой нестройно и натянуто засмеялись. А я так и рад был вернуться в контору. Сам хотел шефа об этом просить. Серегу просто не хотелось предавать, поэтому стеснялся. А паспорт для создания готовых фирм я Раввину дал из жадности. Шубу пожалел. Да и предложение заманчивым мне показалось. Ни хрена ничего делать не надо – только бабки получай. Так что, можно сказать, повезло мне.

Через неделю к нам в контору «кредиторы» приехали: два «живодера» и еще с ними мужик, которого раньше я не видел, хотя лицо его показалось мне знакомым. Напоминал он мне кого-то, но кого – никак не мог сообразить. Шеф и Раввин заперлись с ними в кабинете. Целый час они там сидели. Я все ходил – прислушивался. Раза два оттуда шумная речь доносилась – торговались, наверное. Наконец шеф вышел, говорит Людмиле:

– Людок, стаканчики, пожалуйста, помой.

На меня посмотрел – подмигнул ободряюще.

А сотрудники наши, конечно, уже все в курсе, только делали вид, что не знают, за чем эти мужики пожаловали. Тихо в конторе – прислушивается народ. Уши у всех за одно утро раза в два выросли. Серега увидел, что мне шеф подмигнул, – повеселел, обменялся со мной взглядом. Мы друг друга поняли.

Наконец раздался шум отодвигаемых стульев и послышались бодрые голоса. Хлопнула дверца холодильника. Голоса стали еще громче: тональность ясно говорила о том, что трудный разговор завершился и решение было принято.

Вышли все из кабинета лучшими друзьями, довольные. Шеф – оттого что наша проблема благополучно разрешилась, клиенты – что хороший куш сорвали. К тому же Миша выгодный заказ от них получил, последние условия оговаривал, и очень, видно, они устраивали друг друга. Со мной, как с хорошим знакомым, поздоровались: о, Витёк – какие люди, и без охраны!

И вот уже тот, который раньше мне казался зловредным, совсем другой – располагающий к себе, как и в первый свой визит. Все очень удачно для нас сложилось, но заметил я, что все время слежу за их третьим товарищем, который с Раввином детали будущей сделки обсуждает, и никак не оставляет меня мысль, что где-то мы уже встречались с ним. У меня так часто бывает, и мне даже самому интересно становится отгадывать. Вспоминаешь, вспоминаешь, где ты его видел: горячо, нет – холодно, опять горячо. И вдруг поймёшь: просто он на актера или политика публичного похож – тот же тип лица, манера разговора. Так и этот мужик – что-то в нем было, втюрилось мне в башку – и все тут. Среднего телосложения, бородка, костюм, белая рубашка, дорогой галстук, начищенные ботинки. Тоже дорогие, модные… Ботинки!.. Е-кэ-лэ-мэ-нэ!

Уставился я на него, как дурак, глазами хлопаю. Он видит, что я его узнал – лицо у него расплылось в веселой и хитрющей улыбке. Подошел ко мне, хлопнул по плечу: что же ты, Витек, за живодеров нас принял, что ли? Я о своей голове так же, как и ты, беспокоюсь, она мне еще пригодится. А ты умнее будь и хорошенько думай, прежде чем рисковое дело замутить. А то, не ровен час, действительно башки можно лишиться.

Хоть и развели они меня, как последнего лоха, а я так и рад был такой развязке. А то просто не знал – как дальше жить с этим ужасом. Теперь как гора с плеч. Только вот долг остался. Но что долг, главное – знать, что ты среди людей живешь.