Читать книгу Над вечным - Валерий Макаров - Страница 36

Обращающийся, как пламя,

Словно маковые лепестки,

Этот меч стоит между нами,

Между двух берегов реки.

На моём берегу пустыня.

А на том, на твоём берегу,

Ты гуляешь ногами босыми

На цветущем весеннем лугу.

И как будто там те же сирени,

Те же птичьи звучат голоса.

И хоть я не люблю повторений,

Я готов повториться и сам.

Это вовсе не значит: присниться.

Просто нужно, пока я живу,

На зеркальной воде отразиться

И обнять тебя там наяву.

И опять запоёт многоструйность

Не исчезнувшей нашей любви.

И как меч, обращённая юность,

Нас оденет в соцветья свои.

Мне говорят: Валерий, успокойся!

Мне говорят, что смерть побеждена.

А я стою здесь, горше, чем пропойца,

Поскольку смерть пьяна и без вина.

Я свеч люблю церковных отраженье

И за молитвой множество людей.

Но смерть царит в моём воображенье

Над самой лучшей из людских идей.

Смерть победить! – Что может быть желанней?

Сердца утешить, слёзы отереть.

Нечеловеческое это упованье

Даёт надежду нам не умереть.

Но как же? Где же? – Я блуждаю взглядом.

Свеча ещё горит, но мне темно.

Своей подруги я не вижу рядом.

И ночь со мною плачет заодно.

Мне кажется, я сам себе приснился.

Тем лучше для меня: иду вперёд.

И вдруг я слышу: Что ж ты усомнился?

И я тону в пучине грозных вод.

А может быть, за этой зыбкой гранью

И открывается всё то, что взаперти,

Где места нет земному воздыханью,

Но лишь любовь и истина пути?

Но как же быть тому, кто не смирится?

Над пеплом выть и щепки собирать,

Чтоб с тем, кого любил, соединиться?

Сгореть? Или остаться и роптать?

Роптать на то, что всё вокруг ничтожно.

И на Того, кто дал ей всё стерпеть.

Но отчего же всё так непреложно

Вновь возрождается, чтоб снова умереть?

Над совсем баснословной деревней,

Над чертой городского огня,

Словно ужас великий и древний,

Этот звук поражает меня.

Чем морознее ночь, – тем слышнее

Колоколится он в небесах.

И чем ярче луна, – тем страшнее

Отзовётся он в чёрных лесах.

Оботрёт кто-то слюни ладонью,

Свои мысли с трудом шевеля,

И невнятно бормочет спросонья:

Это стонет старушка-земля!

Кто-то вспомнит нечистого духа,

Неприкаянных душ хоровод.

Ну, а тот, кто услышит вполуха,

Дополнительно ключ повернёт.

То он мается там, по просёлкам,

То ворвётся в иные края.

Это мечется войлоком, волком

Неизбывная горесть моя.

Не хотел говорить, но не скрою.

Пишем снегом, латаем золой:

Многоликое горе людское

Поднимает свой крик над землёй.

Но своё безразличье удвоив,

Чтобы страх хоть немного унять,

Этот крик, что становится воем,

Мы стараемся просто проспать.

Сравню тебя с вишнёвым деревом,

Когда оно во всём цвету

Плывёт со стороны подветренной

В синеющую высоту.

Могу ли видеть без волнения

И узнавать тебя в дали,

Что ты, вся как в снегу овеяна,

Но не уходишь от земли!

Ты, как глоток морского выдоха

На вдохе и подъёме ввысь.

Из смерти нет иного выхода,

Но лишь опять вдохнувши жизнь.

Живи, шуми блаженным облаком!

И ягоды в конце пути

Пусть вспыхнут перед смертным мороком,

Чтобы прозреть и перейти —

По тем мосткам, что переброшены

Над речкой, где купален ряд.

И словно светом прополощенный,

Вновь забелеет твой наряд.

Руки в закате совсем багровы.

В разорванном небе златые покровы.

Укрой меня, Матерь, сокрой меня, Отче.

В старческом золоте вены и прочее.

Кровь моя в золоте, в кисти фламандца.

Ночь не страшит наведением глянца:

Вечно шершавы руки в закате,

В рытвинах неба, в облачном злате.

Я вас люблю, о закатные руки.

За отблеском моря – запястий излуки.

Ничем не владели, сияли в Фаворе.

За отблеском неба – раскатное море.

В зареве крови – искры покоя.

Море, как небо – лишь чувство такое.

В эту весну превзошёл самого себя

Юный настройщик

Лесных ручьёв!