Читать книгу Белая обитель - Валерий Рыжков - Страница 5

Кабинет главного врача состоял из четырех комнат: приемной с секретаршей, которая больше ведала подковерной канцелярией и знала все слухи по больнице, в большом кабинете стоял огромный дубовый стол с тринадцатью резными стульями и картинами северных пейзажей, дальше – комната отдыха и малый кабинет.

Секретарша Роза Карловна, отяжелевшая годами на аппаратной работе, с очками на переносице, на этот раз врачей отделения приветствовала настороженно и неприветливо.

– Что вы там ещё натворили? – она въедливо смотрела на Николая Седова. – Я вас всегда предупреждала, что вы добром не кончите своими шуточками.

Это больше относилось к врачу-интерну Седову, который имел обыкновение подшучивать над канцелярскими неточностями в приказах администрации. Она, как старшина роты, пристально оглядела внешний вид врачей и по селектору доложила главному, что все фигуранты происшествия прибыли. Он попросил её зайти в большой кабинет, она встала, выгнув подобострастно спину, взяла чистые листы бумаги и прошла вовнутрь, как нырнув в омут, плотно притворив за собой двойные двери, обитые кожей. В приемной потянуло сыростью.

Через три минуты она всех пригласила в зал.

За большим столом восседал местный комитет: заместитель главного врача Сергей Сергеевич, председатель местного комитета жена известного авторитетного чиновника Татьяна Юльевна, по вопросам соцкультбыта – уролог Игорь Петрович, и во главе стола, не поднимая головы, сидел главный врач Чернов, в прошлом несостоявшийся санитарный врач. Вести собрание захотела вездесущая Роза Карловна, но главный врач удалил ее из зала.

Когда врачи расселись по другую сторону стола по ранжиру: Горячев, Зимин, Вечерский, Седов – наступила тягостная тишина.

– Начинайте! – подал команду Чернов.

Сергей Сергеевич грузно привстал, потом сел и, тяжело ворочая языком, скрипуче начал говорить, с каждым словом набирая громкость в голосе, сильно жестикулируя руками.

– Уважаемый главный врач, уважаемые коллеги, уважаемый местком, мы собрались с вами по нехорошему случаю. Вот видите, что я держу в руках, – он показал злополучную папку, которую тут же узнал Вечерский, – в этой папке не инструкции по противопожарной и техбезопасности, а сценарий водевиля «Счастье и безумие одного дня». Замечательно читать эти записки из психоневрологического отделения в чеховские времена, но не в наше время высоких технологий. Это идеологическая диверсия.

– Если вы про номер для капустника, – запальчиво произнес Седов. – То вы не правы!

– Вы еще молодой. Или вы автор этого опуса, господин Булгаков-Чехов? – повысив тон в голосе, произнес Сергей Сергеевич.

– Не-э-я, – в замешательстве промямлил Седов. – Но я ничего не нахожу там диверсионного. Это написано про вымышленное нехорошее место. Наша сцена не за железным занавесом.

– Опять передергиваете. Так вам все хочется вывернуть наружу. Это что за наклонности у врача – обнажать непристойные стороны нашей неплохой в целом жизни? Как вы поступили в такой вуз, как медицинский, где руки и сердце…

– Сегодня я об этом слышу второй раз, – пробубнил сникший Седов, – и от разных людей, и звучит это несколько по-иному, хотя слова те же, а смыл совсем другой.

– Оставьте, Седов, свои рассуждения при себе.

– Ближе к делу, – тихо, с металлическим оттенком, произнес Чернов.

– В этой комедии показан Фамусов, известный широкой общественности по школьной программе. Только у него теперь профессия дантист. Дочь почему-то у него девушка без определенного рода занятий. По вашей версии получается, что Фамусов покупает на толкучке в Ливерпуле английское овечье манто, как будто у нас нет дубленок. Адибасовы кроссовки на доллары приобретает в Стамбуле, вы бросаете тень подозрений на всех врачей, которые не получают гонорар в долларах.

– Про доллары, конечно, автор загнул, тут деревянных рублей не сосчитать, – иронично сказал Игорь Петрович.

– Я думаю, к прениям мы перейдем после доклада, – прервал Сергей Сергеевич коллегу, – тут не до шуток, тут задеты самые глубокие чувства, моральный кодекс врача.

– Слишком высокопарно! – возразил Игорь Петрович.

– Чацкий, тоже небезызвестный вам герой, приехал в отпуск в телогрейке из Череповца, он что, костюма не мог там приобрести и приехать на свидание с любимой девушкой Софьей, наверное, еще руки просить приехал? Хорош будущий зять! Только что с него взять.

– Откуда приехал? Из Сиднея? – переспросила Татьяна Юльевна.

– Из Череповца, Татьяна Юльевна, это немного левее. Там он работает врачом. Он там и хирург, и терапевт, и педиатр. И зарплата у него там, как заплата. На телогрейку ему только и хватило.

– Наверно, все пропил и теперь бьет баклуши, – подхватила Татьяна Юльевна.

– Мало того, там изображен начальник хозяйственной службы Скалозуб, он и заведующий гаражом, так что тут плохого, если человек справляется со своими обязанностями?

На этом месте прочтения сценария Сергей Сергеевич раскраснелся, и вены вздулись на его шее.

– Так получается, что ваш Скалозуб не по средствам живет, что ворует и краденым торгует, что у него одно демисезонное пальто, одни штаны и шапка, квартира, дача, «Джип» и «Мерседес» – одни и бывшая жена, которой подавай евро, доллары и рубли.

Члены месткома переглянулись, Игорь Петрович нагло ухмылялся на определенное автобиографическое сравнение Сергея Сергеевича.

– Игорь Петрович, не ухмыляйтесь, тут и про вас пословица есть. В этой комедии все подлецы. Молчалин, дантист, с характеристикой, что кругл, подл, смесь амура и наглеца.

– Я думал, он – уролог! – воскликнул Игорь Петрович.

– Нет, он дантист, но это, в сущности, не меняет портрет.

– Он достает мосты, коронки, съемные протезы.

– Ведь редкий день бывает бесполезный, – цитирует сценарий Сергей Сергеевич:

– Так это стихи Евтушенко, – глухо произнес Зимин.

– Спасибо за просвещение в здравоохранении!

– Оставим прения, – прервал его Чернов, – дальше рецензируйте, и так комедия затянулась.

– Дальше – больше, тут пошли события по сценарию. Софья беседует с Лизонькой, как с невоспитанной куклой, за кого ей выйти замуж. Узнал бы про свою дочь Семен Семенович, то кое-кому мало бы не показалось. Молчалин близок ей душой и телом, но для отца он техник лишь зубной. Но отцу подходит больше Скалозуб, но Скалозуб на редкость глуп и туп, – на этом месте чтения Сергей Сергеевич побагровел.

– Вот так, господа Грибоедовы-Евтушенки и прочие шелкопёры все заговорили смело. Вертеп, а не лечебно-профилактическое учреждение. Дальше цитирую. Молчалин тоже помимо той прекрасной дамы, играющей надменно гаммы, на клавесинах во дворце. У него есть, как у любого трубадура, от всех скрываемая дура, но с обожаньем на лице…

В воздухе повисла тишина. У Сергея Сергеевича перехватило дыхание, и он икнул.

– Всё ясно, кому-то это веселая смешная вещь, – начал медленно перебирать слова Чернов, – пороки высмеяны, игру положений показали, кто и чем занимается во время рабочего дня. Заведующему Горячеву приказываю – врачам за этот месяц не выплачивать премию. Это от нас вам, сочинители, гонорар! – он продолжил говорить несколько мягче. – Это вы действительно собрались показать завтра на торжественном вечере?

– Ужас! Это не пьеса, – произнес скрипучим осевшим голосом Сергей Сергеевич, – это бумагомаразм, написанный в состоянии белой горячки, – он принялся увещать всех сидящих в зале. – Для того чтобы посмеяться, культурно отдохнуть, нужно ходить в театры, в кино, в цирк, наконец, для развлечений. А у нас нужно трудиться и показывать выполнение плана на сто процентов, от чего складываются наш бюджет и ваша зарплата.

– Седов, ты написал, признавайся, – произнесла Татьяна Юльевна.

– Чуть что – опять Седов. Я только помогал рифмовать, и роль моя там маленькая: Молчалина я играю.

– Одна-а-ко скромный мальчик, – пронзительно посмотрела на него Татьяна Юльевна.

– Это коллективное сочинение, – произнес Зимин, – мы все понемногу писали, поэтому и получилось идеологически не в духе со временем.

– Я скажу, что во всем невпопад ваш плагиат, – отчеканил Сергей Сергеевич.

– Что вы, коллеги, – вступился защищать Игорь Петрович. – У вас получилось просто замечательно! Чего не говорят – того не слышим. А что увидим – глазом не моргнем. Замечательно! Когда не выгодно – не слышит и не дышит. Замечательный Молчалин.

– Так кто сочинитель, кто рупор нашей перестройки. Неужели не хватает смелости признаться, так смело написать и не признаться, – произнес Чернов. – Никак не могу взять в толк – такие серьезные врачи Вечерский, Зимин. И пустились на такие шалости.

– Мы готовили капустник, а не революцию, – запальчиво произнес Седов.

– Седов, вам нужна положительная характеристика об окончании интернатуры, – шепотом произнесла Татьяна Юльевна, – и помалкивайте, как по пьесе, плохо роль свою выучил, – мягко и добродушно улыбнулась, – за вас другие скажут и ответят.

– Дошутковались! – с грустью произнес Горячев. – Это наше теперь семейное дело, мы разберемся на отделении коллектива.

– Вот это правильный вывод, – подытожил Чернов. – Я поддерживаю это предложение.

– Я за оргвыводы, – запальчиво воскликнул Сергей Сергеевич Птицин. – Я требую высшей меры наказания – запретить пьесу и сжечь. И провести конкурс молодых специалистов. Или викторину Что? Где? Когда?

– Получится опять КВН, – зло улыбнулся Чернов. – И снова саботаж. Решение местного комитета, я так понимаю, однозначное – завтра проводим субботник, а после будет концерт артистов, которые являются нашими пациентами из подшефного театра.

– Замечательно!

– Классно!

– Мудро.

– Все расходятся по рабочим местам. Прошу задержаться заведующего отделением Горячева.

Все молча вышли, удрученные таким поворотом событий; месячная репетиция над постановкой пьесы получила трагикомический финал, потому что сама пьеса уже в списках ходила по рукам.

– Рукописи не горят, – похлопал по плечу Вечерского и патетически произнес Игорь Петрович. – Конечно, продолжение следует, но основная сцена сегодня сыграна при малом стечении народа, а скорее это похоже на закрытый просмотр генеральной репетиции. Вам будут завидовать, вы обессмертили свое имя.

– Мне такую могут написать характеристику, что ни в один цирк не возьмут, даже клоуном, – с досадой произнес Седов, протирая запотевшие очки.

– Участковым врачом, на эту вакансию тебе всегда дорога открыта. Или в Вологду, это немного левее от Бомбея.

– Типун тебе на язык, – пожелал шутливо Седов. – От великого до смешного один стакан. Это все началось с вечеринки, где поспорили, кто лучше создаст шедевр на производственную тему.

– Такое ощущение, что на нас одели противогазы и крикнули: «Газы». Команда была учебная, а оказывается, тревога боевая. После Грибоедова уже двести лет прошло – и человеку только горе от ума.

– По камушкам… по камушкам, да и по домам. Кэвэная революция свершилась. Ура! Их никакой сатирой не осрамишь, тут существуют без морали, только по инструкции. Одним словом, они штрейкбрехеры.

– Как в песне: я тобой переболею, ненаглядный мой.

– К конкурсу молодых специалистов готовитесь, – торопливо обогнал заведующий отделением. – Вам все смехеёчки, а о моей карьере вы подумали, господа, анекдоты рассказывайте на кухне дома.

Все разошлись по рабочим местам. Через час Седов сидел в сестринской комнате и в лицах рассказывал о художественном совете, который состоялся в кабинете главного врача.