Читать книгу Загадка Симфосия. Исторический детектив - Валерий Владимирович Рябых - Страница 18

В которой боярин Андрей пытается осмыслить богомильский след, а Василий в буквальном смысле ищет его.

Выявление богомильского вертепа никак не вытеснило из сознания Андрея Ростиславича основную цель наших действий: поиска убийцы библиотекаря Захарии. Размышления боярина постоянно вращались вокруг таинственной смерти.

Меня же занесло в рассуждения, кстати, довольно здравые, о несомненной связи меж богомилами и останками поклонников древних культов, блуждающих по дальним весям. Язычников по-прежнему наставляют неусмиренные кудесники, что таятся по лесным чащобам. Волхвы те люто ненавидят христиан и являются желанными союзниками ересям и толкам, изобильно плодимых в русских киновиях. Словно садовая тля самовозрастают в злопыхательных потугах те лжеучения. Я хотел развить мысль к тому, что демоны – суть идолы славянских верований, как никто лучше отвечают низвергнутым ангелам богомилов, и у тех, и у других много общего. В древних сказаниях на первом месте стоит противоборство добрых и злых сил, достаточно вспомнить вражду Белобога и Чернобога. Но боярин не дал досказать, молвив, что мысли мои заслуживают особого внимания, и так походя грешно разбрасываться столь глубокими рассуждениями, лучше вернуться к ним в более располагающей обстановке. Я не стал супротивничать.

– Василий, меня посетило одно соображение! Надеюсь, ты поймешь меня. Антипий постарался навязать нам версию, – поймав мой недоуменный взгляд, поправился. – Ну, ладно, пусть без умысла преподнес, что убийство Захарии обусловлено его связями с богомилами. Давай-ка, покумекаем…

Положим, Захария, вхож к еретикам, и, повздорив с ними, угрожал выдать их тайну. Его умертвили за день до приезда Владимира Ярославича, стало быть, он собирался объявиться именно князю. Допускаю, что настоятель Кирилл знал о том, что в обители обосновались богомилы, но, благоволя к ключарю Ефрему, почему-то не пресекал его омерзительных упражнений. Вот библиотекарю и выпало воззвать к княжьей справедливости. Богомилы же, предугадав возможное развитие событий, жестоко упредили Захарию. А что им оставалось, – не на дыбу же идти? Чем не повод для кровавой расправы, речь ведь шла о жизни и смерти вероотступников. А, что им еще делать? Но это лишь на первый взгляд…

Андрей Ростиславич рассеянно улыбнулся, но я знал, его мозг безостановочно работал:

– Пока мы пытались отыскать богомильские корни, одна мысль, возникнув, не дает мне покоя. У оголтелых еретиков, а у богомилов особенно, пострадать за собственную веру слывет достойным уделом. К чести отступников скажу, что, как правило, людей слабых духом, изворотливых ничтожеств, пройдох всяческих у них не держат. К тому же там неуклонно соблюдают, пусть доморощенные, но нравственные заповеди, «не убий» – главная из них. Навряд бы они безоглядно ринулись спасать свои шкуры, не гнушаясь смертью человека. Я допускаю, может статься, в сей обители, собрались богомилы особые, неправильные. Вот и банщик-содомит в их среде, а мы то знаем с тобой, что люди порочные, как правило, и подлы. Пусть эконом Ефрем труслив и беспощаден, но он должен разуметь, что всякое тайное, рано или поздно становится явным. Не Захария, так иной кто все равно бы донес на них. Так, что всех подряд убивать?

Да, многое не вяжется. И я уверен: на убийство они не пойдут, даже будучи отъявленными негодяями, уже потому, что откройся то злодейство – покаянием и ссылкой не отделаться. И еще добавлю, лишить человека жизни не просто, тут нужно особое нутро, а они людишки мирные, воцерковленные. Из них никто не посмел бы поднять руку на Захарию: и по воззрениям своим, да и по складу своего естества, у них просто духу не хватило бы. А главное, зачем?

Боярин перевел дыхание и опять предался гадательным рассуждениям:

– Учти, мои рассуждения основаны на том, что якобы библиотекарь собрался их выдать. Ну, а если у него тех мыслей отродясь не было, тогда как? Ну, а коль он совсем с ними не ссорился? Надобно бы откровенно, без обиняков поговорить с богомилами, хотя по душам, скажу тебе, скорее всего не получится. По княжьему уставу я обязан принять меры против любой крамолы, а тут бесчинствуют еретики, пусть даже не убийцы, – все равно, мы должны искоренять инакомыслие. Сегодня же по утру обо всем доложу князю, пусть он призывает владыку и учиняет церковный суд. Настоятеля Кирилла, по всей видимости, сместят, да и поделом, совсем запустил монастырь.

Считаю, что под стражей богомилы станут более покладисты. Глупо в их положении оберегать монастырские тайны, им уже нечего терять. А утопить ближнего, когда сам идешь ко дну, человек завсегда готов, даже при всем своем благочестии. Не станут они порывать добреньких благодетелей, а уж гонители их, так те хулы не оберутся

В этой обители каждый кулик себе на уме, пока не прижмешь крепко, никто толком ничего не расскажет, не объяснит. Хотя я убежден, – знают, но набрали в рот воды, полагая, что умолчание лучше откровения. Уж так устроены люди, правду только клещами вытягивать, добровольно не хотят признаться. Впрочем, угроза дыбой любому молчуну развяжет язык! Люди, они как думают: считается, скажет он правду, так ему зачтется. Глупцы! У дыбы свой суровый закон! Она как жернов перемелет и зерно и плевелы. Мельнице лишь бы крутиться, а там, что не клади под камень.

Вот, не было счастья, так несчастье помогло! Подвернулись под руку эти отступники. Но совесть моя чиста, не по напраслине людей понуждаем. Да и кто-то должен, наконец, сказать правду?

И еще хочу отметить, – ныне я самый большой враг убийце. Коль злодей не дурак, то должен избавиться от меня, как и от Захарии. Ибо, даже не догадываясь, что мне известно, он уже боится. Ты поимей это в виду. Кстати, ты еще не знаешь каково быть агнцем, обреченным на заклание, ожидать готовящейся расправы не ведомо от кого?

А вообще-то, Василий, я не шучу. Я уверен, доподлинно убежден, наша любознательность, уже многих лишила покоя. Посему инок, мой любезный, будь готов ко всякой случайности. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь, но боюсь, как бы ни отыгрались на тебе. Раскаиваюсь, что втянул тебя, не подумав. Хотя, вышло как-то само собой, без умысла с моей стороны. А, может быть, я слишком накручиваю, возможно, и не стоит бояться. Ну, уж нет! Нюхом чую, не чисто тут, в воздухе витает опасность, кровью пахнет!

Ну, да ладно, не буду стращать тебя. Иди-ка лучше вздремни, да и я прилягу. Ну, а потом, как и намечено, с рассветом отправлюсь к князю Владимиру Ярославичу.

Странно, но спать мне совсем не хотелось? Верно, возбужденный мозг, еще не отошел от ночных переживаний и нуждался в подпитке горючим материалом, в виде новых соблазнов и страхов. А они носились в воздухе. Мне пришла блажь обследовать богомильскую крипту-капище, а заодно разведать лаз из кладбищенской часовни. Внутренне чутье подсказывало, что мне особенно некого опасаться. Несомненно, после ночного бдения сонные еретики завалились дрыхнуть, да и какой им резон охранять пустую молельню.

Снарядившись на скорую руку, под покровом предутренней тьмы я отправился на погост. По пути от гостиницы до кладбищенской калитки мне никто не встретился, и, слава Богу. Монастырское кладбище представляло собой поросший редкими деревцами треугольный участок земли. Его тесно зажала стена с двумя башнями и цепь приземистых строений, наибольшим из них являлась молярня. Так никем не замеченный, по узкому проходу меж припорошенных снегом надгробий, приблизился я к часовенке.

Ущербная луна, выглянув из-за облачной мглы, осветила ангелка с обломанными крылами, водруженного на пику четырехскатной кровли. Я даже различил выражение его лица: по детски наивное, оно, в то же время, не поощряло моего любопытства. Но меня не остановить! Готовый к неизбежным препонам, я с силой потянул обрешеченную железом дверцу склепа, странно, но она подалась весьма легко. Я юркнул вовнутрь. В обступившем мраке, изрядно намучившись, я, разжег лампу и огляделся. Часовня изнутри проросла густым слоем инея, скрывшим за искрящейся опушкой признаки церковности, возможно то и к лучшему, ибо спуск в подземелье не вызывал покаянных мыслей.

Посреди часовенки на невысоком постаменте, размещалась грубая каменная колода, плотно накрытая гладко тесаной плитой. Сдвинув тяжелое покрытие, снизу мокрое и заплесневелое от потоков тепла, исходящих снизу, я осветил нутро колодца. Вниз уходила кованая лесенка, не мешкая, ступил я на ее заиндевелые перекладины. Пригнув голову, усилием плеч изловчился задвинуть на место крышку люка. Негоже понуждать стороннее любопытство, изобличая собственную пытливость.

Чем ниже я спускался, тем суше становились стенки люка, тем тверже стоял я на ступеньках. Но вот под моими ногами возникла твердая почва. Повернувшись, ступил я в проход, покато уходящий вниз. Вскоре он вывел меня к преддверью крипты, откуда расходилось еще два хода. Один, наш вчерашний, ведущий к центру обители, другой спуск к реке. Вытянув вперед руку с фонарем, освещая дорогу, вступил я под своды подземной залы.

Вырубленное в податливом известняке просторное помещение правильными формами походило на храм-ротонду. Удивительно, но гладкий куполообразный свод сообщал пространству внутреннюю легкость. Совершенно не ощущались толща земли, нависшая над головой, и даже воздух, наполнявший капище, был чист и свеж. Особенностью крипты было то, что кроме каменного аналоя напротив входа, ничто более не привлекало стороннего взора. Я еще не встречал в жизни столь пустого чертога. Дальнейший осмотр позволил обнаружить два неглубоких алькова внизу за аналоем, да высверленные в стенах отверстия под факелы. Сообразив, что если в крипте и имеется тайник, то мне его никак не отыскать, я удрученно направился к выходу.

Попав в темный коридор, в противоположном от спуска направлении, к своему ужасу, я различил всполохи огня. Прикрыв фонарь полой рясы, преодолевая естественный страх, поспешаю за ускользающим светом. Сократив вполовину разделяющее нас расстояние, я отчетливо распознал черноризца, убегающего в глубь подземелий. Прячась за уступами стен, со всей осторожностью следую за ним, неуклонно уменьшая разрыв между нами.

Беглец свернул в отсек, ведущий, по моим понятиям, к церкви. Страх мой ушел, стоило мне сопоставить наши стати, найдя их в свою пользу. Подогреваемый азартом, я оклинул инока. Но тот, прибавив ходу, внезапно отбросил от себя горящую лампу и устремился во тьму. Разлившееся от удара лампадное масло ярко вспыхнуло, преградив мне путь. Перепрыгнув через палящий костер, выставив собственный фонарь, уже не таясь, я вознамерился догнать хитреца. Но не тут то было. Он словно испарился. Сделав остановку, я стал высвечивать изломы подземного коридора, вскоре в толще стены мне открылась ниша с крутыми ступенями. И тут я отчетливо услышал стук закрываемой вверху дверцы.

Не помня себя, что было сил, я ринулся наверх. Со всего маху приложился к створке, рассчитывая сшибить чернеца с ног, коли он замешкался. Воротина от удара легко распахнулась настежь. Я оказался за кивотом в проеме столпов храмового придела. Отметив с отрадой, что чутье меня не подвело, я попытался в церковном полумраке обнаружить преследуемого монаха. Но тщетно. Среди в изобилии молившихся коленопреклоненных иноков мне его не найти. Тут лязгнула входная дверь, должно беглец успел покинуть церковь. Глупо гоняться за призраком. Загасив фонарь, я со смирением вышел на улицу. Еще не светало, однако утро уже наступило. Безумно хотелось спать, я не чаял, как дошел до кельи и рухнул, не разоблачась на голую скамью.