Читать книгу Загадка Симфосия. Исторический детектив - Валерий Владимирович Рябых - Страница 19

Где князь Владимир Ярославич сердится, а боярин Андрей все улаживает.

После утренней трапезы Андрей Ростиславич счел нужным подробно поведать мне о встрече с галицким князем. Князя Владимира, к недовольству нерадивых гридней, пришлось разбудить ни свет – ни заря, но дело того стоило. Отрадно, что галицкий властитель, не привередничая спросонок, оставаясь в исподнем, принял у себя в почивальне. Боярин детально обрисовал ему неприглядную монастырскую явь. Сделал упор на том, что начальствует у еретиков влиятельный инок – ключарь, по сути, доверенное лицо настоятеля. Владимир крайне поразился новости и спешно послал за мечником. Он негодующе возжаждал сурового розыска, хотел немедля заковать «в железа» христопродавца Ефрема купно с беспутными иноками.

– На дыбу, только на дыбу мерзавцев! – запальчиво воскликнул сын Ярослава. – Велю палачу, – жилы вытянет из злодеев! Ишь, чего не хватало – дедовскую веру поганить, болгар с мадьярами в учителя записать. Чтобы подобно шлюхам из лупанария (1) пластаться пред латинством поганым, – и облизав пересохшие губы, заключил. – Я-то распрекрасно понимаю тех, кто издалека натравливает еретиков, они тщатся порушить православие, сделать нас духовными сиротами.

Было видно, что князь, недавно вернувшийся из плена, помимо венгров, заодно взбеленился на всех схизматиков вместе взятых. Всякое поползновение на русский дух, всякая, даже мельчайшая, измена русскости воспринималась им как посягательство на его независимость, как нравственную, так и личностную.

Боярин Андрей, пытаясь охладить княжий пыл, пояснил существо дела. Следовало помнить, что киевский выкормыш игумен Кирилл, подвизаясь на правоведческом поприще, считался большим докой в церковном законе. И просто так, за здорово живешь, его не обойти. По бытующим церковным правилам каждая христианская обитель находится в полной юрисдикции отца игумена. На территории монастыря лишь он вправе вязать монахов. В противном случае не оберешься нареканий от церковных владык, в особенности киевского предстаятеля. Подобало семь раз отмерить, прежде чем ввязываться в тяжбу с киевским клевретом.

Но владетель галицкий взбеленился не на шутку. Клял беспутные церковные законы, лишившие его полноты власти в собственном уделе. Договорился до того, что сказал: «Плевать я хотел на киевских скопцов, потатчиков разврату. Не указ Рюриковичу греческие евнухи и их русские прихлебатели!». Сильно было сказано.

Как мне кажется, сам Ростиславич подлил масла в огонь, исподволь возбуждая в князе ненависть к православным иерархам, и в первую очередь к киевскому, так как всей душой разделял противостояние Всеволода Юрьевича митрополиту Никифору. К тому же ведая кумовство гречина со Святославом Вселодичем, великий князь знал об их взаимном наушничестве цареградскому кесарю и патриарху. Следствием той давней вражды явилось настоятельное желания сыновей Долгорукого учинить собственную митрополию. При том боярин Андрей понимал, что следует поступить благоразумно, надлежит пригласить епископа Галицкого в монастырь. Чтобы он, по праву святительского сана, дозволил розыск еретиков в обители. А пока, нужно призвать настоятеля Кирилла к порядку и посадить уличенных иноков в поруб. Опечатать, предварительно описав, их имущество и книги. Князь Владимир Ярославич, покобенившись, внял доводу разума.

Здесь же, в опочивальне, не долго гадая, общими усилиями сочинили грамотку владыке Мануилу. Князь наказал доставить преосвященного хоть прямо с амвона, ибо промедление не допустимо. А коль владыка станет препираться, то пусть везут силой. Гонец стремительно ускакал в Галич.

Послали за настоятелем. Тут уж, закусив удила, усердствовал мечник Филипп. Уж он то без колебаний, окажи игумен непочтение, показал бы иерею, где раки зимуют.

Кирилл явился без задержки. Вид имел обиженно-недовольный, зло оглядывался на мечника, наступавшего ему на пятки. Очевидно, Филипп грубо обошелся с настоятелем, что впрочем, не делало ему чести, ибо страж знал об уготованной Кириллу участи. Да и князь повел себя не лучшим образом. Когда игумен, сообразив, что попал в переделку, в попытке сохранить приличествующее сану лицо, как равному пожаловался князю на докуку, чинимую постоем дружины, то его не стали слушать. Владимир Ярославич, намеренно повернувшись к иерею спиной, взялся отдавать тиунам какие-то малозначимые приказания. А когда Кирилл в разумных пределах повысил голос, князь досадливо отмахнулся от игумена, как от прилипчивой мухи. Тем самым поверг чернеца в окончательную досаду.

Не зная, что предпринять, да и вообще, как себя вести, Кирилл, проявив твердость, вопросил к боярину Андрею: «Ко времени ли он?» И Ростиславичу пришлось взять на себя смелость, растолковать игумену причину столь поспешного вызова. Настоятель, ошеломленный удручающим известием, просто опешил. Потеряв дар речи, он в ужасе закатил глаза, того и гляди рухнет на пол в припадке, подобно Антипию рубрикатору, но, слава богу, обошлось.

Вернув самообладание, игумен взялся лукаво упорствовать, не признавая существования в обители богомилов. Он тщился уверить боярина, что тот ошибся, мол, виденное им радение отнюдь не богомильская треба, а так, какое-то недоразумение. Несчастный иерей договорился до того, что даже призывал боярина не верить глазам, намекая на зрительные видения и чуть ли не на помутнение рассудка. Что было уже слишком. Даже благопристойный Андрей Ростиславич чуть не взорвался от подобной наглости. Собрав волю в кулак, он терпеливо и толково пояснил Кириллу о невозможности ошибки, и боле того, обрисовал весь ужас положения самого игумена.

Тут, не вытерпев пустопорожних препирательств, вмешался сам князь, ему прискучило играть роль стороннего наблюдателя, пришла пора показать упрямому игумену, кто здесь главный. Пообещав набить изумленному строптивцу колодки и отправить в острог, коль тот станет препятствовать розыску, князь потребовал у настоятеля согласия на арест еретиков. Гневные речения князя парализовали волю и без того перетрусившего иерея. Полностью уяснив серьезность своего положения, Кирилл уже и не помышлял упираться. До него, наконец, дошло, что самое лучшее в его положении оказать всемерное содействие следствию, глядишь, и пронесет мимо. И игумен безвольно закивал головой, согласный на любые назначенные условия.

Князь Владимир, отдав мечнику последние распоряжения, как бы невзначай, для пущей острастки, перечислил мучительные наказания, которые заслуживают еретики. Неумолимый жернов княжеского самовластия стал с грохотом раскручиваться. Окрыленный княжеским напутствием служака Филипп поспешно отправился сажать под стражу эконома Ефрема, дьякона Фотия, банщика Якима, иноков Федора, Макара, Прокопа и Филиппа. К слову сказать, припадочного Антипия боярин просил пока не трогать.

Авва Кирилл с посеревшим лицом, чуть дыша, ни жив – ни мертв, переводил вопрошающий взор то с князя Владимира, то на боярина Андрея. Игумен в ужасе пытался предугадать, а что же станется с ним самим?

На вопрос Андрея Ростиславича, как же допустили разгул еретиков в обители, Кирилл обреченно повинился, от всей души стараясь выглядеть искренним.

В самом деле, внезапная весть о богомильских радениях в обители явилась для игумена ударом под дых. Разум его отказывался воспринимать случившееся. Он все еще таил надежду, что произошло чудовищное недоразумение, и все вскоре благополучно разрешится. «А уж коли, нет, – плакался он, – то пусть бог немедля лишит меня живота! Лишь бы не уязвляться позором, ведь это клеймо на всю оставшуюся жизнь!».

В наказание Кирилл обязался принять самую суровую схиму, какая только есть. Он вознамерился изуверски покарать себя. Ибо нет прощения пастырю, который проворонил паству, позволил угнездиться греху и пороку в ее рядах.

Но каковы черноризцы-то? И уж на кого Кирилл никак не мог подумать, так на Ефрема ключаря. Неужто этот распорядительный и прилежный инок сподобился подложить такую пакость. Подумать только: Ефрем ни разу не навлек на себя недовольства настоятеля, ему всегда доверяли, считали кристально чистым. Ишь как затаился мерзавец? Вот после всего… и доверяй людям.

Впрочем, боярину Андрею было уже не до эконома Ефрема, – главное не сплоховать, не растележиться. Не дать варнакам разбежаться. Железо куют пока горячо! Тихая до сего дня обитель еще не знала, что в ее мирной жизни произошел ужасающий перелом.

Приложение:

1. Лупанарий – публичный дом.