Читать книгу Два романа. Инициалы. Султан и отшельник - Валерия Нарбикова - Страница 7

– Здесь можно курить? – спросила Урна.

– А ты куришь? Кури. – Бр подвинул свой стул так, чтобы сесть

рядом.

– Это церковь?

– Церковь, но курить можно.

– А может, у тебя и вино есть? – спросила она.

– Есть, – ответил Бр. – Я не буду, но, если ты хочешь, выпей.

От красного вина у нее пересохли губы, и Бр стал осторожно откусывать маленькие твердые заусеницы на них.

– Кто же еще сюда приезжает? – огляделась Урна.

Бр потерся о ее пушистые глазные усики-ресницы.

– Никто. Тебе здесь не нравится? – Он тоже огляделся и сам ответил:

– Это ты устала с дороги. Хочешь, просто полежим?

И неожиданно, одетые, они заснули. Ночью Урна перешагнула

через Бр и подошла к окну. Через площадь нетрезво бежала кошка.

«Мне кажется, из пианино вылетает моль», – мысленно произнес

Сокра, обращаясь к Урне. И от имени Урны задал себе вопрос, что-то

вроде: «Как это?» – и сам ответил: «Она ест прокладки». – «Как же

она вылетает?» – послышалось ему. «Ну, выползает», – ответил. —

«Я сегодня видел, летала моль, я не мог ее поймать. А как ты к нему

обращаешься, ты его называешь по имени?» – спросил Сокра. «Никак не называю, – последовал ответ, – вы или ты, но не по имени».

Урна повернулась к Бр и увидела, что он не спит. Она рассердилась и включила свет. Бр сразу же увидел сердитую Урну.

– Хочешь, поужинаем, – предложил он.

Она ничего не ответила.

– Может быть, уснешь тогда?

Урна пожалела, что включила свет, но предложение поужинать ей

понравилось.

– А ты приготовишь? – спросила.

– Да все готово, – ответил Бр.

Он принес яичницу с одним подбитым глазом и немного водки.

– Хочешь меня напоить? – дружелюбно сказала Урна.

– Ты быстро пьянеешь?

Она обвела взглядом комнату и шепотом спросила:

– Зачем тут все это?

– Что все? – не понял Бр.

– Ну, бутылки, потом эти куклы?

– Одну из кукол я хотел тебе подарить. – Он наклонился к Урне и добавил тоже шепотом: – Я завтра открою церковь, может, ты и не увидишь никого из прихожан, но я буду принимать у них бутылки, банки, и святить их. Не смотри так, ничего страшного в этом нет. Потом я тебе покажу колонию. Выпей это.

Урна выпила и оживилась.

– И вот эти прихожане, про которых ты только что сказал, они пишут стихи?

– Нет, наверно, – ответил Бр.

– А они болеют чем-нибудь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, болеют они, например, гриппом, ангиной, у них болит живот или голова?

– Конечно, но ты бы ничего не заметила.

– Они не жалуются?

– Не в этом дело.

– И ты часто болеешь этими болезнями? И ты пишешь стихи?

– Я болею, конечно.

– И ты пишешь стихи? – переспросила Урна, но не получила ответа, потому что тупым концом ударил гром и церковь наполнилась испугавшимися кошками, без имени, без породы.

– Вот это и есть прихожане? – спросила она, совсем опьянев.

– Нет, это кошки, – ответил Бр.

Утром Урна искала чемодан. Она была в полном отчаянии, когда Бр увидел ее.

– Ты не спишь, – сказал он, – а я не входил, боялся тебя разбудить.

– Не сплю. Видишь, ищу чемодан.

– Какой чемодан? – удивился Бр.

– Мой чемодан. Хочу переодеться, не могу же я в этом ходить. – Она показала на рубашку и вполне приличные бархатные брюки.

– Почему не можешь, тебе очень идет, – возразил.

– А мне надоело, – заключила Урна, – где же чемодан?

– Ты пришла без чемодана, – как можно спокойнее сказал он, – вспомни, я торопил тебя, и ты не успела его собрать. Но я куплю тебе все, что ты захочешь.

– Разве здесь что-нибудь купишь, – усмехнулась Урна. Она еще несколько минут повертелась, а потом села и сказала:

– Отпусти меня, ты думаешь, я не вернусь, а я вернусь, я только возьму свои вещи, не могу же я без вещей. Ты мне нарисуй, как идти, и провожать меня не надо. Я по рисунку все найду. – И она сунула в руки Бр клочок бумаги и карандаш. – Нарисуй.

Он нарисовал, ему не жалко нарисовать.

– А за ящиками ты смотрела? – спросил Бр.

– И за ящиками, и в алтаре, везде смотрела.

– Ты под кроватью не смотрела, – сказал Бр, – посмотри под

кроватью.

– Под кроватью? – удивилась Урна. – Но ты же сам сказал, что я его не взяла.

– Посмотри на всякий случай.

Она посмотрела и нашла там чемодан. Это был ее чемодан с пришитой ручкой и порвавшейся в одном месте молнией.

– Что же теперь делать? – растерянно проговорила она.

– Переодеваться. Что-нибудь теплое надень, там сыро и холодно, я буду на улице.

Поджидая Урну, Бр думал, зачем ему один верующий подарил репродукции за два рубля – лучше бы два рубля подарил. О соседке, у которой он попросил стремянку, и которая через час пришла его благодарить:

– Я вам так благодарна, так благодарна.

– За что это?

– За все, за все благодарна…

– За то, что стремянку у вас взял, что ли?

Наконец вышла Урна в тех же брюках и в той же рубашке. Поежилась и сказала:

– Что-то холодновато, может, дашь мне свою куртку?

Он накинул на нее свою куртку, выглянуло солнце, и стало тепло.

– А поедем за город! – так же, как миллион лет назад, сказала она.

– Ты так говоришь это, как миллион лет назад.

И они поехали за город, как миллион лет назад. Контрапункт железнодорожных линий у самого вокзала прояснился у следующей станции, трясти перестало, и можно было обо всем поговорить.

– Я хочу с тобой обо всем поговорить, – сказал Бр.

– Давай поговорим.

– Давай пойдем завтра в гости! – чуть ли не проорал он.

– Давай! – ответила она, словно это было неслыханным счастьем.

– Или давай лучше куда-нибудь уедем завтра?

– Давай, – прозвучало в том же духе.

– Хочешь, я тебя познакомлю с кем-нибудь?

– Хочу.

– Хочешь?

– Хочу.

– Давай?

– Давай! – и так далее, пока они не вышли.

Они вышли глупо, так вообще не выходят из электрички, в палатке купили конфет к чаю, которого и быть не могло. Во рту от конфетстало противно-сладко.

– Ну, что дальше? – сказала Урна.

– Сними брюки, надо вымыть пол на поляне, – сказал он.

– С меня хватит, – усмехнулась она, – твои бутылки, церковь сомнительная, теперь еще пол мыть в лесу, сам снимай.

Все-таки она сняла и вымыла и грязные бросила в лужу.

– Отожми насухо, – попросила она, – у меня нет сил отжимать.

Бр прополоскал брюки, отжал их и отдал Урне. Она надела их и, уставшая, села посредине поляны.

– Я тебя люблю, – сказал Бр.

– Да, – ответила она.

– Ты останешься у меня?

– Да, – ответила она.

– Все будет так, как миллион лет назад?

– Да, – ответила она.

После некоторого молчания Урна сказала:

– Что же будет дальше?

– Но ты ведь согласилась, – сказал Бр.

– Мне, наверное, придется ходить на работу, – как-то неуверенно проговорила она.

– А! Ты об этом. Это как ты захочешь, – обрадовался Бр тому, что слова Урны ему совершенно понятны. – Я могу устроить тебя в одно место, ты должна будешь придумывать образы.

– Радуга повисла, как Обломов, – сказала она безучастно.

– Вот именно, – все больше и больше радовался Бр. – Правда, этот образ понятен только русскому читателю, но ничего. Все образы заносятся в картотеку, – оживленно говорил он, – и потом, как бы тебе объяснить, писатели отбирают себе нужные, а использованные вычеркиваются.

– Понятно, – сказала Урна так же безучастно. – «Девушка, уступите мне та-та-та по знакомству. – Я еще раньше договорился с девушкой и та-та-та – мое. – К сожалению, та-та-та уже взяли, вам придется подыскать себе что-нибудь другое. – Ну как же так, девушка!» А еще какой-нибудь нет работы? – спросила Урна.

– Еще? – задумался Бр. – Есть. Читать книжки и раскрашивать.

– Нет, я серьезно, – улыбнулась Урна.

– Это очень серьезная работа, – сказал он серьезно. – Тебе дадут коробку цветных карандашей, ты должна будешь внушить читателю отношение к тому, что уже написано в книжке. Предложение или даже целый пассаж обводишь определенным цветом. Существует оценочная таблица. Например, «она протерла пыль на земле». Как это понять? А ты обводишь это желтым карандашом, что коротко обозначает «нервы». Постепенно читатель привыкает к цветовой таблице, и соотношение цветов ему точно указывает, как нужно относиться к тому или иному пассажу в книжке, ты слушаешь меня?

– Но кто же будет читать такие книги?

– Другой работы у меня нет.

– А на завод по выпуску облаков?

– Это то место, где ты смеялась?

Шел не первый час ночи. Урна сняла с себя рубашку и повесила на спинку стула, потом сняла брюки и тоже повесила. Она постояла в колготках, но они были такие рваные, что через несколько секунд она вывалилась из них. В постели было холодно и дул ветер. Он задувал из правого угла и со страшной силой раскачивал волосики на ногах. Урна стала ерзать. Она подоткнула под себя одеяло, но углы его были мокрыми, и она с отвращением поджала под себя ноги. Подвинулась поближе к стене, почувствовала, как что-то кольнуло ее в бок. Она попыталась определить, что это, и определила – это была ужасная гадость, хлебные крошки – видимо, кто-то ел в постели. Она села на корточки, принялась стряхивать их, и тут оказалось, что под ней не простой матрас, а резиновый, из которого, как только она успела об этом подумать, выскочила пробка, и он со свистом сдулся. Урна вскрикнула, на ее крик пришел Бр.

– Почему ты сюда легла? – спросил он, увидев ее на матрасе. – Я же тебе постелил вон там. – Он взял ее за руку и подвел к очень женственной постели.

– Что ты стоишь, ложись, – сказал он.

Урна села на край и заплакала.

– Ты что? – удивился Бр.

– Я хочу домой, – ответила она сквозь слезы.

– Ложись, ложись, сейчас поговорим, – он укрыл ее и сел рядом.

– Я хочу домой, – повторила она. – Зачем я тебе, отпусти меня.

– Не надо плакать. Я тебя не держу, но только ведь ты согласилась.

Урна заплакала еще сильнее, и Бр растерялся.

– Хорошо, – сказал он, – мы завтра все решим, но куда именно тебя отпустить?

– В библиотеку.

– Неужели тебе там могло понравиться, ведь это только черновик, – сказал он, – это место совершенно не прописано.

Урна упрямо повторила:

– В Ночную библиотеку.

– Я бы тебе все объяснил, но не хочется так, с бухты-барахты, в конце ты все поймешь, – он, казалось, разговаривал сам с собой, – а потом к кому тебя отпустить? Ты хотя бы знаешь, как ты появилась на свет? Вот видишь, не знаешь, а плачешь и просишь, чтобы я тебя отпустил. Куда, спрашивается? Ты просто легла не на ту постель и разнервничалась, а эта постель хорошая, спи, Урна, тебе будет удобно.

– А сколько сейчас? – спросила она.

– Что сколько? – не понял он.

– Сколько времени?

– А, времени, сейчас посмотрим, сейчас, – Бр подошел к Изолле-Белле и приложил ухо, – ходят. Я думал, встали, – и он сказал, сколько времени.

– Зачем ты ей часы прицепил? – возмутилась Урна.

– А что, плохо?

– Какая же у тебя гадость кругом, не подходи ко мне, – сказала

Урна.

– Мы сейчас что-нибудь придумаем, пойди умойся, – посоветовал Бр.

– Хотя бы водой, – съязвила она, – или может тут у вас кашей или бумагой умываются?

– Не злись, Урна, водой, я тебе полью.

– А водопровода нет?

– Лучше я полью.

– Лучше водопровод.

– Его нет.

– Дыра какая-то, – огрызнулась Урна и пошла вслед за Бр. Но она умылась, и ей стало получше. Вернулась, легла и позвала Бр, чтобы что-то сказать ему. Но когда Бр вошел, она решила, что лучше скажет это утром. Бр закрыл дверь, и она недолго с кем-то разговаривала:

– Ты есть хочешь?

– Не хочу и тебе не советую. Я сплю.

– Почему ты так сказал? Ты что, думаешь, я тебя есть с собой позову, или ты меня убить хочешь?

– Намазалась какой-то ерундой, вату к носу прилепила. Почему я тебя убить хочу, с чего ты взяла?

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

За стеклом была парикмахерская, огромная и неряшливая. Мастера работали у всех на виду. Они грубо мыли головы женщинам и мужчинам, и никто друг друга не знал. Урна подышала на стекло и написала: Урна.

Ей чудом удалось не заснуть, и когда Бр заснул, она нашла рисунок и сбежала. Урна благополучно добралась до четвертой линии, и там стала голосовать. Некоторые машины тормозили, но, когда она говорила, куда ей, уезжали – и все. Тогда она пошла пешком. Ей хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, и было, о чем спросить, но люди не попадались, а только машины. Она подумала, что было бы неплохо не огибать все эти здания, не переходить через дороги, рельсы, а пересечь всю колонию под землей. Она стала более внимательной, стала смотреть, не попадется ли какой-нибудь вход под землю. И скоро нашла то, что нужно. Спустилась вниз и разменяла деньги.

В вагоне было пусто, и напротив нее сидела собака с синяками под глазами, и рядом с собакой – женщина с синяками под глазами, и рядом с женщиной – девочка с синяками под глазами.

Она вышла из метро и пошла по тротуару. Было тепло и сыро. У обочин тротуаров размокала спитая чайная заварка, валялось множество окурков, но не было ни одного человека. У перекрестка что-то загадочно блестело. Урна подбежала, дотронулась, это оказался плевок, и она покраснела от омерзения. Через некоторое время ее туфли размокли, словно их сварили. Пришлось скинуть их и идти босиком. Наконец она пришла.

«Брысь!» – сказала Урна телефону, который попался ей под ноги, потому что стоял на полу.

«Это я не вам,» – извинилась перед читателем, принявшим это на свой счет. Сразу поднялась на второй этаж и пошла в ванную. Там она стала мыть ноги, по очереди задирая их в раковину. Читатель, видимо, донес, потому что через несколько минут в ванной появился Сокра.

– Что же ты ничего не сказала, хотя бы позвонила, я бы встретил… Ты босиком шла? А туфли где?

– Покорми меня, – попросила Урна.

– Конечно, – засуетился он, – а выпить хочешь?

Она кивнула.

Из ванной Урна крикнула:

– Принеси мне что-нибудь переодеться!

Сокра появился через несколько минут и сказал:

– Но там нет твоих вещей.

Урна рассердилась:

– Только не надо никакой мистики, посмотри получше.

Сокра долго не возвращался, а когда вернулся, то опять ничего не принес. Урна вышла голая, мокрая, «хотя бы вытрись», открыла шкаф, и стала искать. Она выбрасывала вещи Сокра, думая найти за ними свои, но там было пусто. Она почти обсохла.

– Черт знает, что! Нет, ты иди сюда, – она подтолкнула к куче вещей Сокра. Пустые рукава рубашек и пустые брючины лежали в двух измерениях.

– Надень пока мое, – посоветовал он.

– Что твое, что? – все больше заводилась Урна. – Может, это? – и она растоптала майку.

– Как хочешь, – и он вышел из комнаты.

Она села на кучу белья и вспомнила о чемодане: как искала его в церкви, чтобы переодеться, как нашла под кроватью и даже не стала открывать.

– Прости, – обняла она Сокра на кухне, – все осталось там, я совсем забыла.

– Нельзя же так, – уже без обиды ответил он, – пойди убери, я уже несу.

Из всего, что валялось, Урна слепила большой ком и откатила его в угол.

Они чокнулись.

– Ну, рассказывай, – сказал Сокра.

Постель, на которой они сидели, была несвежей, с дряблой простыней в ногах. Подушки лежали, прижав уши, готовые к побоям. Сокра курил, и пепел иногда падал на пододеяльник. Урна протянула ему блюдце, в которое стряхивала сама. «Что?» – не понял он. «Возьми, – но на полпути ее рука остановилась. – Ничего, как хочешь».

Ничего не сказав, Сокра вышел из комнаты.

– Ты где, в туалете был? – спросил Урна, когда он вернулся.

– Нет, я высморкался.

– Я же слышала! Что, это теперь называется высморкаться?

– Короче, рассказывать ты не хочешь?

– Почему не хочу, между прочим, могли меня устроить на работу: раскрашивать книжки.

– Ну, все, хватит, – резко перебил ее Сокра.

– Не верит! Обводишь желтым – обозначает нервы. Но я не согласилась. Или придумывать образы.

– Урна, бедненькая, что ты несешь! Ложись, давай-ка ложись.

Резко, как будильник, зазвонил телефон. Он стоял рядом с кроватью, и Урна, вскочив, нечаянно вляпалась в него. Линия разъединилась, зато Урна, совершенно распустившись, стала выпаливать сквозь слезы:

– А ты как думал, тебе все игрушечки… а когда под тобой сдувается матрас, когда куклы, а брюками лес мыть, и еще… и еще неизвестно что, и когда я ничего-о-о о себе не знаю, да, ничего, с кем родилась, в чем? Нет, ты скажи, в чем главное, в чем родилась!

Само собой, через некоторое время она выдохлась и попросила воды. После первых торопливых глотков сказала:

– Поезд шел очень неровно и в тупике остановился, проехал немного назад, и тут я увидела чудовищную надпись на стене, ты не поверишь.

– Что именно? – спросил Сокра.

– Как ты думаешь?

– Дурак или что?

– Нет, не это, – сказала она.

– Дерьмо?

– Нет, там на стене висела табличка, представляешь, метро, туннель, рельсы и освещенная электрической лампой табличка: «женский туалет», это было так чудовищно.

– Там была дверь? – спросил Сокра.

– Никакой двери. Стена и на стене табличка.

– Я не хочу оставлять тебя здесь одну, давай вместе спустимся вниз, я должен выдать несколько книг.

– Иди один, я не пойду, – сказала Урна.

– Почему?

– У меня голова грязная.

– Нормальная голова.

– Говорю же, не пойду.

– Ты любишь меня? – спросил он.

– При чем тут это, – сказала она.

– Ответь, пожалуйста.

– Да.

– Что «да»?

– Отстань, а? – сказала Урна.

Помолчали, а потом Урна спросила:

– Как расшифровывается «метро»?

– Наверное, никак, зачем расшифровывать? – удивился Сокра. – Так можно все расшифровывать: стол, мыло, еще…

– Что ты ворчишь, я просто спросила; никак, так никак, – она легла поверх одеяла и чем-то захрустела.

– Чем это ты хрустишь?

– Я? – тут же проглотила. – Ничем. – И это ее развеселило.

Посмеялись.

– А здесь было что-нибудь такое без меня? – спросила она.

– Такого ничего не было. Два раза топили камин. Одна девушка мне принесла цветы.

– А дрова где брали?

– Соседний дом в лесах, там немного.

– Красивые цветы?

– Красивые.

– Они внизу?

– Внизу.

– А девушка красивая?

– Красивая.

– Она внизу?

– Внизу.

Больше Урна ни о чем не спрашивала, но через некоторое время Сокра сам сказал:

– Сегодня в цирке повесился медведь. Прямо в клетке. Служащие утром вынули его из петли.

– Хочешь, я что-нибудь для тебя сделаю? – спросила Урна.

– Хочу.

– Хочешь, я никуда не уеду?

– Хочу.

– Хочешь, мы прямо сейчас ляжем?

– Хочу. – Он усмехнулся. – Мне пора спускаться вниз.

Урна зевнула, пробежала вдоль горизонта и, когда утром Бр зацарапался в дверь, сонно ответила:

– Ну, встаю.

Бр протиснулся в комнату и замер.

– Ничего не будет, – сказала она ему, – это исключено.

Он не уходил.

– Ты что, по-русски не понимаешь? – Урна привстала на локтях.

Он надавил на нее рукой, и подошла очередь, и русская продавщица, выругавшись глазами, протянула без пяти триста грамм чего-то, и следующему без пяти грамм чего-то, и следующему… со всех перекрестков доносилась русская речь, и могла быть война.

– Я бы съела котлету, – сказала Урна.

– Интересно, с чего ты проголодалась? И потом котлета не русское слово, – ответил он.

Шел год, месяц, число, снег.

Через час будет светать.

Читатели гасили лампы.

Снег подтаял, проступили черненькие корявые знаки. Наст под окном походил на плохо отпечатанный газетный лист.

Мысль Сокра передалась девушке, только что закрывшей книги.

Подойдя к нему, она сказала: «Утро и газеты, вот гадость». Он взял у нее из рук книги и взглядом проводил до двери. Когда все читатели ушли, Сокра поднялся наверх и обнаружил в постели еще теплую вмятинку от Урны, не дождавшейся его. Он погладил вмятинку и вышел из библиотеки, цвета журнала «Весы» за 1909 год.

Лыжник, лыжня и снег