Читать книгу Два романа. Инициалы. Султан и отшельник - Валерия Нарбикова - Страница 9

– Ну, иди открывай, – сказал Бр.

– А кто там? – встревожилась Урна.

– Ты же просила, чтобы я что-нибудь придумал, – неопределенно ответил он.

– А почему, собственно, я «иди открывай»?

– Ты же просила. Мне-то никто, кроме тебя, не нужен.

– Мало ли, кто там, – все еще не решалась Урна.

– Вот и посмотришь, – спокойно сказал Бр.

– Вот и посмотрю, – она встала и направилась к двери.

То, что она увидела, страшно ее рассмешило. «Ах, вот оно что, – повторяла и пятилась назад, – ну-ну». Вернулась и села в кресло, выбрав самую неудобную позу, решила вообще ничего не говорить, сидеть и все: «мне-то какое дело».

Такую реакцию Бр тоже предвидел.

– Вы тут поговорите, а я пока, – он двинулся из комнаты, – там постою.

За горизонтом небо было засижено самолетами, а по эту сторону горизонта сидели две женщины. И все, что они могли сказать – было заранее известно. А поэтому не стоило тянуть время. Урна это первая заметила, и первая сказала:

– Не будем тянуть время.

– Вам нравятся его книги, – живо откликнулась та.

– Мне называли ваше имя, – сказала Урна, – очень красивое, только я забыла.

– Тамара Таракан.

– Да-да, теперь вспомнила, – почему-то обрадовалась Урна.

– Мне в одной книге у него понравилось одно место, – сказала Тамара Таракан. – Сидят двое: мужчина и женщина, и там, значит, так: казалось, она была создана письменно, а он – устно.

– Это не интересно, – сказала Урна, – я об этом больше знаю, это обо мне.

– Понимаете, это не может быть ни о ком, ни о вас, ни обо мне, это образ, это самостоятельное явление, нет, не явление, а как же сказать, – она запуталась и смутилась.

– Это обо мне, – упрямо сказала Урна, – все его книги обо мне.

А Ночная библиотека – черновик.

Но собеседница ее не слушала, твердила свое:

– Очень странные диалоги, построены по принципу «дефиса», то есть слова, в прошлом или совсем не родственники или вода на киселе, соединяются черточкой и становятся вдруг самыми близкими.

– Не понимаю, – сказала Урна, потому что не следила.

– Ну как же, помните? – с превосходством начала Тамара Таракан, потому что она помнила, а Урна – нет. – «А в чем ты родился? – а с кем ты родилась, – это не мой вопрос, – и не мой».

– Все не то, – сказала Урна, – все не то. Вы, конечно, понимаете, как написано, но не понимаете, о чем. А речь идет о лете. И чтобы узнать, родственны слова или не родственны, нужно выделить у них корень, а лето – самое подходящее время для этого. Вот и все. Отсюда и диалоги, и остальное. Например, из всего немецкого словарного запаса для обращения к любимому я бы выбрала: Der Einzige und seine Eigentum, а смысл этой фразы мне не важен, потому что, подклеивая Штирнера, Сокра глухо и совершенно равнодушно прочитал название, и, может, мне только показалось, но, может, и нет, но я ответила: «И я тебя тоже люблю», и он не удивился, а значит, не показалось.

Рамкой акварели служило сиденье для унитаза, не новое, но вполне пригодное и для унитаза.

– Я об этом не подумала, – сказала Тамара Таракан.

– Глядя на вас, мне все кажется, что вам дует в голову, – сказала Урна.

– Я должна аккуратно обращаться с головой, может перегореть вольфрамовая нить.

– На вас тратят деньги мужчины? – спросила Урна. – У вас красивая грудь.

– Летом? – разволновалась Тамара Таракан.

– Она у вас круглая круглый год?

– Летом! – уже ничего не соображая, ответила та.

– А я думала, круглый год, – сказала Урна.

– Зачем ты так? – сказал Бр, когда они с Урной остались вдвоем.

– Все равно неудачно, и главное, ничего не меняет.

– А я думал, тебе приятно будет поговорить.

– А мне вот неприятно, – отрезала Урна.

– Ну что же, Урна, ты права, это ничего не меняет, и ты останешься здесь. Хочешь, ревнуй меня, хочешь, нет, но для ревности она вполне подходит, как тебе кажется?

– Что, тебя к ней, – ухмыльнулась Урна.

Бр подошел к Урне и обнял ее.

– Не надо так говорить, – сказал он, – сегодня – санитарный день и улицы пустынны, закрыты магазины, ничего не продается, и можно свободно гулять и читать вывески: санитарный день, санитарный день.

– Ну, что ты говоришь! И тут еще эта, – Урна кивнула на кукол вообще, – приходит. Все меня развлекаешь?

– Нет, Урна, мы уже живем, – сказал Бр.

Еще несколько часов подряд они сидели и чистили друг друга в полном молчании. Потом Урна покрасила ногти.

– А что, разве меня нельзя ревновать? – ни с того, ни с сего спросил Бр.

– Что ты за человек! – сказала она, забыв, что он не человек, и испугалась сказанного. Но Бр, кажется, не придал этому никакого значения, а только переспросил:

– Значит, нет?

– Кто-то, наверное, может, только не я, – ответил Урна.

– Не ты?

– Не я.

– Кажется, понял, почему! Кажется, понял, – и он хотел сказать, что именно он понял.

– Не говори! – вскрикнула Урна.

– Нет, я скажу, – сказал он.

– Не говори, – взмолилась она, – я попробую, но, может, не к ней? – попросила умоляюще.

– Другой у меня нет, – сказал Бр.

В санитарный день они вышли поздно. И на ближайшем доме Урна прочла смазливое объявление. Кто-то менял комнату восемнадцати с половиной метров в общей квартире, и даже не на первом этаже, и не на последнем. Видимо, с солидной ванной. Слово «общая» ей особенно понравилось, она повернулась к Бр и сказала:

– Давай, давай ее получим, поменяем, или как это делается.

Ей чем-то приглянулась эта квартира, вдоволь наполненная людьми.

– Нельзя, – спокойно ответил он, – мне нельзя, я должен жить там, – и он показал на церковь.

– Ты будешь счастлив со мной, – лепетала Урна, – я тебе клянусь, в этой комнате, в общей квартире, сделай это. Я что-то припоминаю, когда-то такое уже было, я хочу повторения.

– Нет, – покачал он головой.

Она еще немного попричитала и затихла.

А день был действительно чистый. Больные деревья аккуратно перевязаны. В дорогих красивых оправах плыли облака, и лужи имели правильную форму. Меланхолическая корова заела сено черемухой, и от нее запахло черемухой, глаза устали и поползли на четвереньках.

Поцелуй – нет поцелуя, поцелуй – нет поцелуя