Читать книгу Sophia Isla. Доблесть маленькой души - Варвара Алексеевна Озерова - Страница 5

2 июля 1861

Морозец медленно пробирал до костей, оставляя на коже незримые следы тысячи иголок.

Пытаясь вырваться из дремы, Джим-Джим широко распахнул глаза: снаружи по-прежнему лил дождь, окна, овеянные стужей, были затянуты тонкой наледью.

Комната казалась Джиму опустошенной, а он сам будто и не лежал в своей кроватке: он ступал аккурат меж мирами – от каждого бессознательного взгляда, каждого безликого движения могло решиться дальнейшее близлежащее: дурманящее бодрствованье или же мертвенный, безвозвратный сон.

Тепло волнами ласкало темечко посапывающего мальчика. Распространяясь медленными робкими прибоями по всему телу и не прекращаясь до тех пор, пока не настигнет маленьких оттаявших пальчиков на ногах, – оно защищало Джима от заведенного тенью кинжала.

Джиму виделись нежные мамины руки, вспоминая которые, он прочувствовал сильный спасательный жар, исходящий глубоко изнутри – из недр грудной клетки.

Такое тепло способно подарить жизнь; вернуть то, что было безнадежно разбито; вывести за руку из нещадных пучин, разверзнувшихся под ногами в пустынях, топях, морском омуте и даже в собственном сознании…

Потерев слабыми кулачками слипшиеся от сна глаза и пропуская мимо все на свете: не замечая ни жуткого холода, ни синеющих стекол, Джим сполз с кровати и плавно, будто с завязанными глазами, побрел по канату, который натянула для него невидимая рука любящей матери.

Минуя единственное в доме зеркало, Джиму на секунду почудилось, будто прошел вовсе не он, а лишь его худая тень.

Но вместо того, чтобы убежать и спрятаться, он вернулся к зеркалу и стал упорно всматриваться в свое отражение: маленькое худое тельце, покрытое хлопковой тканью, выступающие ключицы и круглое личико, усеянное ссадинами. На карие глаза будто дикими вьюнами падали невесомые вьющиеся локоны, такие пушистые, молочно-кремового цвета.

Он источал запах сна и топленого молока – вот забава для родителей отгадать причину такого аромата.

Заглянув отражению в глаза, Джим зажмурился и, стоя на одной ноге, попытался повторить упражнение из гимнастики цигун[7].

Работа со своим «ци» уравновешивала малыша Джима и щедро наполняла энергией – в медитации он будто слышал ее зов, – она сама подсказывала, в каком уголке его сознания она сокрыта, завалена отрицательной энергией – ведь ему и стоило только внимательно поискать.

К слову, эту ценную практику, впрочем, как и все остальные знания, Джим познал на Центральном рынке. Он узнал о медитациях от одного удивительно проницательного вайшьи, покинувшего Черапунджи два торговых сезона назад.

После краткой, но эффективной медитации дурные мысли покинули голову Джим-Джима, а его тело окончательно отпустило тягучую дрему.

Сладковатый запах, доносящийся с кухни, красноречиво повествовал малышу-соне о том, что отец семейства уже бодрствует, а любимая жена, превосходный гид и просто лучшая мама на свете, – уже на очередной смене.

К слову, сегодня у неё были особенные заказчики: молодожены-исследователи, прямиком из Великобритании, – супруги Блейк собственной персоной!

Следуя за запахом, Джим размышлял: может ли он описать осязаемое им в этот момент словом нежный?

Ведь запах не может коснуться его щеки, а значит, Джим не может знать наверняка, нежный он или нет… Но почему-то было непреодолимое желание сказать, что запах, доносящийся с кухни, полон нежности…

В раздумьях Джим-Джим, сам того не замечая, остановился в дверях. Взгляд его был полностью оторван от хлопочущего вокруг плиты отца, ровно до тех пор, пока тот не выдернул малыша из очередного путешествия по черепной коробке.

– Не стал тебя сегодня будить, соня! – Голос отца заставил Джима отмереть. – Ты наверняка голодный как бык!

– Не особо… – Джим рассеянно взобрался на стул, после чего озадаченно уставился на отца: – А что… Точнее, сколько я уже сплю?

– Если считать, что ты все еще спишь… – Даниэль ласково взъерошил сыну волосы, а затем звонко просмеялся. – Пошел уже двадцатый час! – Заметив удивление на лице ребенка, отец тут же уточнил: – Мы с мамой не стали тебя будить поздно вечером, лишь переодели в сухие вещи и уложили обратно в кровать… Боюсь даже спрашивать, где ты вчера так извозился?

Но ответом отцу было молчание – ведь, как ни крути, Джим и сам был бы рад вспомнить, когда и где… а главное, что с ним приключилось – да только вот припомнить ничегошеньки не смог.

А потому, во избежание дальнейших неприятностей, решил заняться трапезой с особым пристрастием, ведь голод сам напомнил о себе после неловкой паузы почти в целые сутки, из которых 11 часов Джим боролся за свою жизнь.

На завтрак заботливый отец испек булочки с заварным кремом.

«Вот она – нежность, которую я ощущал по пути сюда…» – подумал Джим, наслаждаясь отцовской выпечкой.

Без лишних слов Даниэль налил сыну чашку теплого молока и погрузился с головой в свежую газету, а что ему оставалось? Немного надежд на то, что у сына более веселая, а главное, дружная компания и впереди прекрасный багаж собственных детских воспоминаний…

На страницах желтой газетенки пестрели заголовки:

«Сорви-головы нашего поколения: молодые, крепкие, закалённые, а главное – готовые на риск супруги Блейк.

Отправление в Черапунджи 25 мая 1861 года.

Молодожены празднуют медовый месяц на собственном корабле, невероятные снимки…»

Впрочем, от этих снимков Джим-Джима, как и всех в Черапунджи, просто выворачивало: сложно переварить столь безвкусные жуткие кадры, а что оказалось еще сложнее, так это оторвать свой пытливый взгляд от необъятной бородавки на губе у миссис Блейк.

К всеобщему сожалению, на прибытии молодожёнов делали неприличные деньги, что, как следствие, исключало любые попытки цензуры.

Уставший от похожих как две капли воды новостей, Даниэль отложил газету в сторону. За окном в размеренном темпе моросит дождик, а облака, как назло, затянули небо, изредка пропуская лишь пару солнечных лучей. В такую погоду Даниэль точно не поведет сына в очередное путешествие.

Когда погода на время успокаивалась, а за окном расправлялась во весь свой рост флора, вытягивая могучие ветви к солнцу, – отец с сыном готовили французские тосты «на новый лад» и пускались на несколько дней в захватывающее путешествие…

Порой, начиная от порога своего дома, они доходили до живых мостов[8], водопада Нохкаликай[9] и пару раз даже заводили знакомства с дикими племенами…

Но если их путь лежал через Омут леса или Святое подземелье, они строили новый маршрут: ведь даже для опытных путешественников вроде этих ребят такие места оставались под запретом.

Однако этот запрет не распространялся на Мию Крафт – проводить по проклятым местам туристов было, есть и будет ее любимой работой!

В своих путешествиях Джим и Даниэль каждый раз находили что-нибудь диковинное: редкие, но вкусные ягоды, качественный материал для столовых приборов и декора, камушки разной породы и формы, а однажды они даже отыскали настоящий медный амулет!

К слову, его они нашли недалеко от дикого племени, с которым им посчастливилось познакомиться сразу после удивительной находки. Знакомство не задалось, и тогда команда кладоискателей решила не возвращать реликвию в племя, а подарить ее любимой маме.

Тщательно изучив старинный амулет дикого племени, Мия предложила продать его с молотка: по ее словам, за него дали бы немалые деньги. Однако кладоискатели отговорили настойчивую женщину, что удалось с трудом, ведь что является настоящей драгоценностью для ценителя, если не собственный старинный амулет на шее?

Вдобавок ко всему прочему, не хотелось бы признаваться совестливой женщине, при каких обстоятельствах она получила медную ценность.

Так, вечерами, после похода с сыном, Даниэль, поддаваясь трепетным порывам своего сердца, составлял очередную маршрутную карту. Очень скоро это стало их с Джимом традицией – когда выйти из дома не представлялось возможным, а делать было нечего, они садились у огня и рассматривали карты, вспоминая самые лучшие моменты приключений.

Вот и сегодня, предаваясь душевной беседе за стаканом теплого молока, они изучали пройденные пути – переживали все заново, оживляя моменты, захватывающие дух.

Вот карта, напоминающая о том, как, пересекая бурную реку по живому мосту, Джим помогал отцу вести наблюдение за птицей, наглым образом преследующей их на протяжении нескольких километров. После того как та отстала, путешественники не обнаружили своих французских тостов на привале.

А вот другая, рассказывающая нам о том, что как-то раз, проходя мимо холодного прозрачного озера, они решили наловить рыбы руками! И к слову, у них прекрасно получилось. Правда… приготовить удалось не с первого раза: рыба-то – волшебная оказалась! Джим это в книжке прочитал.

«Но сегодня, вероятно, не такой день…» – сложив руки перед собой, Даниэль по-заговорщицки посмотрел на скучающего сына.

– Как смотришь на то, чтобы сделать что-нибудь диковинное из того самого кедрового бревнышка?

Радость от неожиданного предложения переполнила Джима мгновенно! Этот чурбанчик хоть и не раз привлекал их с отцом, но продолжал лежать для особого случая, в Черапунджи кедр – священное дерево.

Оставив все далекие мысли позади, Джим-Джим вместе с отцом покинул переполненную нежностью и чадом столовую.

В трудах пролетело несколько часов, но, несмотря на приятное занятие, день полз медленнее мудрой черепахи. А спустя несколько неудачных попыток вырезать из кусочка дерева фигурку кингфишера[10] настроение трудиться у Джима пропало. Он, конечно, мог пойти на рынок и скоротать там время в приятной компании, но отчего-то выходить на улицу, еще и в непогоду, желания не было.

А пока Джим пытается вырезать очередного кингфишера, я расскажу вам кое-что о самих Крафтах.

Их история не была так проста, как может показаться на первый взгляд.

Вы, верно, подумали: «Вот они – счастливцы, кардинально изменившие свою жизнь… Смельчаки, сбежавшие из Бельгии в другой, новый мир, совсем не похожий на их привычный!»

Да – смельчаки. Только по тем временам это был очень тернистый и опасный путь! Практически невозможный переезд в Черапунджи, который им пришлось пройти с двухлетним ребенком на руках.

Таинственная Индия хоть и приняла их, но они так и не раскрыли свой потенциал: их надежды, планы и мечты не распустились здесь, в Черапунджи. Мия и Даниэль не стали жить лучше, наоборот, их жизнь стала игрой на выживание, но появилось то, что за деньги купить, увы, не дано.

Счастье.

Они определенно стали счастливее – здесь они переродились и стали спокойнее. А причиной были природа, радушие местных жителей, новый язык и новые запахи… Возможность стать ближе, обрести любовь в два, нет – в три раза крепче! И конечно же, посвятить все свободное время бутону их любви – малышу Джим-Джиму.

Но произошло и то, что сильно подкосило отца семейства.

Даниэль – прирожденный стратег, картограф и путешественник. Единственное, что этот страстный мужчина любит больше карт, – это свою жену и кроху-сына.

Но жизнь наполняется большим смыслом, когда после очередного путешествия Даниэль вновь берет в руки рулон плотной картографической бумаги и любимую логарифмическую линейку.

Здесь, в Черапунджи, картографы никогда не требовались – да и зачем? Ничего толком не менялось уже несколько веков! Поэтому бывший картограф старается растягивать оставшийся материал и с большим трепетом хранит свои любимые инструменты.

Единственное что приносит Даниэлю гроши на чужой земле, – это резьба по дереву.

Вот так для Даниэля Крафта открылась одна дверь и захлопнулась вторая.

Мия же, напротив, – сохранив возможность заниматься своим любимым делом, стала приносить в семью хорошие деньги.

Выступая в качестве проводника в коварный мир дикой природы, Мия демонстрировала богатым туристам все краски здешних мест, в том числе лазы заброшенного Святого Подземелья и Омута Леса!

Это оказалось в сто крат приятнее, чем водить людей по тавернам в Брюгге. Ну а местные жители с удовольствием переложили на приезжую иностранку все злосчастные маршруты.

Туристическая конторка, в которой работала Мия, не отличалась каким-либо лоском, напротив, помещение напоминало затхлый сарай, в котором вечно темнота и сырость, но она была единственной на все Черапунджи! А значит, приносила огромные деньги предприимчивому старику индусу.

Кроме того, Мия была единственной женщиной в коллективе и единственным человеком, в идеале владеющим четырьмя иностранными языками: нидерландским, французским, немецким и английским, который был жизненно необходим при разговоре с любым европейцем. Именно это и было причиной прибыльности: за один тур с Мией Крафт давали в семь раз больше валюты, чем за обычного местного гида.

Поэтому Джим видел чаще папу, чем маму.

Приглушенный звук дождя из прихожей сопровождал хлопочущих над ужином домочадцев. И Джим, и Даниэль заметили, что в доме засел неприятный холодок – однако, ускорив процесс подачи горячих блюд к столу, они не подумали обратить на это внимание.

Беда не приходит одна, и сегодня, вместе с холодом, в дом вошла опустошенная Мия Крафт.

Будто зайдя в храм, Мия оставила все слова за порогом.

Не проронив ни слова, она безвольно прошла к столу и, не отрывая глаз от покрасневших на холоде рук, присела.

Столовая освещалась шестью толстыми свечами, горячий воск от которых растекался, словно вороная песнь: плавно и естественно, образуя лужицы, – а фитилек изредка потрескивал на слуху.

Этот тяжелый блуждающий взгляд трудно было назвать осмысленным. И как бы сильно мужчины ни хотели его оживить, соблюдалось негласное правило молчания: ни Джим, ни Даниэль не задавали лишних вопросов, а лишь теряясь в догадках, терпеливо ожидали, отогревая ее своими глазами и мыслями.

Мия, хоть и сильная волей и духом женщина – но она в первую очередь их женщина… Заботливая, нежная, находчивая, любимая и веселая! А потому продержались они недолго.

Уже через несколько минут двое обеспокоенных мужчин хлопотали вокруг Мии и изо всех сил окружали ее своей любовью, заботой и теплом, но та даже не подарила им взгляда – не показала, что жива и дышит.

Гром, нежданно и негаданно, прозвучал с трехкратной силой, вобрав в себя мощь столетия – мощь голодного, обманутого покровителя, условием которого было лишь уважать и почитать его благосклонность к людям, взамен на нескончаемые гроты богатств: не столько цветастых камней, сколько возможности жить благостно и забвенно, без излишних коллизий и катастроф.

У всех без исключений екнуло сердце – молния, мелькнув неподалеку от дома, сразила наповал старое худенькое деревце.

Глаза Мии оживились, а губы неразборчиво обозначили фразу – несколько мгновений спустя она нашла глаза мужа и повторила ее вновь:

– Они погубят всех нас…

Даниэль обошел стол и опустился к Мие, намереваясь заглянуть в ее глубокие и такие расстроенные глаза. Единственное, что он мог сейчас для нее сделать, это, пожалуй, дать ей вызволить свой голос из пещеры страха – вывалить на него всю ту кашу, которую она заварила в своей голове.

– Не держи все в себе, прошу, поделись с нами… – Даниэль был обеспокоен пуще прежнего, но не показал этого ни ей, ни маленькому сыну, хотя тот и догадался об этом самостоятельно.

– Что мне сказать? Что мне ответить, если я сама еще не разобралась во всем этом? – отвлекшись на мужа, Мия будто прозрела.

Словно в трансе опустившись за стол, изнуренная женщина даже не заметила, как тепло и светло на их маленькой уютной кухне. Уйдя в себя, она даже не почувствовала чудесный запах любимого рагу, не увидела бесподобно пахнущие цветы, скромно стоящие возле плиты, и даже не заметила безупречно уложенные волосы своего сына, в руках которого была зажата новая фигурка диковинной птицы.

К ее глазам подступили слезы.

Она плакала не из-за усталости, которая настигла ее после работы, и даже не из-за супругов Блейк, которые потрудились оставить после себя ощущение безысходности и шлейф разочарования во всем людском начале.

Она плакала даже не из-за обиды на себя, которая съедала ее изнутри…

Мия плакала, потому что почувствовала себя под защитой: в тепле и уюте она поняла, что дома ей нечего бояться, ничто не имеет значения, если тебя так встречают с работы.

Да… это были самые настоящие слезы счастья.

После теплых объятий, за «очень поздним ужином»[11], Даниэля и Джима ждал долгий, но очень интересный рассказ о том, что Мие удалось узнать про планы Блейков:

– Знаете, я увидела нечто в их глазах, что меня не на шутку испугало: у них определена весьма конкретная цель! – слова оставляли после себя липкое ощущение тяжести – произносить их оказалось непросто.

Набравшись смелости перед самой собой, Мия продолжила с новым напором:

– Супруги Блейк намереваются «разоблачить» все легенды и мифы о здешних местах. «Все до одной» – так они и сказали.

За столом изредка звенели столовые приборы: напряжение нарастало с каждым сказанным словом. Все присутствующие понимали, какую лавину может вызвать эхо от услышанного ими за этим столом.

Даниэль взял руку Мии, и ее маленькая ладонь утонула в его тепле – безмолвная поддержка порой работает лучше любых произнесенных слов… Все затихли в ожидании продолжения.

– Такое чувство, будто они готовы пожертвовать собственным рассудком ради миссии, которую создали у себя в голове. У них определенно есть четкий план, – будто уверяя саму себя, произнесла она. – Я догадалась, как только услышала их первые вопросы, и поняла, чем именно они интересуются… Эти люди определенно знали, что будут рассказывать миру еще до встречи со мной, но зачем тогда им нужно было спускаться глубоко под землю и прорываться сквозь порывистые потоки пещерных ветров, прорубать дорогу к Сердцу Омута Леса, переступать через болотные капканы… Нет, я не понимаю! – откладывая вилку, рассердилась Мия.

– Может, они хотели обеспечить себе определенную базу… – Даниэль мастерски подбирал нужное слово, – доказательств? При случае рассказать о том, что побывали в Черапунджи, видели все своими глазами, слышали своими ушами… Тем самым превратить эту поездку в некоторое доказательство своей теории? – Даниэль попадал четко в цель, его простота рассуждений воодушевляла Мию.

– Если, по их мнению, дождевые осадки стекают со склонов гор в долины, равномерно питая урожай Бангладеша, из чего следует, что никакие силы не причастны к засухам, – то вполне может статься, что отсутствие намека на паранормальное явление станет тому доказательством! – Мия просияла, они шли по хлебным крошкам, оставленным Блейками из презрения к чуждой им культуре. – Может, осадки куда и стекают, но точно не к нашим соседям!

– Да, ты права, это невозможно… – Голос Даниэля превратился в наставнический, профессорский, ее любимый. – Я смотрел по картам: самые высокие точки местности обрамлены густыми полями Черапунджи… Да что там полями, до полей идет густой лес, а на границах с соседями… – Даниэль неожиданно замолчал, смотря Мие в глаза, – он понял причину ее отчаяния.

Ведь никто им не поверит: кому может понадобиться усомниться в словах богатых людей из Великобритании?

Тем более кому придет в голову встать на сторону сверхъестественной теории, подставляя свою репутацию под перекрестный огонь ошеломленных критиков?

А если кому-то и придет это в голову, какова вероятность, что этот кто-то захочет докопаться до истины?

Какова вероятность, что ему придет в голову проверить карту местности?

То могли бы сделать они, Крафты. Но кто они? Люди без титула, люди без фамилии.

Джим тоже все понял, ему стало также грустно. Долгое молчание было прервано тонким вдумчивым голосом:

– Но, может быть, и мы что-то сможем? Пока что нет никаких доказательств, а значит, мы сможем их опередить.

Мия сочувственно посмотрела на сына, затем на Даниэля.

– Как и доказательств причастности высших сил, дорогой. Видишь ли, миссис Блейк была крайне заинтересована рассказами про Воздушных Див и про шалости местных духов – хранителей этих мест. Я бы сказала, слишком заинтересована для человека науки. Ко всему прочему, я не смогла предложить им никаких альтернатив, никаких официальных доказательств. И неспроста ведь они засыпали меня вопросами про «Дар чистого неба», упоминаемый в легенде «Непорочного»[12], автор которой неизвестен, так же как и автор любого другого местного фольклора. А им обязательно нужен автор: конкретный человек, вокруг которого они закрутят линию своей миссии, возможно, даже обвинят кого-то во лжи, чтобы обрести почву под ногами.

После короткой паузы Мия добавила:

– Могла ли я выдать им то, что доселе никому не известно?

Как только Мия произнесла это вслух, она испугалась собственной мысли. Стало ясно: Блейки обязательно напомнят о себе.

Закончив позднюю трапезу, у всех без исключения на душе было легко и спокойно. Излечившись от волнений и переживаний, семья отправилась в свои уютные спальни, где беззаботно предалась глубокому сну, под томную мелодию благовоний, на время позабыв о грядущих хлопотах долгожданного праздника.

Этой ночью в голове Мии Крафт звучал прокуренный голос коренастого диктора:

– Знакомьтесь! В правом углу ринга – молодая супружеская пара Блейков! Вчерашние студенты-социологи, скандальные популяризаторы, борющиеся за право признания единственно верной теории – своей теории!

Из зала раздался оглушительный шум аплодисментов. Дождавшись, когда шум поутихнет, диктор продолжил:

– И в левом углу ринга – коренные жители Черапунджи, передающие из поколения в поколение свою многовековую историю…

Аудитория раскалялась, подобно чану на костре, что только раззадорило алчного человека:

– Так чья же правда победит в этом нечестном бою: злой язык чужеземца против языка нации…

S.I.

К трем часам ночи было слышно, как под окнами спящих жителей Черапунджи стонет от засухи сырая земля. Деревья трещали по швам: древесная кора вздымалась и лопалась, образуя новые пузыри. Всё вокруг стонало от обезвоживания.

Люди изнемогали от жажды, отчего их сны были омрачены миазмом скверных ощущений. Лишь дом Крафтов хранил прохладу – никто не страдал.

Никто, кроме маленького Джим-Джима.