Читать книгу Записки театрального ребенка - Варвара Титова - Страница 14

Пока мама занималась переездом и обустройством на новом месте, я жила у бабушки в челябинской области.

– Варька, ты теперь джамбулка, – подтрунивал надо мной папа Ваня, всякий раз усаживаясь за стол обедать или ужинать.

– Я не булка! – кричала я, – Никакая я не джамбулка!

– Тиханька, тиханька, – легонько постукивая по спине, успокаивала меня бабушка.

И вот меня привезли в Джамбул. Нас с мамой поселили в маленькой комнате двухкомнатной квартиры, в которой жила Клавдия Львовна. Это была пожилая женщина с благородной седой головой и гордой прямой осанкой. Ее сын Лёвушка был когда-то в театре режиссером, но трагически погиб в расцвете лет. В театре из уважения к его памяти не стали выселять пожилую женщину из квартиры. Но, считая, что ей слишком жирно пользоваться столь большой площадью, периодически кого-то к ней подселяли.

Жила она очень уединенно и независимо. В гости никто не ходил. В квартире была идеальная чистота. В ее комнате стояла большая железная кровать с шишечками на спинках. Всегда аккуратно застеленная покрывалом, на котором в изголовье стояли две огромные взбитые подушки, покрытые кружевной накидкой. Шкаф, комод и старинное пианино марки Бернштейн.

Единственной верной компаньонкой была кошка Муська. Гладкошерстная, трехцветная, с огромными зелеными глазами и тощим длинным хвостом. Кошка была нелюдимая. Она признавала лишь свою хозяйку. Иногда вечерами, Клавдия Львовна садилась в глубокое старинное кресло с высокой спинкой и, глядя на портрет своего Лёвушки, плакала. Дикая, по отношению ко всем, Муська, прыгала ей на колени и начинала слизывать слезинки, скатывающиеся по старческим щекам.

Мама сразу меня предупредила, что в квартире нельзя шуметь и шалить, чтобы не беспокоить величественную соседку. Мне это условие выполнять было не трудно. Иногда Клавдия Львовна приглашала нас к себе в комнату. Мне очень хотелось погладить Муську, но она мигом забиралась под кровать, где все было заставлено ящиками с книгами, и выудить ее оттуда было не возможно. Они беседовали с мамой. А я тихо гладила уголки пианино. Или рассматривала замысловатые трещинки на его крышке.

На второй день после моего приезда ночью выпал первый снег. Причем как-то сразу и неожиданно во дворе образовались сугробы глубиной примерно сантиметров двадцать. Увидев любимый снег, я запросилась на улицу. Мне разрешили погулять во дворе под окнами и, прихватив пластмассовую лопатку, я вышла на улицу.

Детей во дворе не было. Снег оказался каким-то рыхлым и непривычно мокрым. В Сибири я с таким не сталкивалась. Там он всегда был пушистым и рассыпчатым.

Поковыряв его минут пятнадцать и не найдя в этом ничего интересного, я вернулась домой. От чего-то хотелось плакать. Вспомнился Томск, наш двор и санки. Тут все было не так, все было чужим и неприветливым. На следующий день снег полностью растаял. И стало еще тоскливее.

Театр тоже поначалу не произвел на меня впечатление. Это было огромное железобетонное здание, а не роскошный томский особняк. В нем было холодно и не уютно.

Мама меня устроили в детский сад, который находился на другом конце города. У меня от него не осталось никаких впечатлений. Да и водили меня туда не часто и не долго. Помучившись с моей утренней и вечерней доставкой в сад и обратно, мама плюнула и решила отказаться от этой затеи.

Наконец, зима все-таки наступила. Я подружилась с ребятами во дворе. Мы катали друг друга на санках, кидались снежками. И там впервые меня научили лепить снеговиков.

Однажды к нам во двор прибежала огромная овчарка. Это был пес, и мы его назвали Верный. У него был чудесный огромный шершавый нос, большущий розовый язык, которым он норовил лизнуть каждого и внимательные чуткие глаза, выражающие абсолютную преданность. Я прибежала с ним домой.

– Мама, мама, – закричала я с порога. – Посмотри, это Верный! Он такой умный! Давай, он будет жить у нас!

– Это невозможно, – вздохнула мама, рассматривая собаку. – У нас мало места, да и Клавдия Львовна вряд ли этому обрадуется.

Мы сидели с Верным в подъезде. Я его обнимала и плакала. Пес вилял сочувственно хвостом и поскуливал. Через какое-то время он пропал. То ли его кто-то приютил, то ли нашелся его настоящий хозяин.

Однажды мы с мамой возвращались вечером из театра. В розовом свете уличных фонарей кружились пушистые снежинки. Мы остановились ими полюбоваться.

– Мама! Мам, – тихонечко позвала я.

– Что случилось? – мама присела и заглянула мне в лицо.

Я прижала ладошками уши ее белоснежной кроличьей шапки и сказала, – Мамочка, ты так на Верного похожа, правда, правда.

Она рассмеялась, и мы пошли дальше к дому.