Читать книгу Записки театрального ребенка - Варвара Титова - Страница 17

Первый хомяк у нас появился еще в Томске. Кто-то из театральных, видимо желая избавиться от скотинки, подарил его нам. Хомяка назвали Хома. Он жил у нас в трехлитровой банке.

У меня появился негласный ритуал. Сидя на горшке, посреди комнаты, я просила маму:

– Дай мне хомочку подельжать!

Мама доставала хомяка и давала мне. Хома так и норовил выкарабкаться из моих детских ручек. Поэтому я его сжимала покрепче. Наблюдая за этой борьбой, мама наконец, не выдерживала:

– Варя, ну зачем ты его так терзаешь? Давай вернем его в банку.

Собственно, на этом ритуал каждый раз и заканчивался. Хомяку было тесно в банке, и он стремился наружу. Вставал на задние лапки и быстро-быстро греб передними в надежде, что сумеет вскарабкаться. Но, они лишь скользили по стеклу.

Однажды, долго наблюдая за этой картиной, я сделал вывод:

– Мама, смотли, как тельзает, как тельзает.

В моем понимании слово «терзать» означало вынимать Хому из банки. Куда он потом делся, я не помню. Видимо тоже кому-то отдали.

В Джамбуле первым моим живым уличным трофеем была черепаха. Как-то летом мы играли в прятки на огромных газонах из клевера. Они окружали расположенный рядом с домом кинотеатр. Играть было забавно. Пока водящий считал:

– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!

Нужно было отбежать подальше, рухнуть в траву и замереть. Бухнулась я как-то в траву, лежу. Вдруг рядом что-то зашевелилось. Я подумала, что это змея, и вскочила. Лучше быть обнаруженной и потом водить, чем оказаться укушенной.

Приглядевшись внимательно, я увидела, что это черепаха. Видимо какой-то «очень добрый» человек выбросил ее, как надоевшую игрушку. Игра тут же была закончена, и я с гордым видом, прижимая черепаху к груди, двинула домой.

– Мама, я черепаху нашла! – крикнула я с порога. – Ее кто-то выбросил в клевер, а я нашла. Она же не выживет на газоне зимой, можно она будет жить у нас?

– Надо же какая Тортилла, – мама погладила черепаху пальчиком по панцирю. – Да, пусть живет, только ты будешь за ней ухаживать.

– Конечно, буду, – я даже подпрыгнула от радости. – Подержи-ка ее, я сгоняю на помойку за коробкой. И мои сандалики быстро застучали по ступенькам.

В нашей четырехкомнатной актерской общаге почему-то надолго другие жильцы не приживались. И часто остальные комнаты пустовали. В соседней такой же общаге – тоже четырехкомнатной квартире, в нашем же доме, но в другом подъезде, всегда было битком, а у нас нет. Маме разрешили занять вторую комнату. И у меня появился свой законный отдельный угол.

Мама никогда не препятствовала моему желанию заводить животных. Поэтому вся найденная на улице живность в итоге оказывалась у нас. Помню, как-то раз, мы нашли во дворе щенка, и я торжественно принесла его домой. Но жил Тимка у нас до первых гастролей. Взять его к себе на лето согласилась театральный парикмахер, тетя Наташа. Она жила с пожилой мамой, и та с удовольствием приютила Тимку. А в итоге так к нему привязалась, что, когда мы вернулись, отдавать назад отказалась наотрез.

Летом я таскала домой воробьев, которые, толком не научившись летать, падали из гнезд. Пришлось в зоомагазине купить металлическую клетку для птиц. Мама даже научилась их выкармливать. Она брала половинку яичной скорлупы с оставшейся плёночкой, наливала в него воду, и капельками, стекающими по плёночке, поила пернатых. Через неделю воробышки крепли и упархивали прямо с балкона.

Как-то раз я принесла ворону, ее видимо хорошенько потрепала кошка. Несчастную птицу выходили и тоже благополучно отправили на волю.

А однажды мы во дворе нашли белого хомяка. После долгих препирательств, хомяк достался мне. Я принесла его домой и посадила в птичью клетку. Поздно вечером вернулась со спектакля мама и легла спать.

Она проснулась от какого-то дребезжания. Звенело довольно громко. Мама встала, включила свет и обнаружила, что это хомяк отчаянно грызет алюминиевые прутья клетки. Не зная, что с этим делать, а спать-то хотелось, она не придумала ничего лучше, чем просто отпустить хомяка гулять по комнате.

Примерно через час в комнате послышалось громкое хрумканье. Маме пришлось снова встать. Оказалось, что хомяк нашел щелку между полом и плинтусом у балкона, залез в нее, и начал грызть древесно-стружечную плиту, которая лежала под линолеумом. Мама попыталась вытащить оттуда хомяка, но он ее от души тяпнул за палец, отстаивая свое новое жилище.

Спать хотелось невыносимо, но это методичное «хр-хр-хр» этого не позволяло. Рядом с балконом на столике стояла брызгалка для белья при глажке, и мама, недолго думая, решила отомстить «гаду». Она, от души попрыскала в норку водой.

Хомяк притих. Подождав еще немного, мама наконец легла и заснула. Примерно через час, обсохнув и приведя свою шубку в порядок, оккупант вновь начал расширять пространство с удвоенной энергией.

Полусонная мама снова побрызгала в норку водой. Так ей пришлось вскакивать всю ночь. Утром, проснувшись, она накинулась на меня:

– Немедленно уноси эту тварь! – рявкнула мама и рассказала про свои ночные мытарства.

Днем она уехала на репетицию, а я стала думать, как же выманить хомяка из уже довольно глубокой норы. Палец не сунешь – кусается. Я сгоняла на кухню, принесла кусочек печенюшки, положила возле норки и стала ждать. Не тут-то было. Хомяк, видимо, предпочитал помереть от голода, нежели лишиться своего нового дома.

Наконец, я придумала. Взяла большую ложку и быстренько выковырнула испуганного хомяка наружу. Схватив его, я побежала к Ленке, которая вечером тоже отстаивала свои права на него, и вроде даже всплакнула.

– На, держи! – сказала я ей, когда Ленка открыла мне дверь, – Забирай, мне не разрешили!