Читать книгу Бунтующий Яппи - Василий Богданов - Страница 12

МЕНЮ

ОРГАНАЙЗЕР

Календарь: Нояб. 2004 – нед. 45 пт. 05

Дать заметку: Встреча

Тема: Собрание избирателей

Место: Приёмная депутата В. Кокоши

Время начала: 15:00

Время окончания: 16:30

Со звуком. ОК. В другое время. ОК. Дата: 04.11.2004 ОК. Задать время: 20:00. ОК. Заметка сохранена.

User: Rebellious Yappy

Никто не умеет произносить слово «блядь» с такой отчётливой угрозой, как мой босс – депутат Городской Думы Виктор Кокоша. «Блядь» тихо расходится в воздухе. Растворяется, будто «Эффералган Упса» в стакане с водой. «Блядь» имеет в виду ту же фатальную окончательность, завершённость, точку, тупик, что и «пиздец», но в отличие от «пиздеца», который топором падает на голову слепой беспомощной жертвы, «блядь» скрипит зубами и готово дать последний отпор. «Блядь» по сути своей отчаянно и бесповоротно. «Блядь» смыкает Кокошины зубы в жестокой бульдожьей хватке.

Времени 14:50. Я сижу у Кокоши в кабинете. Со мной адвокат. Кокоша просил меня найти адвоката. Я нашёл. Кокошино «блядь», произнесённое сквозь зубы в настежь открытое окно, ёмко описывает ЧП, свалившееся на Кокошин избирательный округ; крайне мутный комментарий адвоката по поводу сложившейся ситуации и перспективы грядущей предвыборной кампании в городскую думу. Холёный розовощёкий адвокат с обманчивой улыбкой младенца очень долго разъясняет Кокоше возможные процессуальные препоны. Кокошино лицо, как всегда, хранит неподвижность, будто замороженное местным наркозом. Очень медленно шевелится только нижняя губа: «Блядь». Победа по очкам, которую предлагает адвокат, его явно не устраивает. Нужен нокаут. На стенах кокошиного кабинета красочные фотографии изображают, как депутат в кимоно с ноги заряжает противнику в голову, или сам расшибает лбом пылающие кирпичи, или с гордой улыбкой держит над собой кубок чемпионата по кикбоксингу. Много фотографий, фиксирующих момент поражения кокошиных противников. «Блядь, вот бы его на ринг вызвать!» – шевелит нижней губой Виктор Кокоша. Адвокат разводит руками: дескать, не тот случай.

– Виктор Владимирович, там уже граждане собираются, – осторожно докладывает похожая на Рембрандтову Данаю круглозадая Ира, секретарша, которую Кокоша втайне от жены по пятницам равнодушно трахает в сауне гостиничного комплекса «Эрмитаж».

– Чё, много их там? – раздражённо бросает Кокоша, закрывая окно.

– Да человек десять-пятнадцать, – презрительно отвечает она, стараясь попасть в тон начальнику.

– Ну пусть ещё подождут, – говорит депутат. Каждое слово он роняет медленно, будто тщательно обдумывая. – Как наберётся человек тридцать, будем запускать.

– Хорошо, – улыбается Ира. – Надеюсь, они не все притащатся.

– Я тоже на это надеюсь, – деревянно ухмыляется Кокоша. – А ты чё, блядь, не сказала им, чтоб присылали только делегатов, не больше одного человека от подъезда? – слова тяжело падают, как камни, складываясь в неприступную крепость, ворота которой крепко закрываются так же, как и Кокошин рот.

– Сказала, Виктор Владимирович, но они же, как бараны, – сетует секретарша.

– Блядь, – размыкает губы депутат, – в натуре, как стадо баранов. Могут и все припереться. Хули тогда с ними делать? Они же все сюда не влезут. – Он, будто Терминатор, сканирует глазами свой кабинет.

– Может, я тогда не буду всех пускать? – бесстрашно предлагает Ира.

Я молчу. Адвокат улыбается, как младенец. Кокоша бесстрастен.

– Точно. Пускай только делегатов от подъездов. Остальных на хуй. На улице подождут, – обрубает он.

– Есть! – Ира берёт под козырёк и исчезает из кабинета.

Кокоша скользит взглядом по стульям, расставленным для делегатов.

– Короче, порядок такой, – говорит он нам. – Сейчас они зайдут, и я вас представлю. Тебя, Андрей, как моего помощника, а Вас как адвоката, специалиста по таким искам. Потом мы их внимательно послушаем. Так надо. Хотя я вам уже всё в принципе рассказал. Всё равно. Пусть языками почешут. Потом вы по очереди встанете и скажете, что мы все вместе собираемся делать. Только надо будет им очки втереть как следует, бля. Про защиту их конституционных прав и прочую хуйню. Чтоб они думали, что у нас всё под контролем.

– Виктор Владимирович! – взмолилась секретарша, отворяя дверь кабинета. – Они мне уже всю душу вымотали!

– Что? – недовольно спросил Кокоша, прерывая инструктаж.

– Хотят войти… – Она выразительно указала взглядом за дверь.

– Ну, пусть заходят уже, – равнодушно махнул рукой депутат.

В ту же минуту в кабинет под полупрезрительным взглядом секретарши цепочкой потянулись оробевшие граждане, возглавляемые невысокого роста полной женщиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти, с криво накрашенными губами цвета «баклажан».

– Я же знала, что Вы нас уже давно ждёте, Виктор Владимирович! – бодро объявила женщина и испепелила взглядом секретаршу. – А вот Ваши, с позволения сказать, сотрудники!

Она остановилась, и её съехавший набок огромный малиновый шиньон задиристо встопорщился. Секретарша изобразила полную отстранённость.

– Виктор Владимирович, да Вы же поймите, Вы наша единственная надежда! – Женщина бросилась к Кокоше, и я решил, что она сейчас рухнет ему в ноги.

– Здравствуйте, Вера Семёновна, – поморщившись, улыбнулся Кокоша.

– Значит, Виктор Владимирович, что я Вам сейчас скажу. А они пускай пока рассаживаются… – Она деловито взяла его за локоть и отвела в сторону. В эту минуту её переполняла гордость оттого, что ей целиком удалось завладеть вниманием депутата. Она стояла рядом с ним, живым воплощением власти, и каждый её суетливый жест, каждый взгляд, каждое взахлёб произнесённое слово приобретали вдруг особенное значение.

– Вы только посмотрите на неё… – Меня мягко потрогали за запястье. Очень благовоспитанная дама присела слева от меня.

– Я присяду рядом с Вами? Позволите, молодой человек? – спросила она.

– Конечно. Пожалуйста, – пожал я плечами.

– Меня зовут Ирина Фёдоровна, – представилась дама.

– Очень приятно. Андрей.

– Вы, верно, адвокат?

– Нет, адвокат вот. – Я указал взглядом на сидящего справа адвоката, который чуть поклонился и подарил даме чарующую детскую улыбку.

– Михаил Аркадьевич Русальский, адвокат, – сказал он, одновременно протягивая ей визитку.

– Очень приятно, – отвечала дама. – А Вы, наверное, помощник депутата? – спросила она у меня.

– Да, – ответил я.

– Я всегда сажусь здесь, – продолжала Ирина Фёдоровна, – не с остальными. – Она кивнула на располагавшихся против нас граждан. – Мне можно. Я тоже помощник Виктора Владимировича в некотором роде. Без меня ему пришлось бы невероятно тяжело. Вы себе не представляете, что это за люди! Вот с виду все более-менее приличные, у всех сейчас одна и та же проблема, которую надо решать сообща, но внутри, Боже мой, каждый хочет выгадать свой корыстный интерес. Как их организовать? Как элементарно заставить их выбрать делегатов и направить в одно место? Видите эту женщину? – Она осторожно кивнула в сторону Веры Семёновны, которая всё ещё цепко держала депутата. – С виду такая активистка! Борется за общее дело! А на самом деле, – Ирина Фёдоровна понизила голос, – я-то знаю, что ей предложили 10 000 рублей за её акции, и сейчас она думает, как бы ещё подороже их продать!

Я делал вид, что наблюдаю за всё прибывавшими гражданами, которым уже не хватало стульев, и они становились вдоль стен депутатского кабинета, а на самом деле внимательно слушал Ирину Фёдоровну.

– Я Вам больше скажу, Андрей… – Она снова доверительно коснулась моего запястья. – Сейчас эта особа рассказывает Кокоше то же самое про меня, будто бы это я согласилась променять совесть на деньги! Но Виктор-то Владимирович не дурак. Он не может поверить всей этой грязи. Я единственный преданный ему человек. Я даже знаю, кто из здесь присутствующих ещё продался. Вон видите, видите, – она снова перешла на шёпот, – вон ту мадам в идиотской зелёной шляпе. Она тоже себе на уме, хотя и громче всех возмущается. А остальные? Остальные – простые безграмотные люди, которые понимают, что их надули, обвели вокруг пальца, но толком не знают, как это произошло, – с грустью завершила Ирина Фёдоровна.

– Ну что? Начнём? – громко сказал Кокоша, освобождаясь наконец от Веры Семёновны, которая отошла от него и заняла место на правом фланге с самого края, так чтобы ей видны были и граждане, и мы, расположившиеся напротив.

– Начнём, начнём. Чего тянуть-то? – прокатилось по толпе.

– Здесь у нас сегодня адвокат Михаил Аркадьевич Русальский, большой специалист по защите прав акционеров. – Кокоша рукой указал на адвоката, который привстал и обезоруживающе улыбнулся. – И мой помощник Андрей Александрович Гриневич. – Я встал и снова сел, уловив едва заметный старческий ропот: «Какой молодой».

– Ну, кто скажет? – Кокоша обвёл собравшихся взглядом. Граждане заёрзали, некоторые неловко отвели глаза.

– Так кто? – вполголоса спросили из толпы.

– Кузьмович, может?

– Ну.

– Как старший.

– Ну.

– Пётр Кузьмович, скажи хоть ты! – крикнула Вера Семёновна. – Тебя ж первого обмишулили.

Из рядов поднялся худосочный глазастый, как лунь, старик и, испуганно озираясь по сторонам, засипел:

– Ну, это как. По порядку, начить, надо рассказывать. Начить, я дома был, когда они постучали. Вечер был уже. Часов семь или шесть ли? Не помню. Валька у меня в магазин ушла за хлебом. И я один сидел. Ну, я открыл. Они мне говорят, здравствуйте, дедушка, говорят, мы, говорят, из обществ… общественной какой-то организации. Вроде как пионэры, начить, раньше были.

– Да кто они-то, Кузьмович? Что за пионэры? Ты людям-то скажи, а то не поймут.

– Они-то. Ну. – Кузьмович развёл руками. – Они. Парни какие-то. И девка с ними. Молодые. Вы, спрашивают, хотите, чтобы у Вас во дворе ещё один дом стоял? Так я говорю, чёрт, говорю, знает, какой ещё дом? Они, мол, тут фирмачи московские землю купили, будут скоро дом строить, представляете, мол, шум, грязь у Вас под окнами. Я говорю: это, конечно, не дело. А они: мы, мол, подписи собираем на запрет строительства. Если в Вашем доме половина людей против будет, так, дескать, запретят. Хотите, спрашивают, чтоб запретили? Ну, я говорю: хочу, начить. Они, мол, хотите – распишитесь. Вот так. Я и расписался.

– А где ты расписался? – вмешалась Вера Семёновна. – Скажи.

– Ну где? Листочек, начить, там у них был такой обычный в клеточку.

– А на листочке-то что? Что было?

– Да ничего не было. Просто белый листочек. Пустой. Ну, я же не знал, не подумал то есть.

– Так, можно я скажу, – нервно поднялась женщина в зелёной шляпе. – Кузьмович, садись.

– Истеричка, – шепнула мне на ухо Ирина Фёдоровна. – Сейчас даст всем прикурить.

– Так, это до каких же пор над нами будут издеваться?! – Глаза женщины сухо и лихорадочно сверкнули из-под полей зелёной шляпы. – Давно пора уже пойти и разгромить всё заводоуправление к чёртовой матери! Где вы, настоящие мужчины? Ну, где вы? Где вы? – Она огляделась. – Вот Вы, – обратилась она к Кокоше, – Вы, мужчина Вы или нет?! Я мать двоих детей. У меня нет мужа. Разве я могу с ними одна бороться? Разве я могу? Но я пойду туда прямо сейчас, я клянусь, я найду этого подлеца Гурдюмова и скажу ему: «Гурдюмов, Вы подлец!», а потом я плюну ему в рожу вот так. – И женщина приготовилась харкнуть.

– Татьяна! – повысила голос Вера Семёновна. – Это лишнее.

– Я не буду, Вера Семёновна, – отвечала Татьяна. – А ещё я дам ему пощёчину, настоящую женскую пощёчину, и пусть он вызывает своих битюгов, свою службу безопасности, пусть попробуют только прикоснуться ко мне, пусть. Я знаю, у них хватит наглости унизить слабую женщину. Они же теперь хозяева жизни, эти «новые русские». Но только пальцем, только пальцем. – Её длинный костлявый указательный палец поднялся вверх. – Хоть один из них прикоснётся ко мне одним только пальцем – я выдеру ему глаза. Клянусь, я выдеру ему глаза. И если есть здесь, в этом зале, хоть один настоящий мужчина, мужчина, который владеет приёмами каратэ, – Татьяна бросила красноречивый взгляд на Кокошины фотографии, – то он пойдёт вместе со мной к Гурдюмову. Он пойдёт и просто начистит ублюдку рыло! Ему и всем его прихвостням из службы безопасности.

– Ну-ну – это всё эмоции. Что я, Рэмбо, по-Вашему? – попытался успокоить её Кокоша, которому стало неловко оттого, что последняя фраза целиком была обращена к нему. – Ещё кто-нибудь желает высказаться? – Он медленно обвёл всех глазами.

– Я ещё не закончила! – возмутилась женщина в зелёной шляпе.

– Тихо, Таня, сядь. Я скажу, – властно вмешалась Вера Семёновна. – Давайте не будем отнимать время у Виктора Владимировича. Виктор Владимирович изо всех сил старается нам помочь. Он собрал нас здесь не для того, чтобы мы устраивали митинг, – так я говорю Виктор Владимирович? Мы должны сегодня рассказать товарищу адвокату, – она жестом указала на Русальского, и тот дружелюбно заулыбался, – в чём же дело. Что, собственно, с нами всеми произошло. И адвокат, я повторяю, товарищи, адвокат подскажет нам, что делать дальше. Нам не нужны никакие, собственно говоря, эксцессы. Не надо никому, товарищи, бить морду. Это же самосуд. Гурдюмов – преступник и должен понести заслуженное наказание, и он его понесёт по приговору суда. Так ведь, товарищ адвокат?

Русальский улыбнулся ещё шире и добрее и закивал головой.

– А теперь, со всеобщего позволения, так сказать, я расскажу, что случилось, – продолжала Вера Семёновна и, шагнув вперёд, набрала полную грудь воздуха. – Мы все, кто сегодня пришёл, ну и кроме нас ещё тоже, живём примерно в одном микрорайоне и когда-то работали на «УЗБО». Многие уже сейчас не работают: кто на пенсии, кто уволился, а кто-то работает, но не в этом дело. Когда завод приватизировали, нам всем давали акции. Ну как давали? Директор бывший на бумажке писал: тебе столько-то акций, тебе столько-то. А самих-то акций, так чтобы пощупать, и не было никогда. Бумажка эта у директора в сейфе хранилась. Кто-то свои акции сразу тогда продал, кто-то после. Он, директор то есть, это всё писал на бумажке, чтобы понятно было у кого сколько. И все ему верили, потому что он честнейший на свете человек, люди вон не дадут соврать.

Граждане одобрительно загудели.

– А потом как-то там получилось, что акции скупил Гурдюмов и его шайка-лейка. Они-то нашего директора и скинули. Мы, конечно, возмутились, в прокуратуру писали и везде, но нам как сказали: у кого акций больше, тот и прав, вот и весь и сказ. Прав и прав. А только Гурдюмов завод за несколько лет угробил к чёртовой бабушке. Вот тебе и прав. Но дело сейчас не в этом. Гурдюмов хоть акции и скупил, но не все. Остался у людей на руках какой-то мизер. Они и ко мне приходили, предлагали 3 000 рублей за акции, да только я им сказала: знаете что, провалитесь вы все одночасно, акции я вам не продам. Умирать буду, а не продам. Я уж давно на заводе не работаю, а всё равно сердцем чувствую, что он мой. Пусть уж акции лучше внукам достанутся, а они там как захотят. Захотят, сберегут бабкину память. А нет, так нет. И многие люди так и не продали свои акции. Ну вот мизер-то мизером, а, видать, не получается у Гурдюмова вертеть заводом без наших-то акций. В августе, значит, в начале где-то, получаем от него письмо, проводится, мол, общее собрание тогда-то в здании заводоуправления. Ну, я не пошла, у меня сыну надо помогать ремонт делать в новой квартире, некогда, в общем. Да и никто не пошёл, а кто ходил, так говорят, не было никакого собрания. А немного погодя объявляются эти, молодые люди, ходят по подъездам да лапшу-то нам на уши вешают про строительство, все сдуру и подписывают пустые листочки. И я тоже не глядя подмахнула. Вот ещё подумала, какие хорошие парни, доброе дело делают. А я-то бы и не узнала сроду, пока бы весь двор не перерыли строители эти московские. Спасибо ещё сказала им. И всё. А через месяц только узнали, что они на этих листочках написали сверху протокол собрания акционеров. И мы, получается, проголосовали за эту их, как она называется, будь она неладна.

– Реорганизация, – хмуро подсказала женщина в зелёной шляпе.

– Да. За ре-ор-га-ни-за-ци-ю, – старательно повторила, одновременно запоминая, Вера Семёновна. – Мы как это понимаем? – продолжала она. – Как ограбление простого народа. И так эта, с позволения сказать, «прихватизация» позволила кучке воров заграбастать государственное добро, так они теперь и нас ещё хотят лишить последнего! Без всякого нашего ведома за нашими спинами творится вопиющее беззаконие. Гурдюмов думает, что раз в этом деле замешаны большие деньги, то он может безнаказанно попирать ногами наше достоинство, грабить нас среди бела дня! И в этом я абсолютно согласна с Таней. До каких же пор мы будем терпеть над собой издевательство?! Давайте объединяться, давайте нанимать адвокатов, давайте сделаем всё, чтобы Гурдюмов не ходил королём по территории нашего завода, а сидел там, где ему самое и место, то есть в тюрьме, я так скажу, товарищи!

– Спасибо, Вера Семёновна. Спасибо, – сказал Кокоша, воспользовавшись паузой. По толпе покатился одобрительный ропот. Вера Семёновна, раскрасневшись и вспотев от волнения, отступила на шаг назад. Глаза её выпукло блестели. Она вынула из ридикюля носовой платок и промокнула им лицо. Кто-то из толпы трогал её за локоть и хвалил за хорошее выступление.

– Вы только посмотрите, какой оратор, – ядовито произнесла мне на ухо Ирина Фёдоровна.

– Товарищи! Товарищи! – перекрывая ропот толпы, прокричал Кокоша. – Я думаю, сейчас самое время послушать адвоката. Послушаем внимательно, товарищи. Михаил Аркадьич, прошу, Вам слово.

Русальский грузно поднялся и, добродушно улыбнувшись, несколько раз поклонился толпе. Люди благоговейно, как перед жрецом, затихли.

– Братцы, я прекрасно вас понимаю, – начал он и развёл в стороны свои большие холёные руки, – понимаю вашу боль, ваш гнев, ваше справедливое негодование. Вас обманули. Вас обманули грубо и дерзко, и теперь вы хотите защитить ваши права во что бы то ни стало. И вы даже уже кое-что сделали, чтобы защитить их самостоятельно. И это понятно. Человек всегда, прежде чем обращаться к доктору, лечится сам, и уж потом, когда самодеятельность не даёт результата, идёт к специалисту. Вы обратились ко мне за помощью через вашего избранника, уважаемого Виктора Владимировича Кокошу, и правильно сделали! Теперь я прошу от вас только одного: больше никакой самодеятельности, братцы. – Он с улыбкой обвёл глазами собравшихся. – Никаких заявлений в прокуратуру, в суд, писем Президенту и тому подобное. Идите по домам, сложите оружие и занимайтесь своими делами. Всё. Ваше дело – это теперь моё дело. Ваша боль – моя боль. Как специалист я обязан предупредить вас сразу: дело очень сложное и запутанное, и вы одним неосторожным своим действием, одним шагом можете всё безнадёжно испортить.

– Чего же тут сложного?! – выкрикнули из толпы. – Всё ясно как день! Нас ограбили!

Русальский поискал глазами выкрикивавшего и, не найдя, продолжал:

– Дело только вам представляется очевидным, но прошу вас не забывать, братцы, что мы пойдём в суд, и в суде каждый даже самый очевидный факт придётся доказывать. Учтите, что противник за большие деньги наймёт лучших адвокатов, которые будут всё отрицать.

– А кто платить будет нашему адвокату, товарищи? – обеспокоенно спросил кто-то, и толпа, почувствовав угрозу для своих кошельков, немедленно подхватила: – Да! Кто платить будет?! Дорогое удовольствие! Да! Это ж сколько?! Гляди, цену набивает! Дело, мол, сложное!

Адвокат покровительственно улыбнулся.

– Товарищи! Товарищи! – встал рядом с ним Кокоша. – Успокойтесь. Финансовая сторона вопроса ложится полностью на меня, товарищи. – Он вытянул вперёд руки в успокаивающем жесте. – Не надо ни с кого собирать никаких денег. За всё плачу я. Вам не о чем беспокоиться. Всё, – и, заметив, что в толпе зреет недовольство холёным адвокатом, который предлагает всем сложить оружие и сидеть дома, дожидаясь результатов, депутат продолжал:

– Да, противник наймёт адвокатов, и они будут лгать. Садитесь, «братец», – язвительно шепнул он адвокату и, положив руку ему на плечо, мягко, но властно усадил в кресло. Но, – снова громко произнёс он, – мы не позволим, чтобы судья схавал эту ложь! Мы встанем плечом к плечу. И если понадобится, мы всех соберём на митинг возле суда.

Кокоша говорил очень долго, часто рубил ладонью воздух и опускал тяжёлый кулак в раскрытую ладонь. В его речи не было конкретных предложений, но были слова: «Мы не позволим!», «Мы не дадим!», «Правда на нашей стороне!», «Мы боремся за правое дело!» И эти слова сплачивали толпу, вызывали в ней одобрение и подчиняли вождю. И только добившись полного контроля над людьми, Кокоша завершил свою речь приказом всем разойтись по домам и самостоятельно не совершать никаких действий.

– Депутат дело говорит, – послышалось из толпы, градус агрессивности которой заметно упал. Граждане зашуршали, поднимаясь со стульев, и стали покидать кабинет, по пути обсуждая предстоящую борьбу. Ирина Фёдоровна, оставив меня с адвокатом, походкой светской дамы направилась к Кокоше. В этот момент к нам приблизилась Вера Семёновна и, улыбнувшись, сказала адвокату:

– Мне очень-очень приятно, Михаил Аркадьевич, что вы согласились заниматься нашим делом.

– Для меня это тоже большое удовольствие, – ответил Русальский, протягивая ей визитную карточку.

– Давно практикуете? – спросила Вера Семёновна, пряча визитку в ридикюль.

– Десять лет непрерывного стажа.

– Да вы что? Удивительно долго. А приходилось заниматься делами такими же, как наше?

– Приходилось.

– И как? Выигрывали?

– Всяко случалось, но чаще выигрывал.

– Чаще выигрывали, – пробубнила себе под нос Вера Семеновна. – Так. Значит, иногда проигрывали?

– Иногда, очень редко.

– И всё-таки проигрывали? – не отставала она. – А каков процент проигрыша?

– Ну, так в процентах и не скажешь, – развёл руками адвокат.

– Ну примерно сколько? Один, два раза из десяти? Или сколько?

– Один процент из ста, – улыбнулся Русальский в ответ на её настойчивость.

– Один процент из ста – очень даже неплохо, – покачала головой Вера Семёновна. – Очень неплохо! Ну, до свидания.

– До свидания, – ответили мы с адвокатом, но Вера Семёновна не ушла. Помедлив, она спросила:

– А эта женщина, которая сидела рядом с вами…

– Ирина Фёдоровна, – сказал я.

– Да. Наверняка говорила про меня всякие гадости… – Её фиолетовый дряблый рот скривился от омерзения. – Удивительно скверная особа, а производит впечатление такой порядочной дамы! Ведь это она одна сеет распрю между мной и Виктором Владимировичем. Вы ей не верьте, молодой человек, – обратилась она ко мне, – каждое её слово – ложь и грязная клевета.

– Хорошо, – пожал я плечами.

– Ну, я, пожалуй, пойду.

– До свиданья, – опять сказали мы с адвокатом.

Когда граждане разошлись, Кокоша вызвал секретаршу и сказал:

– Ира, сделай.

– Что? – спросила она.

– Ну, не минет же! – усмехнулся он. – Кофе. Три чашки.

– Хорошо, – не обиделась Ира.

– А можно мне горячий шоколад, если есть? – попросил адвокат.

– Есть, – кивнула Ира.

– Можно, пожалуйста. Спасибо. Спасибо, – закивал он.

– Андрюха, – обратился ко мне Кокоша, – я уж тебе не дал слова. Видишь, как они возбудились, особенно когда ты, братец, – депутат повернулся к адвокату, – сказал им: «Сидите дома и не рыпайтесь».

– Я просто хотел объяснить, – развёл руками Русальский и улыбнулся. Его, видимо, не задело кокошино «ты».

– Разве этому быдлу можно что-нибудь объяснить? – спросил я.

– Да вот именно, – хмыкнул Кокоша, – это же натуральное стадо. Им сейчас митинги подавай и уличные бои, они крови хотят, а ты им: сидите дома, братцы. Ты тут до того мог договориться. Они б тебя разорвали к ебеням. И даже я бы тебе ни хуя не помог. Одно, блядь, не понятно, – продолжал он, – что происходит? На хуй Толику Гурдюмову эта реорганизация?

– Ну как же… – Русальский удобно откинулся в кресле. – Обычная процедура. Когда у предприятия большие долги и хозяева не хотят дожидаться банкротства, они проводят процедуру реорганизации в форме выделения: выделяют из предприятия новое юридическое лицо, которому передают все активы, а долги оставляют на старом.

– И что, закон такое допускает? – удивился Кокоша.

– Конечно, допускает! А новый закон о регистрации юридических лиц даже не даёт налоговым органам полномочий проверить, извещены ли кредиторы о предстоящей реорганизации! Впрочем, раньше, когда это проверялось, люди всё равно выкручивались. Посылали заказным письмом пустые листы бумаги или поздравительные открытки, а в регистрирующие органы приносили почтовые квитанции о том, что кредиторам, дескать, направлено уведомление.

– Ебанутые у нас законы, – констатировал Кокоша. – Сюда поставь, – приказал он секретарше, которая принесла маленький серебряный поднос с кофе и шоколадом.

– Я так думаю, Толик мне специально перед выборами устроил, блядь, козью рожу, – задумчиво проговорил он.

– Самое-то интересное, братцы, – сказал Русальский, поднося чашку ко рту с нескрываемым детским восторгом, – самое-то интересное, что граждане от этой реорганизации нисколько не пострадали, насколько я могу судить! Ведь их же как акционеров перетащили в новое общество с тем же количеством акций. Вот на что будут упирать адвокаты Гурдюмова. И я, честно сказать, этого вашего Толика прекрасно понимаю. Если хотите, морально-психологически я полностью на его стороне. Представьте: нависает банкротство, имущество предприятия надо спасать через реорганизацию, но для реорганизации нужно иметь более трёх четвертей голосов на собрании акционеров, а у Гурдюмова и его команды их чуть меньше, он знает, что недостающая часть голосов принадлежит обычным бывшим работягам с завода, которым трудно что-либо втолковать, сами только что видели, и принимает решение получить эти голоса не совсем, так сказать, законным путём.

– Вот я про что и говорю! – шевелит нижней губой Кокоша. – Нарушение всё-таки есть! Тогда почему, блядь, мы можем проиграть суд?

– Э-э-э… – Русальский поставил чашку и поднял вверх указательный палец. – Всё не так просто, братец вы мой. Есть тут свои малюсенькие процедурные тонкости.

При словах «малюсенькие процедурные тонкости» Кокоша недовольно поморщился.

– Процедурные тонкости, – продолжал адвокат, – заключаются в том, что протоколы с подлинными подписями граждан у Гурдюмова есть.

– Ну так подписи же получены мошенническим путём!

– А это ещё нужно, извините, доказать.

– И докажем, блядь. В чём проблема?! Притащим всех свидетелей в суд.

– В том-то и дело, что акционеры будут истцами, а не свидетелями, и все наши доказательства сведутся к объяснениям самих же истцов. А ещё учтите, что дело рассматривать будет арбитражный суд. Этот суд изучает только документы и редко слушает свидетелей. Вот так. Поэтому-то дело ваше дрянь.

– Возбудим против Толика уголовное дело по факту мошенничества, – не сдавался Кокоша.

– Не выйдет, – ответил адвокат, – для ментов такое дело заведомый «висяк». Чтоб его возбудить, нужны серьёзные связи в органах.

– У тебя же они есть.

– Есть-то есть. Но кто ж нынче бесплатно работает?

– Блядь, – сказал Кокоша. – Это же сколько бабла мне надо будет ввалить в эту предвыборную кампанию?!

– Кроме того, – продолжал Русальский, – Вы в курсе, что права Гурдюмова защищает юридическая группа «Ваш интерес»?

– Кто это? – поинтересовался депутат.

– Это сам Николай Николаевич Свирин, – отвечал адвокат. – Бывший… – Он понизил голос и ткнул пальцем в потолок.

– А может, Виктор Владимирович, не надо ничего делать, – вмешался я. – Может, сказать: смотрите, уважаемые граждане, ваши права не нарушены, вы как были, так и остались акционерами. Только теперь вам ещё лучше, потому что вы акционеры предприятия, у которого нет долгов. И это ведь чистая правда!

– Чистая правда, – согласился адвокат.

– Ты видел их сегодня? – спросил Кокоша. – Да если я им такое выложу, они же мне просто, блядь, не поверят! Решат, что я сговорился с Толиком и хочу их кинуть. Знаешь, какая тут пойдёт байда! Просто пиздец! И хуй мне тогда, а не депутатское кресло на следующих выборах. Нет, народ хочет крови, и он должен её получить. А иначе они нас сожрут и не подавятся. И мне не нужны вот эти все хитрые увёртки и «процедурные тонкости», – процедил он, – мне нужно – бац и всмятку, чтоб мокрого места не осталось от Толика и этого Николая Николаевича! Чтоб показательный процесс! Журналюги, все дела, блядь!

– Понял, – пробормотал адвокат и засобирался. – Извините, братцы, мне пора. У меня уже через пять минут встреча. А по Вашему вопросу я тогда обойду людей, всё, извините, разнюхаю, кому, чего и сколько, подобью бюджет, заложу в него свой скромный сиротский процентик и дней эдак через пять перед Вами отчитаюсь. Идёт?

– Договорились, – пожал ему руку Кокоша.

– Отличные фотографии, – кивнул по сторонам адвокат, надевая дорогое кашемировое пальто. – Может, к Вам в секцию записаться? – добродушно спросил он.

– Записывайся, у нас как раз «груш» не хватает, – мрачно пошутил депутат.

Русальский жизнерадостно засмеялся и откланялся, подарив на прощание комплимент секретарше и не забыв взять у неё номер телефона.

– Ты где его откопал, этого братца? – спросил меня Кокоша.

– Поспрашивал у знающих людей.

– Сиротский процентик! – скривился депутат. – Обдерёт, пожалуй, как липку, жидовская морда!

– Зато он, говорят, дело делает с гарантией девяносто девять процентов.

– Ты ещё, слушай, – сказал Кокоша, – поузнавай там везде чё-кого. Что это за «Ваш интерес»? Какие возможности у этого, как его, Свирина?

– Узнаем. Обязательно, – ответил я. – А сейчас извините, Виктор Владимирович, мне пора бежать.

– Ну, давай. Только, Дюха… – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Я на тебя надеюсь. Пинай этого еврейского братца-кролика. И вообще держи руку на пульсе. Замазали?

– Замазали.

Я всегда каким-то непостижимым образом угадываю схему. Не зная её точных координат, всех деталей и нюансов, всех ролей, которые предстоит сыграть её участникам, я могу только с уверенностью утверждать: она есть. Ощущение схемы постепенно вызревает где-то глубоко внутри и напоминает создание мозаики без заранее заданного чертежа. Время от времени передо мной в совершенной темноте вспыхивают различные её куски, которые я вслепую передвигаю, примеряю друг к другу до тех пор, пока не придёт осознание того, что необходимое место найдено. Как только это произойдёт, кусок мозаики уже не двинется ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, – вместе с другими кусками он составит узор, от которого нити потянутся к другим таким же узорам.

Выйдя от Кокоши, я немедленно позвонил на сотовый своему бывшему однокласснику Глебу Замшину, который работал в адвокатском бюро «Ваш интерес». Слушая протяжные гудки, я всеми фибрами души ощущал созревание схемы. Я наблюдал её, как наблюдают из иллюминатора самолёта ночной город: в виде огромной золотой материнской платы, проплывающей далеко внизу на бархатно-чёрном фоне земли.

Схема созрела! – произнёс я таинственным голосом, когда одноклассник снял трубку.