Читать книгу Бунтующий Яппи - Василий Богданов - Страница 8

* * *

Я встал и пошёл вдоль стены. Огибая угол дома, увидел несколько девок, сбившихся в кучку. С ними стояла огромная Любка, вяло отвесив нижнюю губу и густо пустив слюни по подбородку. В её тупых сонных глазах плавал мутный страх, и она, как всегда, тихонечко подвывала. Бабы опять кого-то хоронили. Когда человек умирает, его тоже хоронят. Бывает, что уснёт, а все подумают: умер – и хоронят. Бывает и так. Но я не умру, потому что изобрету лекарство от смерти. Мама тоже не умрёт. А ещё надо оживить Ленина, чтобы всё было хорошо, как при нём. За это звезду дадут, а может, и две! Я робко приблизился. Хоронили птицу. Маленький растерзанный труп, казавшийся каким-то сплющенным, лежал на траве; из-под выломанного крыла торчал белый пух, колеблемый ветром. Сладковатый запах протухшей рыбы щекотал ноздри. Я потянул воздух. Противно и одновременно хочется нюхать. Они рыли могилку совками. Больше всех старалась дородная Любка. Заправляла у них Страшная Девочка со второго этажа из седьмой квартиры. У неё хмурое и грязное лицо. А вокруг носа засохшей корочкой блестят сопли. Она всё время что-то варит из кореньев и цветов «куриной слепоты» и бормочет. Наверное, хочет отравить кого-то. А ещё может навести порчу или натравить покойников. Её все боятся и делают, как она скажет. А от «куриной слепоты» можно и ослепнуть, если попадёт в глаза. Это Страшная Девочка так сказала. У неё в деревне есть бабка, колдунья. Давно надо было бабку-то расстрелять! При советской власти не нужны колдуны!

Однажды – давным-давно это было – Страшная Девочка схватила меня за руку и повлекла за собой. А я испугался, но всё равно пошёл. Лучше её слушаться, а то проклянёт! Проклятого уже никто не спасёт, даже Ленин! Она тянула меня, больно впиваясь грязными ногтями в запястье. Мы спрятались в углу между открытой дверью дома и стеной. Она мрачно смотрела на меня исподлобья. Я хотел убежать, но ноги стали ватные. Казалось, сейчас она что-нибудь сделает со мной, одновременно стыдное и сладкое. Тут раздался топот, и красномордый дядька, закатив белки глаз, выбежал на прямых негнущихся ногах. «Ах ты, УР-Р-РЮК!» – прохрипел он другому дядьке, и его кулак с сочным хрустом вдвинулся тому в морду. Звук был такой, будто лопнула стеклянная банка. И они стали драться, неуклюже раскидывая руки, как деревянные куклы. Поднялась суматоха. Женщины враз заголосили и побежали во двор, опрокидывая тазы с бельём. Густая белая пена разлилась на гнилых ступеньках крыльца. Воспользовавшись моментом, я улизнул…

Страшная Девочка сказала: «Несите травы и цветов, чтобы ей было мягко». Мы принесли и аккуратно выложили дно могилки травой, а сверху украсили поникшими розоватыми венчиками клевера и белыми головками кашки. А клевер можно есть. Если долго его сосать, то на вкус он немного сладкий. Его больше всего любят коровы. Когда корова ест клевер, молоко сладкое. Потом мы взяли птицу совками и опустили на дно могилки. Так ей будет хорошо. Страшная Девочка сказала, что надо ещё принести печенья или семечек и положить с птицей, чтобы ей было, что кушать. А я спросил:

– Зачем?

А Девочка сказала:

– Если нет, то птица захочет есть, придёт к тебе домой и тебя сожрёт!

Я содрогнулся. Принесли печенья и покрошили в могилу. Я порылся в карманах и вытащил растаявшую от влаги и жары сосательную конфету «Дюшес». Подумав, отдал её птице. Потом стали закапывать. Первый комочек сухой земли бросила Страшная Девочка. Он упал птице на растерзанную грудь, и она вздрогнула.

– Мама!

Все разбежались от могилы, а некоторые, самые трусливые, спрятались за дом. Затем вернулись и продолжали закапывать. Птица, пожалуйста, не приходи ко мне. Я же тебе конфету дал. Когда над могилкой вырос холмик земли, Страшная Девочка воткнула в него палочку. Она обвела нас тяжёлым взглядом и еле слышно прошептала:

– Кто про эту птицу кому-нибудь расскажет, тот умрёт! Клянитесь, что не расскажете!

– Клянусь!

– Клянусь!

И страшная тайна расплавленным сургучом слепила нам губы. Мне очень тяжело и страшно. Зачем я хоронил с ними? А вдруг я как-нибудь забуду и случайно расскажу маме? Она так и не поймёт, с чего я помер-то. Я чуть не заплакал с горя. А Страшная Девочка сказала, что птица уже в Загробном Мире. Этот мир где-то далеко под землёй. Я представил себе плоскую серую равнину и пасмурное небо. По равнине бредут скучающие покойники в цепях, а над ними летит птица. Всё там не так, потому что у них нет глаз. В Загробном Мире ни у кого нет глаз. Я тоже туда попаду, если умру, но я никогда-никогда не умру! Я поглядел вокруг на траву и деревья. Всё было разноцветное и пахло чудесно, а я ещё раз подумал, что не хочу в Загробный Мир. Потом девки все куда-то пошли. А я хотел с ними, но меня не взяли. Сказали:

– Тебе нельзя, ты ещё маленький.

А ещё сказали:

– Ты ещё мальчик.

И засмеялись, будто знали что-то такое, чего не знал я. И я подумал: может, я когда-нибудь стану девочкой? Может, мальчики растут и вырастают в девочек, а девочки, наоборот, в мальчиков?

– Не ходи за нами, а то будешь проклят, – пригрозила Страшная Девочка и добавила: – Навеки.

И я остался. Каждый день девки зачем-то вместе ходят в парк. Страшная Девочка собирает их и ведёт туда. Она тоже, как и Любка, как и все вообще бабы, в Бога верит. Может, он и взаправду есть. Страшная Девочка говорила, что однажды у них в деревне была ужасная гроза, а её бабка пошла в старую церковь, помолилась, и гроза перестала. Вот так. Если Бог есть, то его надо бояться. Ему ничего не стоит тебя убить молнией! Поэтому лучше всё делать так, как он велит. Ленин добрее Бога, он детей любил и играл с ними во всякие игры. Ленин бы молнией убивать не стал. «Лучше я буду верить в Ленина», – подумал я и успокоился. А потом решил: если Бога нет, то никто меня и не проклянёт, если я пойду следить за бабами!

Я осторожно двинулся в парк, зная только направление, в котором ходят бабы. Земля на тропинке была сухая, и на ней не оставалось следов. Вокруг колыхалась зелень и пятна солнечного света. Найти баб здесь было практически невозможно. И я стал играть в разведчика. Пригнувшись, короткими перебежками побежал от ствола к стволу, упал на живот, перевернулся через себя несколько раз, пополз, обдирая локти и коленки, скатился в овражек и отдышался. Вспотел. В меня стреляли. Где-то в лесу сидел немецкий снайпер. Но я был горд собой, я всё сделал по правилам, и в меня не попали. Сейчас надо разведать, где их штаб, а потом донести. Скажут: «Молодец, рядовой Замшин! Вот Вам орден!» А я скажу: «Служу Советскому Союзу!» Тут справа закачались кусты, и я затаил дыхание. Мимо крался Цыган в пилотке и с автоматом Калашникова. Повернув голову, он потянул ноздрями воздух и неожиданно наткнулся взглядом на меня.

– Катись отсюда, ссыкун, – зашипел он и замахнулся автоматом. Я вскочил на ноги и побежал.

– Тра-та-та-та, – строчил вслед автомат.

– Чуваки, вот он! Чуваки, сюда, я фрица нашёл! – орал Цыган.

У меня за спиной шелестели листья, и тяжело топали ноги преследователей. Снизу от самой земли в содрогнувшийся воздух поднималось вначале низкое, гудящее, а затем высокое, звонкое и певучее «Ур-р-ра-а-а-а-а». «Ур-р-а-а-а», – кто-то растягивал звуки. Под ноги попадались гнилые сучья. Я падал, летел кувырком, резиновым мячом отскакивал от земли и мчался дальше, как перепуганный заяц. Прижимая руки к груди, сведёнными рыданием губами укоризненно шептал:

– Ну что же вы делаете, братцы, я же свой. Я свой. Я пленного немца раздел. Я разведчик. А вот у меня звезда советская. Я «Интернационал» знаю…

Бежал долго, петляя и путая следы, потом тяжело свалился в яму. Рёбра хрустнули. Каменный корень врезался в бок. Бо-о-ольно. Уши горели. В тишине шуршали кроны тополей. Никто за мной больше не гнался. Я лежал на сырой земле и плакал. Потом встал и побрёл к дому, размазывая землю и слёзы по щекам.

– Отойдите все, – сказал голос Страшной Девочки.

Я замер, прислушиваясь. Неясно было, с какой стороны ветер доносил звуки. Всё качалось и двигалось вокруг, будто я стоял внутри катившегося куда-то огромного зелёного шара, пронизанного солнцем. Затем тихий звук пришёл сбоку, и я крадучись двинулся туда. Густые кусты сирени, а за ними никого. Я вернулся на прежнее место. Опять еле слышное бормотанье. Внезапно чей-то возглас прозвучал совершенно отчётливо из зарослей акации, увешанной стручками. Из них можно делать свистульки. Я лёг на землю и пополз, стараясь не шуметь. За кустами была поляна. На ней полукругом стояли девки. Страшная Девочка присела на корточки в середине. Перед ней на траве лежала Любка. Мне было плохо видно, на что они все смотрят, поэтому я вылез из кустов и заполз немного с другой стороны. Колышимые ветерком листочки акации дробили картинку и мешали толком рассмотреть происходящее. Я осторожно раздвинул ветки пошире. Огромное белое Любкино тело, как квашня, растеклось в траве. Голая! Она лежала, запрокинув голову назад, закатив мутные глаза, и будто тихонечко хныкала. На подрагивавшей студенистой груди виднелся коричневый сморщенный глазок. Толстые Любкины ляжки были широко раскинуты, и между ними сидела Страшная Девочка. Она украшала Любкин живот и пухлый холмик под ним розовым клевером. Вокруг Любки ковром лежали цветы, а на её волосах покоился целый венок из травы, «куриной слепоты», чистотела, клевера и кашки. Остальные девки робко сбились в кучку и молчали. Мне вдруг сделалось жарко. Кровь прилила к лицу от стыда, и одежда нестерпимо заколола тело. Я шевельнулся. Страшная Девочка подняла глаза, увидела меня и страшно зашипела. Ма-а-ама! Я вынырнул из кустов акации и понёсся домой, гигантскими прыжками перемахивая через заросли репья и крапивы. В виске стучала жилка. Я теперь проклят. «Навеки», – с ужасом подумал я и, размахивая руками, хватающими пустоту, с разбегу упал в подол маминого платья, уткнувшись лицом ей в колени.