Читать книгу Оранжевая смута - Василий Варга - Страница 29

Прошло всего каких-то пять минут, как дверь открылась и в кабинет ввалился Курвамазин вместе с Дьяволивским.

Пердушенко нахмурился, и пока у него внутри все кипело, уткнулся в газету «Без цензуры». Они оба подошли к столу, но Петр Пирамидонович не поднимал головы.

– Петнасте, шешнасте, – шептал Дьяволивский, чтобы успокоиться. Он делал это всякий раз, когда волновался и даже когда очень радовался или злился. – Пся крев, я сегодня ни капли кофе во рту не имел, а уже четвертый час. Мы с Юрием Анатольевичем ешче утром споткались и усе рассуждали. Он мне доказывает, что вы нас не любите, в конце концов, не уважаете, а я доказываю ему, что все наоборот. Вы киваете головой, принимая наше приветствие, значит, у вас уважение такое же, как к нашему будущему президенту, пану Вопиющенко. Я хоть и состою в коалиции пани Юлии, но это не мешает мне иметь нежные чувства и к вам, пан Пердушенко. Вы играете основную роль среди оранжевых, так как финансируете их всех и нас с Курвамазиным тоже. И мы надеемся, что вы, пан Пердушенко, проявите к нам с Курвамазиным особые чувства и вознаградите нас за любовь к вам.

Пердушенко только открыл рот, как Курвамазин, отталкивая локтем Дьяволивского, начал:

– Здравствуйте, Петр Пирамидонович! – произнес Курвамазин, поглаживая бородку. – Позвольте занять сидячее положение в этих шикарных креслах из натуральной кожи. Знаете, мы оба так устали, мочи нет, я ночами не сплю, о родине нашей думаю и редко, конечно, о том, что вы недооцениваете нас, не поощряете наши старания.

– Садитесь! – рявкнул Пердушенко, показывая пальцем на кресла, но не поднимая головы. – Успокойтесь и… потерпите минутку, тут интересный материал. Я его передавал, но эта Диана вместо моей поставила фамилию Вопиющенко.

– Вы должны быть счастливы, я это могу повторить семнадцать раз, – сказал Дьяволивский.

– Молчи, дурак, – приказал Пердушенко, не глядя на Дьяволивского.

Дьяволивский недослышал этой фразы: он в это время мизинцем ковырял в правом ухе.

Курвамазин хотел что-то добавить, но только почесал затылок: он был куда интеллигентнее Дьяволивского. Кроме того, он имел ученое звание – доктор юридических наук, много лет работал адвокатом. Суммируя все это, можно просто объяснить, почему он, в отличие от Дьяволивского, не лез поперед батьки в пекло, как говорится. Он терпеливо ждал, как адвокат в суде, когда же ему предоставят слово.

Пердушенко закончил чтение, поерзал в кресле, затем уставился сначала на одного, а потом и на второго посетителя глазами-буравчиками, расставленными широко, как у казахов, иронически улыбнулся и спросил:

– Что надобно, господа депутаты? Только просьба по существу. Говорите, что вас сюда привело. Я слушаю, очень внимательно слушаю, – он нажал на кнопку записывающего устройства, – все, что вы здесь скажете, станет достоянием истории. Эта пленка способна хранить информацию четыреста лет. Все, включаю.

– Я очень стараюсь быть полезен своей команде, куда, кажется, и вы входите, Петр Пирамидонович. Но, увы, я замечаю, что ни с вашей стороны, ни со стороны президента никакой ответной реакции. Как же так? Даже… собаку за ее собачью верность поощряют, а я… мне ни разу не дали выступить по телевидению на вашем пятом канале. Почему, Петр Пирамидонович? Неужели я где-то, когда-то подмочил свою репутацию? Не переходить же мне на сторону оппозиции, чтоб заслужить там похвалу. – Курвамазин долго смотрел на него мутными глазами и слегка почесывал бородку.

– Да надоел ты уже всем, хрыч старый. Сколько раз я выступал в парламенте за все эти годы? Может, раза три, а то и того меньше. И то мне было не по себе, скука брала во время выступления: глядишь на эти тупые депутатские рожи и думаешь, на хрена мне все это нужно. Если вам не нужно, то мне тем более. А ты по три раза в день чепуху несешь с трибуны. На всю страну. Курвамазина с бородкой знают все. Я тут недавно ездил в деревню Дедовичи, где я родился и вырос. Соседская девочка Жанна говорит мне: дядя, я знаю вашего Курвамазина с бородкой, он отличный болтун. Меня не знает, а тебя знает. Что тебе еще нужно? И потом, ты склонен к зазнайству. Сегодня тебе позволили болтать в парламенте, но тебе показалось мало, и ты пришел ко мне и требуешь предоставить тебе эфир. Не много ли ты хочешь, браток?

– Я протестую…

– Протестуй сколько угодно, – великодушно заявил Пердушенко. – Ну, а ты, что ты хочешь, Дьявол…?

– Пся крев, я хочу того же. Когда я был на избирательном участке в Донецкой области…

– Меня это не интересует, – несколько беспардонно остановил его Пердушенко. – Короче, я понял, зачем вы оба пожаловали. Но, господа, я вас не приглашал. У нас на Украине говорят так: незваный гость хуже татарина. Но я великодушный человек. Раз вы уж здесь… протяните ручку. По пятьсот долларов, надеюсь, хватит.

– Не знаю, как мой коллега, а мне деньги не нужны, не за тем я сюда пришел. Меня интересует гораздо больше. Как вам известно, моя политическая карьера началась не вчера и я доказал свою лояльность и преданность идеалам блока Виктора Вопиющенко, куда входят уважаемые депутаты и руководители отделов, один из которых сидит передо мной, вернее, я перед ним сижу, и фамилия этого депутата Пердушенко. Я так же предан и этой козе, которая все время кричит, Болтушенко. Но выходит, что никто из вас этого не ценит. Я что, так и буду оставаться невостребованным, непризнанным Цицероном? Мне этого недостаточно. Мой ум рассчитан на большее, уверяю вас, Петр Пирамидонович, дорогой, и прошу вас: пошире откройте глаза. Вы увидите в этой седой бороде мудрость. А мудрость сейчас как никогда нужна государству.

– Ты хочешь знать, какую должность можешь получить в правительстве Пердушенко? Так, что ли? Хорошо, я подумаю. Но ведь кроме меня на эту должность претендуют и Юлия Болтушенко и Бздюнченко. Тут все будет зависеть от президента. Сходи к нему.

– Замолвите словечко, Петр Пирамидонович. Я буду произносить речи в вашу честь, всегда, при любых обстоятельствах.

Курвамазин порылся в карманах, словно хотел извлечь презент, но нашел только пять гривен в боковом кармане, которые постеснялся предложить Пердушенко в качестве презента.

– Пся крев, – произнес Дьяволивский, тяжело поднимаясь с кресла.

– Ты о чем там бормочешь, скотина? – спросил Пердушенко. – Подождите, Юрий Анатольевич, – обратился он к Курвамазину, открывая потайной ящик стола и извлекая нечто вроде визитки. – Это вам талон на машину. Оплату произведете только за оформление, остальное – подарок за добросовестный труд на благо блока Вопиющенко и Пердушенко.

– А я? – с дрожью в голосе спросил Дьяволивский.

– А тебе вот! – сказал Пердушенко, тыча в зубы комбинацию из трех пальцев. – Ты выступаешь несколько путано, а в твоих глазах сверкает злоба на все человечество. Я сижу на заседаниях и думаю: дай такой скотине власть в руки, он всех бизнесменов перережет, а кишки вокруг дерева обмотает. Откуда у тебя столько ненависти ко всему?

– Пся крев! Москали нас оккупировали, отца посадили, тетку посадили, дядей пересажали, все они на Соловках свой славный путь закончили. Я у дальней родственницы воспитывался. А теперь я мщу и буду мстить, пока дышу, – оправдывался Дьяволивский.

– Ну, черт с тобой. Вот возьми, сходи с этой карточкой в спортивный магазин, там тебе выдадут велосипед… китайского производства, совершенно бесплатно, между прочим.

У Дьяволивского заблестели глаза; крупная слеза скатилась по правой щеке, которую он и не помышлял смахнуть. Втянув голову в плечи, он побрел к выходу несколько зигзагообразно, постоял у двери и еще раз произнес «пся крев» и только потом скрылся за дверью.

– Петр Пирамидонович, ну зачем вы так? – спросил Курвамазин. – Он со всей душой к вам, а вы…

– Он гадкий человек и к тому же он серьезно болен.

– Чем?

– Национализмом. Он – нацист, бандер. Мой отец воевал с ними после сорок пятого года. Что они делали? Днем работали на фабриках и заводах Львова, а вечером брали автомат в руки и шли убивать ни в чем не повинных людей. Жертвами становились в основном жены и дети советских офицеров. Отца поймали одним воскресным вечером, отвели в лес, сдирали с него кожу и живого рубили по частям, сначала руку, потом ногу, а голову в последнюю очередь. Львовяне считают себя щирыми украинцами, в чем я очень сомневаюсь. Мой отец тоже украинец из Винницы. Я молчу только потому, что этот «пся крев» нам сейчас нужен, а так я бы ему морду набил.

Курвамазин слушал и чесал бородку, явно находясь в замешательстве.

– Вы, Юрий Анатольевич, только не говорите ему ничего, – продолжил Пердушенко миролюбиво. – С ним уже ничего не сделаешь: он зомбирован. Это депутат Зомби. Мало кто знает об этом, но я знаю точно. Я и о тебе думаю по-разному, но никак до тебя не доберусь.

– О чем вы думаете, Петр Пирамидонович? Говорите, не стесняйтесь. Я лояльно отнесусь к любой вашей информации, уверяю вас, – сказал Курвамазин.

– Ты носишь русскую фамилию, а состоишь во фракции Вопиющенко, который, как известно, устремил свой мудрый взгляд на Запад, а это означает, что он повернут спиной к нашим братьям на Востоке, – не претворяешься ли ты? Скажи честно, здесь, кроме нас двоих, никого нет, а я обещаю тебе, что наш разговор за пределы этих стен не выйдет. Ты веришь мне? Да или нет?

Курвамазин не на шутку разволновался. Заложив руки за спину, стал расхаживать по кабинету, будто он находился не в чужом, а в своем кабинете. Устремив свой мудрый взгляд в пол, он глубоко дышал, наполняя легкие воздухом, и, наконец, начал свою длинную речь.

– Я никогда не пользовался методами двойных стандартов. Я человек, как писал Горький – это звучит гордо, хочу, чтоб никто никогда после меня, даже лет триста, четыреста спустя, не мог меня упрекнуть во лжи. Я искренен и чист, как стеклышко. А что касается моей фамилии, то я наполовину русский: отец у меня русский, а мать украинка. Что тут поделаешь: родителей не выбирают.

– Я все думаю: искренен ли ты на трибуне или обычно говоришь то, что надо?

Курвамазин понял, что разговор переходит в иную плоскость и может кончиться тем, что у него отберут талон на новый «мерседес». Это испугало его. Но тут, как это бывает в редких случаях, раздался звонок по прямому проводу. Пердушенко схватил трубку, коротко произнес: слушаюсь, и тут же встал из-за стола.

– Мы еще вернемся к этому вопросу, – сказал он, подавая руку непрошеному гостю, – а сейчас меня вызывает сам Вопиющенко.