Читать книгу Из терема во власть - Вера Гривина - Страница 4

23 апреля 1682 года Москва была окутана ненастьем. Беспросветные тучи, закрывая собой всё небо, высыпали на город непрерывный мелкий дождь. Вода была повсюду: она капала с уныло свисающих веток, падала с навесов над воротами и крыш, текла по земле ручейками, собиралась в лужи, висела в воздухе и, смешиваясь с дымом из печных труб, образовывала мрачную туманную мглу.

Редкие прохожие спешили убраться с улиц в тёплые помещения, чтобы возле топящихся печей обсуждать с родными последние московские новости. А говорили москвичи в основном о тяжёлой болезни государя Фёдора Алексеевича, причём многие не теряли надежды на то, что он и в этот раз сумеет выжить. Уж очень народ любил этого доброго и благочестивого царя.

Взошедший на престол подростком Фёдор Алексеевич замысливал немало добрых и полезных дел, однако одни из его замыслов совсем не были воплощены в жизнь, другие воплотились лишь в виде начинаний без продолжений. Наследником умиравшего молодого царя считался его брат Иван, имевший такое же, как у Фёдора слабое здоровье, но не обладавший столь же крепким духом, поэтому вопрос о власти, как говорится, повис в воздухе. Вокруг освобождающегося трона уже вовсю плелись интриги. Царедворцы сплачивались, разъединялись, предавали друга ради того, чтобы занять наиболее выгодное место при новой власти. Никто из них ни разу не подумал о существовании в Москве ещё одной силы, зато сама она впервые грозно о себе напомнила именно в этот начавшийся слякотью день.

Дождь прекратился после полудня. Как-то сразу вдруг раздвинулись тучи, и сквозь мутный просвет несмело выглянуло солнце. Москва по-прежнему оставалась погруженной в тишину и покой, пока из стрелецких слобод и солдатских Бутырок3 не послышался вдруг многоголосый гомон. А скоро затрещали барабаны, и раздался стройный топот множества ног.

В это время на Красной площади открывались после дождя лавки, понесли свой товар торговцы всякой мелочью, появились и первые покупатели. Народ с удивлением прислушивался к приближающемуся шуму. Не успел никто опомниться, как появились шагающие стройными рядами стрельцы и солдаты.

Когда царь окончательно слёг, положение низших воинских чинов заметно ухудшилось. Служивые не получали жалованье, зато обретали у начальства немало новых тягот. В стрелецких слободах роптали всё больше, о чём в Кремле, конечно же, было известно. Но бояре не обращали на этот ропот никакого внимания. Не в первый раз служивые волновались, и всегда всё успокаивалось само собой. Каково же было изумление обитателей Кремля, когда под грохот барабанов государева надворная пехота4 вошла в Никольские ворота. И, судя по цветам форменных кафтанов, в этом вторжении участвовали все стрелецкие и солдатские полки.

Думный постельничий, боярин Иван Максимович Языков, выскочив на боярскую площадку, столкнулся нос к носу с главой Стрелецкого приказа, престарелым князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым.

– Тебе, старый хрен, давно служба в тягость! – рявкнул думный постельничий. – Ты что же, все дела своему сынку препоручил, а сам бока на печи греешь? Да и твой сын, оса ему в седалище, тоже, кажись, не справляется! С вас обоих будет спрос за то, что стрельцы перепились и шумят под окнами хворого государя! Немедля наведите порядок: высеките зачинщиков, иначе сами кнута отведаете!

Князь Долгоруков обиделся:

– Придержи коней, боярин! Кто ты таков, чтобы грозить князьям Долгоруковым? Что, высоко забрался? И покрепче тебя мужи с той высоты падали!

– Что там творится, князь? – умерил свой пыл Языков.

– Стрельцы взбунтовались, – ответил ему Юрий Алексеевич. – Они явились сюда жаловаться царю на своих полковников.

Думный постельничий опять взбеленился:

– Значит, жаловаться они явились? А ты будто не знаешь, как полагается поступить с жалобщиками? Возьми главных смутьянов под стражу и закуй их в железо!

– Я что ли, буду хватать стрельцов? – огрызнулся князь. – Али ты возьмёшься их заковывать? А больше и некому!

Только теперь до Языкова, наконец, дошло, что Кремль охраняют такие же стрельцы, как и те, которые явились с жалобами. Никаких иных сил у государя и бояр не имелось. А стрельцы, конечно же, не дадут своих товарищей в обиду.

– Нынче надобен не кнут, а пряник, – сказал со вздохом князь Долгоруков.

– Не позвать ли патриарха? – нерешительно предложил думный постельничий.

Глава стрелецкого приказа с сомнением покачал головой.

– Не больно-то речист наш патриарх. Пригрозить он ещё умеет, а умасливать не особливо у него получается. Как бы хуже не вышло…

Не успел он договорить, как громкий топот множества ног возвестил снизу о том, что стрельцы сумели-таки добраться до царских палат.

Языков растерянно уставился на своего собеседника, а тот побелел, как полотно. Главе Стрелецкого приказа сейчас менее всего была желанна встреча с собственными подчинёнными: ведь служивые вполне могли спросить за вину своего малого начальства, на которое они явились жаловаться, с начальства большого.

Оба придворных мужа, отбросив степенность, приготовились спасаться бегством, но неожиданно сверху послышался знакомый тихий голос:

– Не суетись, Алексей! Грешно народу отказывать, ежели он желает потолковать со своим государем. Русские люди терпеливые – они бьют челом лишь от безысходности.

У лестничной перегородки, отделяющей царские покои от боярской площадки, стоял измождённый государь Фёдор Алексеевич. С двух сторон его поддерживали два брата братья Лихачёвы.

Тем временем выборные от стрельцов уже поднялись по ступеням Постельничего крыльца. Они были промокшими до нитки, их лица возбуждённо пылали.

Языков и князь Долгоруков ретировались поближе к царю, однако стрельцы не обратили внимание на обоих царедворцев. Выборные упали перед царем на колени.

– Смилуйся, государь! – вскричал самый старший из них. – Пощады молим!

Фёдор выпрямился и отвел от себя руки братьев Лихачёвых.

– Что за нужда привела вас ко мне?

– Управу ищем на полковника Семёна Грибоедова! Он, бесчестный, совсем нас уморил поборами да тяготами!

Государь, не устояв, покачнулся, но не упал, потому что успел ухватиться за руку старшего Лихачёва.

– Князь Юрий Алексеевич! – обратился царь к князю Долгорукову. – Повелеваю тебе расследовать сие дело!

Глава Стрелецкого приказа низко поклонился.

– Слушаюсь, государь!

Царь опять заговорил со стрельцами, и с каждым словом его голос всё больше слабел:

– Даю слово государя, что, ежели ваш обидчик виновен, он будет строго наказан.

Стрельцы отвесили земные поклоны с таким пылом, что от их лбов затрещал пол.

– Век будем молить за тебя Бога и детям накажем! – проорал один из них.

Осмелевший Языков выступил вперёд.

– А теперь ступайте отсель! – сердито велел он. – Совсем вы уморили государя!

Стрельцы поспешно вскочили и, кланяясь на ходу, стали пятиться задом по ступенькам. Когда Лихачёвы увели совсем сникшего Фёдора, Языков и князь Долгоруков вновь остались вдвоём. Они злобно разглядывали растекшиеся по боярской площадке лужи.

– Холопье отродье! – выбранился князь Долгоруков. – Для них всё одно – что государевы палаты, что скотный двор.

Главе Стрелецкого приказа было из-за чего сердиться: за время последнего приступа болезни царя не только сам князь Юрий Алексеевич, но и заменявший его на службе сын, князь Михаил Юрьевич, привыкли к спокойной жизни. Теперь от них обоих потребовали деятельности, а они предпочитали заниматься своими обязанностями не слишком ретиво – без ущерба собственному здоровью. Отлынивать от службы возможности не было: добрый и незлобивый государь умел проявлять требовательность и всегда держал своё слово, кому бы его не давал, не страдая забывчивостью, свойственной многим власть имущим. Надеяться на скорую смерть царя тоже не стоило: четыре года назад Федор Алексеевич едва не испустил дух, но вдруг в одночасье выздоровел и развил бурную деятельность.

Князья Долгоруковы принялись за выполнение царского повеления и за один день полностью доказал вину Семёна Грибоедова. Государь Фёдор Алексеевич, узнав о результатах расследования, продиктовал следующий указ:

«Семёна Грибоедова сослать в Тотьму, и вотчины отнять, и из полковников отставить».

Однако это повеление осталось на бумаге, потому что 27 апреля царь скончался. Семёна Грибоедова отпустили из-под ареста, оставив в прежнем чине. Он, впрочем, как и другие полковники, вдруг резко изменил своё отношение к простым стрельцам. Теперь стрелецкие начальники уже не мучили своих подчинённых поборами и тяготами, а принялись обвинять во всех грехах бояр-мздоимцев. По стрелецким слободам поползли слухи, что изменники-царедворцы отравили доброго государя Фёдора Алексеевича, а теперь хотят лишить жизни и его брата, царевича Ивана Алексеевича, чтобы возвести на престол сына царя Алексея Михайловича от второго брака, малолетнего царевича Петра, за которого станут править родственники его матери – ненавистные народу Нарышкины. Но больше всего служивых взбудоражило известие о возвращении из ссылки когда-то всесильного боярина Артамона Сергеевича Матвеева, о котором у них были самые неприятные воспоминания.

Надвигались грозные события.