Читать книгу Из терема во власть - Вера Гривина - Страница 6

У ручья Чечорка, рядом с Елоховым мостом и Немецкой слободой находился известный во всей Москве кабак, который в народе красноречиво называли «Разгуляем». В этом питейном заведении сутками толпился народ. За одними столами сидели дьяки и мастеровые, дворяне и крестьяне, дети боярские и безродные ярыжки10. Порой в кабак забредали слободские или сельские попы – кто-то из них удовлетворялся одной чаркой, а кто-то напивался до безобразия. Наведывались в «Разгуляй» и важные бояре, когда у них возникала потребность гульнуть, забыв о приличиях. Даже обитатели Немецкой слободы, хотя и брезгливо морщились при упоминании о шумном и грязном питейном заведении, тем не менее нередко посещали его. А самыми частыми гостями «Разгуляя» были стрельцы и солдаты, приносившие кабатчику основной доход.

Вечером 5 мая в заставленном столами помещении висела смрадная мгла от чада, исходящего из кухни, и от дыма, испускаемого курящими трубки чужеземцами. Слышалась громкая брань, порядком набравшийся ярыжка пытался петь песню, но забывал слова, а мрачный мужичок наигрывал на свирели. Среди заполнивших кабак мужчин вертелись растрёпанные женщины в непристойных одеждах. Служивые то щипали бабёнок, то подзывали к себе, чтобы вместе выпить.

– Эй, Ульянка! – окликнул один из стрельцов чернявую красотку с пышными бёдрами.

– Чего тебе? – не очень любезно отозвалась она.

– Полюбила бы ты меня, – предложил он.

Женщина хмыкнула:

– Даром что ли? У вашего брата, служивого, с деньгами нынче худо.

– Худо, – согласился её ухажёр. – Отколь взяться у нас деньгам, ежели нам жалованья не платят.

В кабак вошёл статный красавец лет около тридцати пяти, в коротком пепельного цвета кафтане, небрежно наброшенной на плечи, отороченной лисьим мехом ферязи11 и сдвинутой набок высокой шапке. За этим видным собой мужчиной следовал молодой, долговязый стрелец в красном кафтане и серой шапке.

Появление новых посетителей не осталось незамеченным. Со своего места поднялся тонкогубый, кривоносый стрелец в зелёном кафтане.

– Мое почтение Фёдору Леонтьевичу Шакловитому!

Шакловитый был сыном боярским родом с брянщины и служил дьяком в Разрядном приказе.

– Здравствуй, Цыклер! – откликнулся он.

Цыклер имел чин стрелецкого капитана, в просторечье – сотника. Его отец, уроженец Пруссии, прибыл в Москву за лучшей долей, принял православие, женился на русской, однако мало чего сумел выслужить.

– Давненько тебя не было видно, – заметил Цыклер.

Шакловитый недоверчиво хмыкнул:

– А ты никак по мне соскучился?

– Почто же не соскучиться по умному человеку? С тобой завсегда приятно потолковать.

«Врёшь ты, немецкая твоя душонка, – подумал дьяк. – Но лесть всё одно приятна».

– Некогда мне было шататься по кабакам, – сказал он. – Перед Рождеством я жену схоронил, царствие ей небесное. Да и по службе мне нынешней зимой пришлось немало потрудиться: ты, поди, слыхал о составлении родословной книги. А уж когда благолепный государь Фёдор Алексеевич, упокой его, Господи, совсем занемог, нашему брату, служилому человеку, и вовсе стало не до гулянок. Вот токмо нынче я решил проветриться да Ефима Гладкого с собой позвал.

Шакловитый говорил ровным голосом. Даже о смерти жены он упомянул, как о чём-то обычном и будничном. Было понятно, что ему её ничуть не жаль. В душе он даже чувствовал облегчение, оттого что избавился от той, на которой женился лишь, потому что мужчине полагалось иметь семью, и которая, не родив мужу детей, порядком успела ему надоесть.

Кабацкий слуга принёс новым посетителям сулею12 с водкой, чарки и блюдо с пирогами.

– Чего там в Кремле творится? – поинтересовался Цыклер, когда все выпили и закусили.

– А тебе будто неведомо? – отозвался Шакловитый. – Чай, ты сам в Кремле бываешь.

– Бываю, вестимо. Но мы, стрельцы, не вхожи туда, где дозволено бывать вам, дьякам. Мне вон не довелось попасть на похороны государя Фёдора Алексеевича, а ты, как слышно, стоял у его гроба.

Шакловитый кивнул.

– Стоял в заднем ряду.

– А правду люди бают, – подал голос коренастый и вислоухий стрелец в жёлтом кафтане и серой шапке, – будто царевна Софья Алексеевна шум подняла? Вроде бы она винила Нарышкиных в том, что они зельем царя извели…

– Не возводи на царевну напраслину, Ларион! – прервал его Шакловитый. – Не шумела она, а вела себя вполне достойно.

Он вспомнил, что на самом деле происходило на похоронах царя Фёдора. Уж если, кто и вёл себя там неподобающим образом так это Наталья Кирилловна и её родственники Нарышкины – это они, не дождавшись отпевания, собрались покинуть Успенский собор и увести с собой малолетнего царя Петра. В возникшей ситуации Софья вовсе не поднимала крика (не могла она себе позволить шуметь на похоронах брата), а тихим голосом упрекнула мачеху за неуважение к покойному государю.

– Дитё голодное и стоять устало! – прошипела Наталья Кирилловна.

– Покойный пущай себе лежит, а наш царь живой, – дерзко усмехнулся Иван Нарышкин.

Это было столь вызывающе, что даже патриарх не сдержался и укоризненно покачал головой. Однако царица всё-таки ушла вместе с сыном и родственниками.

Но обо всем этом Шакловитый сейчас не стал рассказывать.

– Царевна Софья Алексеевна вела себя вовсе не так, как ей полагается, – вмешался щербатый стрелец в такой же, как и Ларион, форменной одежде. – Ей нельзя свой лик народу показывать, а она нарушила старинный обычай.

– А тебе что с того? – ворчливо спросил Шакловитый.

– И впрямь, Ворбин! – поддержал его с усмешкой Цыклер. – Почто ты так на царевну Софью Алексеевну взъелся? Её в Москве никто не осуждает, окромя тебя и, вестимо, Нарышкиных.

– Да я вовсе не осуждаю царевну Софью! – смутился Ворбин. – Кто я таков, чтобы её судить?

– А винила Софья Алексеевна Нарышкиных в смерти брата али нет? – поинтересовался Ларион.

– Нет, не винила, – буркнул Шакловитый.

– Про зелье и без того вся Москва толкует, – заметил Цыклер.

– У нас в слободе токмо о том и слышно, – сказал Ларион. – А мне сомнительно: неужто родичи царицы Натальи Кирилловны решились на великое злодейство?

Неожиданно в разговор вмешался коротконогий мужичок с жидкой бородкой и толстым брюшком:

– Вестимо, государя извели, не будь я Ерохой! Ему же от роду было всего двадцать лет. Рано ему ещё было помирать…

– На все воля Божья! – сердито перебил его Ворбин. – Люди помирают во всякие лета, ежели Всевышний пожелает их прибрать! А государь Фёдор Алексеевич сколь жил, столь и хворал.

– Есть же медленные зелья, – настаивал на своём Ероха. – Сказывают, что Нарышкины лекаря государева подкупили, и он травил потихоньку доброго Фёдора Алексеевича…

– А ты никак под дверью стоял, когда царя травили? – ехидно спросил Ворбин.

– Стоять не стоял, а земля слухом полнится.

– В слухи пущай бабы верят, – отрезал Ворбин.

Эта беседа не остался без внимания прочих обитателей кабака.

– Правду ты, добрый человек, говоришь! – воскликнул здоровенный молодец в потрёпанном суконном кафтане и потёртом грешневике13.

– Что правда-то? – спросил у него Цыклер.

– Извели государя зельем! Как есть Нарышкины постарались вместе с лекарями-иноземцами. Так оно и было! Уморили царя, упокой его, Господи!

Поднялся гвалт. Посетители кабака, ещё не потерявшие способность говорить и хоть как-то соображать, принялись спорить о том, была ли смерть царя Фёдора Алексеевича естественной. Большинство соглашалось с тем, что наверняка государя отравил иноземный лекарь с подачи Нарышкиных.

Слышались голоса:

– Извели проклятые нелюди Фёдора Алексеевича, а потом они сгубят и его братца, царевича Ивана Алексеевича!

– И до малого царя Петра Алексеевича черёд дойдет! Слушок есть, будто бы Ивашка Нарышкин в цари метит!

Речь зашла и о том, почему государем стал малолетний Пётр вместо более взрослого Ивана.

– Иван Алексеевич в том возрасте, когда можно царствовать! – воскликнул Ероха.

Его тут же поддержал солдат в форме Бутырского полка:

– А Пётр Алексеевич слишком юн! Как ему государством владеть? Теперь бояре станут ещё больше богатеть и народ погубят! Натерпимся мы обид!

Но и у новопоставленного царя Петра тоже нашлись защитники.

– Мы и оглянуться не успеем, как Пётр Алексеевич войдёт в пору! – кричал пышнобородый подьячий. – А Иван Алексеевич хворый и не сумеет власть удержать!

– Фёдор Алексеевич сумел же! – возразили ему.

– А что толку? Шесть лет он проскрипел и помер, не оставив потомства! – вмешался ещё один сторонник царя Петра.

– А ты что думаешь? – неожиданно спросил Цыклер у молчащего Шакловитого.

Тот пожал плечами.

– Мое дело слушаться, а думает пущай тот, кто выше меня стоит. Я всего лишь дьяк Разрядного приказа.

– Кажись, бунт в Москве назревает, – тихо процедил Цыклер сквозь зубы.

– Может, обойдётся? – засомневался Шакловитый.

– Вряд ли…

Неожиданно Цыклер прервался и, придвинувшись к уху своего собеседника, прошептал:

– Видишь вон там в углу ошую14 двоих иноземцев?

– Ну, вижу, – ответил удивлённый Шакловитый, бросив короткий взгляд налево.

Сидящие в углу иностранцы вроде бы выглядели обычно. Один из них, нескладный блондин, и лицом, и одеждой походил на любого живущего в Кукуе15 немца, а другой, невысокий, ладный шатен, имел не совсем обычную для Немецкой слободы внешность.

– Они лазутчики ляшского короля Яна, – сообщил Цыклер.

– Отколь ты знаешь? – удивился дьяк.

Стрелецкий капитан самодовольно ухмыльнулся:

– Я много чего знаю! Со мной выгодно водить дружбу.

Шакловитый пожал плечами.

– Что мне за выгода от твоего навета? Я в приказе Тайных дел давно не служу.

– Так и приказа Тайных дел уже нет. Зря государь Фёдор Алексеевич его упразднил, – проговорил Циклер, стрельнув взглядом вначале в подозрительных иноземцев, затем в Ероху, упрямо настаивающего на своей точке зрения по поводу смерти царя.

– Да, зря, – согласился Шакловитый.

При государе Алексее Михайловиче он четыре года служил в приказе Тайных дел и чувствовал себя там на своём месте. Но окружение юного царя Фёдора Алексеевича убедило его упразднить это учреждение. Оно и понятно: приказ Тайных дел подчинялся напрямую царю и не имел отношения к Боярской думе, и большинству бояр это, конечно, не нравилось. Здесь царедворцы проявили редкое единодушие, а возражал один Матвеев, но поскольку его положение при дворе как раз пошатнулось, то к нему и не прислушались. После упразднения приказа Тайных дел Шакловитый вернулся в Разрядный приказ, где служил раньше, и даже получил там повышение.

«Эх, жаль службу в приказе Тайных дел! – привычно подумал он. – Меня тогда очень уважали, хоть я и был всего лишь подьячим».

Между тем спор между посетителями «Разгуляя» перерос в драку. Очевидное превосходство в количестве сторонников царевича Ивана помогло им без труда справиться со сторонниками царя Петра, выгнав последних из кабака. Довольные стрельцы и солдаты дружно выпили по этому поводу.

– Как там, Андрюха, царевна Софья Алексеевна поживает? – спросил вдруг стрелец Леонтий у рыжего, курносого парня в красном кафтане.

Шакловитый вздрогнул. Когда он увидел царевну Софью на похоронах государя, она произвела на него неизгладимое впечатление. Было в этой девице нечто такое, отчего в её присутствии Шакловитый начинал без вина хмелеть. Прежде с ним такого никогда не случалось, несмотря на весь его огромный опыт общения с женщинами.

– Печалится Софья Алексеевна, – коротко ответил Андрюха.

– А отколь Андрюха может что-то знать о царевне? – спросил удивлённый Шакловитый.

– Он с девкой её сенной любится, – хмыкнул Ларион.

– А-а-а!

Выпив ещё чарку, Шакловитый окликнул бабёнку с пышными бёдрами:

– Эй, Ульянка!

– Чем я могу служить Фёдору Леонтьевичу? – игриво отозвалась она.

– Давай подымимся наверх! – буркнул Шакловитый, выходя из-за стола.

Он чувствовал сильное возбуждение.

«Должно быть, я вина лишнего выпил: вот меня и распалило».

– Почто ж не подняться? – сладко пропела Ульянка.

– Удачи тебе, Фёдор Леонтьевич! – с усмешкой пожелал Цыклер.