Читать книгу Кошки-мышки (сборник) - Вера Каспари - Страница 2

Тем летним воскресным утром город был тих. Миллионы ньюйоркцев, что вынужденно или добровольно остались на выходные в городе, изнывали от влажной духоты. Над островом висел туман, по вкусу и запаху почти не отличающийся от воды, в которой вымыли слишком много стаканов из-под содовой. С пером в руке я сидел за столом и наслаждался чувством, что среди миллионов горожан только я, Уолдо Лайдекер, полон сил и энергии. Вчерашний день, полный потрясений и горя, прошел и унес тоску. Сейчас я собирался написать эпитафию на смерть Лоры. Мою печаль от ее неожиданной и жестокой кончины несколько смягчала мысль о том, что, доживи Лора до преклонных лет, о ней быстро забыли бы, тогда как ужасные обстоятельства гибели и гений ее воздыхателя давали Лоре прекрасную возможность обрести бессмертие.

Раздался звонок в дверь. Почти сразу в комнату вошел Роберто, мой слуга филиппинец, и сообщил, что меня хочет видеть мистер Макферсон.

– Марк Макферсон! – воскликнул я и с видом человека, который без малейшего трепета встретился бы с самим Муссолини, велел Роберто попросить мистера Макферсона подождать. Магомет не спешил навстречу горе.

Визит отнюдь не заурядного полицейского (впрочем, я до сих пор не знаю ни его звания, ни должности) можно считать своеобразной честью. С людьми попроще особо не церемонятся и допрашивают прямо в полицейском управлении. Но разве юный Макферсон занимается расследованиями убийств? Скорее он снискал славу на поприще борьбы с политическими преступлениями. Благодаря его работе по делу «Граждане Нью-Йорка против «Ассоциации производителей молочных продуктов»» молоко подешевело на цент за кварту, во всяком случае, так утверждали журналисты. По поручению сенатского комитета он расследовал несколько случаев профсоюзного рэкета, и совсем недавно группа прогрессистов выдвинула его кандидатуру на пост главы национальной комиссии по изучению доходов оборонной промышленности.

Из-за полуоткрытой двери кабинета я незаметно наблюдал за тем, как Макферсон нетерпеливо кружит по гостиной. Похоже, он был из тех, кто презирает вычурность и позерство, вылитый Кассий[1], чью худобу и холодный блеск глаз подчеркивали темно-синий двубортный шерстяной костюм, скромная белая рубашка и унылый галстук. Руки длинные, напряженные, а еще худощавое лицо, внимательный взгляд и нос, явно унаследованный от суровых предков, которые с таким упорством вынюхивали порок, что их ноздри навсегда свирепо раздулись. Высоко подняв плечи, Макферсон держался нарочито прямо, словно знал, что за ним наблюдают. В моей гостиной он чувствовал себя неуютно: человеку с ярко выраженной мужественностью чуждо изящное совершенство. Признаю, не стоило надеяться, что Макферсон его одобрит. Я несколько поторопился, когда приписал ему хороший вкус, увидев, как внимательно он изучает мою весьма достойную коллекцию британского и американского стекла.

Макферсон хмуро разглядывал блестящий предмет, украшение моей коллекции. Он явно привык обращать внимание на детали и, несомненно, заметил на каминной полке в гостиной Лоры вазу в виде шара из посеребренного стекла, парную моей. Макферсон протянул руку к полке. Я бросился к нему как львица, защищающая детеныша.

– Осторожнее, молодой человек! Эта ваза бесценна!

Он резко оглянулся и едва не упал: коврик заскользил по натертому полу. Макферсон схватился за шкафчик, сохраняя равновесие. Фарфор и стекло жалобно зазвенели.

– Слон в посудной лавке, – съязвил я.

Колкость вернула мне доброе расположение духа, и я подал полицейскому руку. Он натянуто улыбнулся.

– Я пришел поговорить о деле Лоры Хант, мистер Лайдекер.

– Да, конечно. Присаживайтесь.

Гость осторожно опустился на хлипкий стул. Я предложил Макферсону сигареты в шкатулке из хэвилендского фарфора, но он отказался и достал трубку.

– Мистер Лайдекер, вы в некотором роде тоже специалист по преступлениям. Что вы думаете об этом деле?

Я оживился. Даже самым популярным писателям льстит внимание простых читателей.

– Рад слышать, что вы читаете «Продолжение следует».

– Только когда газета раскрывается на этой странице.

Его дерзость меня приятно удивила. В моем мире, где все выставляется напоказ, принято беззастенчиво навязывать свою дружбу, так что равнодушие Макферсона показалось свежим и необычным. Я пустил в ход все свое обаяние.

– Может, вы и не поклонник Лайдекера, мистер Макферсон, зато я, признаюсь, слежу за вашей карьерой с восхищением.

– Уж вы-то должны знать, что не стоит верить газетчикам, – сухо ответил он.

Я нисколько не смутился.

– Вы ведь не занимаетесь уголовными расследованиями? Слишком мелко для человека вашего уровня.

– Мне поручили это дело.

– Служебные интриги?

В повисшей тишине было слышно, как Макферсон попыхивает трубкой.

– Сейчас август, – задумчиво продолжил я. – Комиссар полиции в отпуске, его заместителю всегда были не по душе ваши успехи, рядовое убийство сейчас мало кого интересует и после первых дней шумихи отодвигается на вторую полосу газет, а то и дальше… В общем, заместитель комиссара нашел весьма удобный способ вас унизить.

– Если вам так уж хочется знать правду, я скажу. – Макферсон явно злился на себя за то, что снизошел до объяснений. – Он знал, что вчера вечером я собирался посмотреть бейсбольный матч между «Бруклин Доджерс» и «Бостон Ред Сокс».

Я пришел в восторг.

– Мелкая вражда ведет к великим деяниям.

– Великие деяния, как же! Легкомысленную дамочку убивают в ее собственной квартире. Ну и что? Наверняка это сделал мужчина. Надо его найти, и все. Поверьте, мистер Лайдекер, сегодня я обязательно посмотрю игру, и никакой убийца мне не помешает.

Меня задело, что он грубо отозвался о моей ненаглядной Лоре, и я съязвил:

– Бейсбол? Теперь понятно, почему ваша профессия пришла в упадок. Великие сыщики и не помышляли об отдыхе, пока не настигали злоумышленника.

– Я – простой служащий, у меня обычный рабочий день. И если вы думаете, что довольно заурядное происшествие заставит меня работать сверхурочно, то поищите кого-нибудь другого.

– Преступники не отдыхают по воскресеньям.

– Я видел вашу покойную приятельницу, мистер Лайдекер, и готов поспорить, что этот преступник отдыхает, как и все мы. Возможно, спит до обеда и встает с постели только после трех стаканчиков бренди. Впрочем, над делом уже работают мои люди.

– Для человека вашего уровня, мистер Макферсон, расследование простого убийства наверняка не более интересно, чем колонка цифр для квалифицированного бухгалтера, который начинал счетоводом.

В этот раз Макферсон рассмеялся и уже не выглядел таким суровым.

– Пересядьте на диван, – предложил я. – Там вашей ноге будет удобнее.

Он нахмурился.

– А вы наблюдательны.

– У вас осторожная походка, Макферсон. Большинство ваших коллег передвигаются с грацией слона. Раз уж вы так болезненно реагируете, позвольте заверить, что ваша хромота почти незаметна. Просто у меня сильный астигматизм, и я сразу вижу людские изъяны.

– Это не изъян, – возразил он.

– Служебный подарок?

Макферсон кивнул.

– Вавилон.

Я вскочил со стула.

– Полицейская операция в городке Вавилон на Лонг-Айленде! Вы читали мою статью? Погодите… неужели это у вас серебряный стержень в малой берцовой кости?

– В большой берцовой.

– Потрясающе! Мэтти Грейсон! Какой был человек! Сейчас убийцы не те, что прежде.

– Меня устраивают.

– Сколько полицейских он подстрелил?

– Трех положил из автомата в доме своей тещи, а один, с простреленными легкими, до сих пор лечится в Саранакской больнице.

– Почетные раны, и не нужно их стыдиться. Возвращение на службу – очень смелый поступок!

– Мне повезло, что я вернулся. Было время, мистер Лайдекер, когда работа ночным сторожем казалась мне пределом мечтаний. И смелость здесь ни при чем. Работа есть работа. Черт, да я так же боюсь стрельбы, как коммивояжер, который попортил слишком много фермерских дочек!

Я расхохотался.

– А мне уж было показалось, мистер Макферсон, что вы воплощаете все шотландские добродетели, кроме чувства юмора и любви к хорошему виски. Кстати, хотите выпить?

– Не откажусь.

Я плеснул ему неразбавленного виски. Макферсон осушил его одним махом, словно пил чистейшую воду из озера Лох-Ломонд, и протянул стакан за добавкой.

– Надеюсь, вас не обидели мои слова о вашей колонке. Признаться, я изредка ее почитываю.

– Почему же она вам не нравится?

– Пишете вы гладко, – ответил он, не раздумывая, – да вот только сказать вам нечего.

– Макферсон, вы сноб. Более того, шотландский сноб, а еще такой авторитет, как Теккерей, утверждал, что хуже шотландского сноба не существует твари на свете[2].

В этот раз он сам налил себе виски.

– Что же, по-вашему, можно считать хорошей литературой, мистер Макферсон?

Когда Макферсон смеялся, он походил на мальчишку-шотландца, который научился получать удовольствие, не опасаясь наказания за грех.

– Вчера утром, после того как нашли труп и стало известно, что Лора Хант обещала поужинать с вами в пятницу, но не пришла, к вам отправили сержанта Шульца. Он спросил, что вы делали в тот вечер…

– Я ответил, что ужинал в одиночестве и порицал эту женщину за вероломство, – перебил его я. – А еще принимал прохладную ванну, читая Гиббона[3].

– Да, и знаете, что сказал Шульц? Сказал, что, должно быть, от этого Гиббона бросает в жар, раз вы читаете его в холодной ванне. – Макферсон немного помолчал, потом с воодушевлением добавил: – Я тоже читал все работы Гиббона, и Прескотта[4], и Мотлея,[5] и даже «Иудейские войны» Флавия[6].

– В колледже или из спортивного интереса?

– Колледжи не для сыщиков. А вот если четырнадцать месяцев валяешься в больнице, ничего не остается, как читать книги.

– Думаю, тогда-то вы и стали интересоваться социальной природой преступности.

– До того времени я был невеждой, – сдержанно признал Макферсон.

– Значит, автоматная пальба Мэтти Грейсона в конечном итоге пошла вам на пользу. Возможно, вы бы до сих пор прозябали в отделе по расследованию убийств.

– Похоже, мистер Лайдекер, вам нравятся люди с изъянами.

– Я всегда сомневался в тонкости чувств Аполлона Бельведерского.

Роберто сообщил, что завтрак готов. Будучи от природы человеком воспитанным, он накрыл стол на двоих. Поначалу Марк отказывался составить мне компанию, заявив, что пришел не в гости, а по делу, причем довольно неприятному для нас обоих.

Я со смехом отверг его возражения.

– Это входит в служебные обязанности. Мы даже еще не начали обсуждать убийство, и я не вижу причины разговаривать на пустой желудок.

Двадцать четыре часа назад в мою столовую вошел циничный, но довольно любезный полицейский и сообщил, что Лора найдена мертвой в своей квартире. Я ничего не ел с той самой минуты, как сержант Шульц прервал мой мирный завтрак известием, что Лору Хант, не сдержавшую обещание поужинать со мной, застрелили. Пытаясь вернуть мне аппетит, Роберто потушил почки с грибами в кларете. Пока мы ели, Марк обрисовал сцену в морге, где труп опознали горничная по имени Бесси и тетя Лоры, Сюзан Тредуэлл.

Несмотря на глубокое горе, я наслаждался контрастом между удовольствием, с которым молодой человек поглощал пищу, и ужасным рассказом.

– Когда женщинам показали тело…

Макферсон замолчал, чтобы поддеть вилкой очередной кусок, затем продолжил:

– …они обе упали в обморок. Тяжелое зрелище, даже для посторонних. Море крови…

Он обмакнул ломтик поджаренного хлеба в соус.

– Выстрел из дробовика… Вообразите, на что это похоже.

Я закрыл глаза, представив Лору такой, как ее нашла Бесси: в шелковом халате на голое тело и серебряных туфельках, распростертую на обюссонском ковре.

– Стреляли почти в упор. – Макферсон зачерпнул ложкой острый соус-релиш. – Миссис Тредуэлл упала в обморок, но горничная держалась молодцом. Довольно странная особа эта Бесси.

– Для Лоры она была больше, чем просто прислуга. Советчица, философ и злейший враг всех Лориных добрых друзей. Божественно готовит, но к великолепному жаркому всегда подает горькие травы[7]. По мнению Бесси, ни один мужчина, переступивший порог их дома, не был достаточно хорош для Лоры.

– Когда наши парни прибыли на место преступления, она вела себя на удивление хладнокровно. Открыла дверь и невозмутимо показала труп, словно находить хозяйку убитой для нее привычное дело.

– В этом вся Бесси, – заметил я. – Зато если вы ее разозлите…

Роберто принес кофе. Восемнадцатью этажами ниже сигналил автомобиль. Через открытые окна доносилась музыка: по радио передавали воскресный утренний концерт.

– Нет-нет! – воскликнул я, увидев, что Роберто поставил перед Марком чашку с изображением Наполеона. Потянувшись через стол, я взял ее себе, а гостю досталась чашка с изображением Жозефины.

Макферсон пил кофе и с молчаливым неодобрением наблюдал, как я отвинчиваю сердоликовую крышечку серебряного флакона с таблетками сахарина. Я всегда щедро мажу булочки сливочным маслом, свято веря, что, заменив сахар сахарином, стану стройным и привлекательным. Под презрительным взглядом Марка моя вера несколько пошатнулась.

– Должен сказать, что вы не слишком усердны, – недовольно проворчал я. – Могли бы, скажем, снять отпечатки пальцев.

– Порой при расследовании преступлений важнее смотреть в лица.

Я повернулся к зеркалу.

– Сегодня утром у меня чрезвычайно невинный вид! Признайтесь, Макферсон, вы никогда не видели таких честных глаз. – Я снял очки, демонстрируя лицо, круглое и розовое, как у ангелочка. – Кстати, о лицах. Вы уже видели Лориного жениха?

– Шелби Карпентера? У нас встреча в двенадцать. Он сейчас у миссис Тредуэлл.

Я жадно ухватился за эту новость.

– Шелби у нее? С какой стати?

– Он считает, что в отеле «Фрамингем» слишком людно. В вестибюле собралась куча народа, и все хотят взглянуть на человека, чья невеста стала жертвой убийства.

– Что вы думаете о его алиби?

– А что я думаю о вашем, вам неинтересно? – язвительно спросил он.

– Ну, вы же согласились, что нет ничего необычного в том, чтобы провести вечер дома, читая Гиббона.

– А что плохого в том, чтобы пойти на концерт на стадионе? – Пуританские ноздри Макферсона раздувались. – Похоже, это вполне обычное времяпрепровождение для любителей музыки и коллекционеров предметов искусства.

– Если бы вы знали жениха, то удивились бы билету за двадцать пять центов. Впрочем, Шелби уверен, что это объясняет, почему никто из друзей его не видел.

– Я рад любой информации, мистер Лайдекер, но предпочитаю сам составлять свое мнение.

– Здраво, Макферсон, очень здраво.

– Как долго вы знали Лору Хант, мистер Лайдекер?

– Лет семь или восемь… да, точно, восемь. Мы познакомились в тридцать четвертом. Хотите, расскажу, как мы встретились?

Марк затянулся трубкой, и комнату наполнил горьковато-сладкий запах табачного дыма. Бесшумно вошел Роберто, подлил в чашки свежего кофе. Радиоконцерт продолжался, теперь оркестр исполнял румбу.

– Она позвонила в мою дверь, Макферсон, совсем как вы сегодня утром. Я работал за столом, помнится, писал статью ко дню рождения одного выдающегося американца, отца-основателя нашего государства. Я бы никогда не скомпрометировал себя подобной банальностью, но меня попросил редактор, а так как мы тогда улаживали довольно деликатный финансовый вопрос, я решил, что уступчивость пойдет мне на пользу. Я уже было собрался отказаться от дополнительного заработка, посчитав скуку достаточным оправданием, когда это милое дитя вошло в мою жизнь.

Из меня получился бы отличный актер. Будь моя внешность более подходящей для этой нарциссической профессии, я бы наверняка занял место среди величайших артистов современности. Пока в чашке стыл кофе, Марк увидел сцену восьмилетней давности: я в персидском халате того же фасона, что ношу сейчас, и в японских деревянных сандалиях плетусь на трель дверного звонка.

– Карло, предшественник Роберто, ушел за покупками. Думаю, гостья удивилась, увидев, что я сам открыл дверь. Хрупкая и грациозная, Лора напоминала олененка и была такой же робкой. Изящная голова выглядела маленькой даже для этого стройного тела, а когда Лора склоняла ее набок, сопровождая движение застенчивым взглядом ярких, слегка раскосых глаз, сходство с Бемби усиливалось: невинная лань покинула лес и взбежала на восемнадцатый этаж, прямо к моей квартире.

Я спросил, зачем она пришла, однако услышал лишь невнятное лепетание. От страха у нее перехватило горло. Несомненно, она долго кружила около дома, пока не осмелилась войти, а потом с колотящимся сердцем стояла в коридоре, не решаясь нажать на кнопку звонка.

– Ну, что там у вас? – спросил я довольно резко, не желая показывать, что тронут ее милой застенчивостью. В то время я был куда более вспыльчив, мистер Макферсон.

Лора заговорила тихо и очень быстро. Ее речь показалась мне одним предложением, которое начиналось просьбой простить ее за вторжение и заканчивалось обещанием, что я стану известным, если дам хороший отзыв об авторучке, которую рекламировали Лорины работодатели. Ручка называлась «Байрон».

Я рассвирепел.

– Что значит «стану известным», милочка? Ход ваших мыслей в корне неверен! Это мое имя придаст ценность вашей дешевке! И как вы посмели использовать священное имя Байрона? Кто дал вам право? Я непременно напишу производителям этих ручек и выражу свое возмущение!

Макферсон, я пытался не обращать внимания на ее сияющие глаза. Тогда я еще не знал, что она сама придумала название для ручки и страшно гордилась его литературностью. Лора продолжала гнуть свою линию и рассказала о рекламной кампании стоимостью пятьдесят тысяч долларов, которая обязательно меня прославит.

Я решил, что пора оскорбиться. «Да вы знаете, как много места занимают мои колонки и сколько они стоят? Вы понимаете, что каждый день отсюда выгоняют производителей пишущих машинок, бритвенных лезвий и зубной пасты, которые ломятся в эту дверь, держа наготове пятидесятитысячные чеки? А вы говорите мне о славе!»

На смущение девушки было больно смотреть. Я предложил ей остаться и выпить со мной по бокалу хереса. Несомненно, она предпочла бы сбежать, но помешала застенчивость. За хересом я уговорил Лору рассказать о себе. Эта работа была для нее первой, тогда Лора и не мечтала о чем-либо большем. Бедняжка обошла шестьдесят восемь рекламных агентств, прежде чем ее приняли. Она только с виду казалась застенчивой, на самом деле у нее была железная воля. Лора понимала, что умна, и стремилась показать себя, несмотря на многочисленные неудачи. Выслушав ее, я сказал: «Наверное, вы думаете, что меня растрогал ваш рассказ и я соглашусь на ваше предложение?»

– Вы согласились? – спросил Марк.

– Макферсон, я самый меркантильный человек в Америке. Я даже пальцем не пошевелю, пока не просчитаю выгоду.

– И все-таки вы пошли ей навстречу.

Я стыдливо потупил голову.

– Семь лет Уолдо Лайдекер с воодушевлением расхваливал авторучку «Байрон». И я уверен, что сборник моих эссе никогда бы не разошелся стотысячным тиражом без этой рекламы.

– Похоже, Лора была необыкновенной девушкой.

– В то время почти обыкновенной. Однако я разглядел в ней скрытые возможности. Через неделю я пригласил ее на ужин. Так все началось. Под моим чутким руководством Лора из угловатого подростка превратилась в очаровательную жительницу Нью-Йорка. Год спустя никто бы и не заподозрил в ней уроженку Колорадо-Спрингс. При всем при этом, Макферсон, она оставалась преданной и благодарной. Из всех моих друзей она была единственной, с кем я охотно делил свою славу. Лора стала такой же неотъемлемой и узнаваемой частью премьер, как седеющая эспаньолка Уолдо Лайдекера или его отделанная золотом трость.

Мой гость ничего не сказал и снова помрачнел. Похоже, шотландское благочестие и бруклинская нищета породили в нем неприязнь к роскошным женщинам.

– Она когда-нибудь вас любила?

Я смутился.

– Лора всегда меня любила, – хрипло произнес я. – Все восемь лет она отвергала одного поклонника за другим.

Наличие Шелби Карпентера противоречило сказанному, но объяснение должно было появиться позже. Марк ничего не спрашивал, он знал, как важно вовремя смолчать, когда имеешь дело с болтливым субъектом вроде меня.

– Моя любовь к Лоре была не просто страстью зрелого мужчины к хорошенькой девушке. Я испытывал более глубокое чувство. Лора сделала меня щедрым. Люди заблуждаются, когда думают, что со временем полюбят тех, кому причинили боль. Раскаяние ничем не вознаграждается. Человеческой натуре свойственно избегать тех, чье присутствие напоминает о неприятном прошлом. Не зло распускается пышным цветом, а великодушие. Лора считала меня самым добросердечным человеком на свете, и мне пришлось соответствовать. В ее глазах я превосходил остальных и по уму, и по добродетелям.

Мне почудилось сомнение в одобрительном взгляде Макферсона. Он встал.

– Уже поздно. У меня встреча с Карпентером.

– Смотрите, жених ждет! – Пока мы шли к двери, я добавил: – Интересно, понравится ли вам Шелби.

– Понравится, не понравится – это не ко мне. Меня интересуют знакомые Лоры…

– В качестве подозреваемых? – пошутил я.

– Как источник информации. Возможно, я к вам еще зайду, мистер Лайдекер.

– В любое время. Искренне надеюсь, что помогу отыскать мерзкое существо, – вряд ли его можно назвать человеком! – которое совершило это ужасное и бессмысленное злодейство. И все же мне бы хотелось узнать ваше мнение о Шелби.

– Вы его недолюбливаете, правда?

– Шелби был частью другой жизни Лоры, – ответил я, взявшись за дверную ручку. – На мой предвзятый взгляд, более заурядной и ничем не примечательной. Впрочем, лучше вы сами сделайте выводы, молодой человек.

Мы обменялись рукопожатием.

– Чтобы разгадать загадку смерти Лоры, вначале вы должны понять тайну ее жизни. Это непростая задача. У Лоры не было ни подпольного состояния, ни тайных сокровищ, но хочу вас предупредить, Макферсон, что мотивы поступков современной женщины покажутся вам куда сложнее, чем деятельность мошенников и рэкетиров.

Макферсону явно не терпелось уйти.

– Многогранной и изысканной современной женщины. «Тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на щеках ее точила»[8]. Я всегда к вашим услугам, Макферсон. Au revoir.