Читать книгу Пчела-плотник - Виктор Улин - Страница 10

-–

Оглавление

Систему стоило создать хотя бы для того, чтобы увековечить – пусть и неизвестно с какой целью – одну из них, 30-летнюю Оксану.

Она была бледной, как спирохета, и такой же въедливой. Ходила обычно черт знает в чем, но когда однажды, уже трудно сказать по какой причине, Юрий Иванович пригласил ее к себе домой, и всего лишь увидел ее бедра, когда она снимала в передней сапоги, то понял, что умрет, если не будет ею обладать.

Желание обладать не угасло и после того, как остались где-то в стороне и старомодное бордовое платье и белая вискозная комбинация, каких никто не носил в последней четверти ХХ века. Не охладил его пыл упрямый бюстик 1-го номера с жесткими темно-красными глазкАми – который хотелось потрогать 1 раз и тут же о нем забыть.

Не остановила Андрианова даже внезапно, в самый последний момент, обнаружившаяся девственность обладательницы чудесных бедер – не остановила 2 раза подряд за полчаса.

Впрочем, девственницей Оксана так и осталась, несмотря на то, что их связь – то прерываемая самозарождающимися ссорами, то возобновляемая до уровня соитий у компьютерного стола на ее работе посреди бела дня – длилась почти 10 лет.

Это не было противоестественным, девственной осталась и та сама Ирина-зубатка, и Розалия, которую он пытался познать лет за 10 до Оксаны. Но сравниться с этой не могла ни одна другая.

И из-за своей нереализованности в качестве просто женщины Оксана поднялась на такие высоты разврата, что Юрия Ивановича до сих пор передергивало от воспоминаний о жидкости, которую добавляла эта старая дева в свой любимый сухой «мартини». Не в постели, где фиолетовый угар и ему гнал мысли, от которых потом становилось дурно – за столом с неизменным «Раффаэлло». Уже причесавшись, умывшись и даже полностью остыв. Слегка замерзнув, укутав белое тело в его красно-кремовый полосатый банный халат, но не собираясь идти в душ и одеваться, потому что после непотребного коктейля ее с удвоенной силой тянуло обратно в постель.

Оксану следовало описать со всеми деталями, вплоть до жестких черных волосков, которые росли у нее не там, где следовало.

Разумеется, задуманного Андрианов не реализовал; запущенная терраса за домом без слов говорила о том, что большинство своих затей он всю жизнь бросал недоделанными.

Дедовы гены гуляли в нем не только по части выпивки, но и в вопросах чисто хозяйственных.

Он лишь составил общий список имен и прикинул, что все нужно разбить ровно на 4 категории.

Достижения не нашли конечного обобщения.

Хотя место той сущности в иерархии ценностей Юрия Ивановича и само его отношение к противоположному полу можно было определить всего одним фактом.

В списке не нашлось ни одной женщины, ставшей женщиной его усилиями.

Ни Оксана, ни Ирина, ни Розалия, ни Аделя, ни башкирка Раушания, ни 1 другая из немалого числа не могла бы его упрекнуть.

Он не брезговал, не боялся ответственности, не предвидел психологических привязанностей к первому мужчине.

Просто был органически неспособен причинить женщине боль.

Даже кратковременную, даже необходимую перед входом в мир высшего блаженства и являющуюся благом.

И тем кардинально отличался от одного своего сокурсника – брутального бородача, свое отношение к женщинам выражавшего фразой о том, что «любит вскрывать новые тюбики зубной пасты». Впрочем, слова «брутальный» на рубеже 80-х годов прошлого века в русском обиходе не было; этого альфа-самца с по-бычьи выпуклыми глупыми глазами Андрианов аттестовал просто: «ходячий…», прибавляя к эпитету слово из трех букв.

А попытка Юрия Ивановича упорядочить память чувственных опытов была естественной для мужчины на закате жизни.

Не имелось ничего извращенного в его недоделанной таблице; не вспоминал своих женщин на своем закате лишь тот, кто их не имел.

Или воспринимал сосудами для спуска избыточного давления, не запоминая ни деталей, ни имен, ни количества.

Задумывая мемуар – своего рода итог личной жизни – он следовал давним привычкам к систематизации всего имеющегося.

«Список Андрианова» имел бы внешнее оформление биологической коллекции и подспудные корни его уходили в детство, в коробки с бабочками и жуками, аккуратно надписанные по крышкам.

Вот эти коробки в самом деле были наборами мертвых тел.

Каждый отряд насекомых имел научное название, переведенное на русский язык с латыни. Кроме, пожалуй, стрекоз – которые именовались просто «Стрекозами» и доставляли юному собирателю много хлопот. Ведь почти невидимые крылышки стрелок – миниатюрных созданий, в полете напоминающих зеленые и синие спички, неведомой силой перемещаемые по воздуху – отваливались после высыхания. И для полноты коллекции Юре приходилось постоянно добывать себе новых: подкарауливать среди высокой травы, ловить с осторожностью, травить эфиром, расправлять на пенопласте, сушить и накалывать на ту же булавку со старой этикеткой – чтобы через несколько дней выбросить пересохшее бескрылое тельце… и снова ловить, снова травить и накалывать.

Перепончатокрылые, к которым относился фиолетовый плотник, занимали небольшую коробочку из-под «Грильяжа в шоколаде» московского производства, поскольку их удалось собрать совсем мало.

Приколотыми на место грильяжа были пара разных ос, пара пчел – большая домашняя и крошечная дикая – 1 мохнатый черно-оранжевый шмель и 1 красно-зеленый наездник не определенного вида, пойманный в момент, когда он занимался благородным делом, готовя медленную смерть толстой гусенице.

В саду часто появлялись шершни – стремительные осы 5-кратного размера – но вид этих страшных насекомых говорил, что они сумеют постоять за себя, их ловить Юра опасался.

Пчела-плотник казалась не менее страшной, но отличалась медлительностью. Появлялась она нечасто, неожиданно и ненадолго, однако после нескольких безуспешных недель он сумел выследить ее на флоксах, накрыть отцовской соломенной шляпой, затем вылить сверху полбутылки эфира, слушать медленно затихающее гудение, а только после этого достать драгоценную добычу. И смотреть, как могучая пчела сучит ножками, чтобы сразу по результату расправить прежде, чем та начнет подсыхать на жаре.

Тогда охота и убийство казались Андрианову естественным делом; тем же самым – на профессиональном уровне – веками занимались сотни энтомологов по всему свету.

Да и насекомые жили 1 лето.

Всего одно лето.

Правда, личинка стрекозы «Большое коромысло» – Aeschna grandis – развивалась под водой 3 года, дольше, чем человеческий детеныш в утробе матери…

Но сами стрекоза, жук или пчела не могли пережить даже первых осенних заморозков.

Цикл имаго – взрослых особей – продолжался несколько месяцев.

Юра укорачивал их жизни на какие-то дни или даже часы.

Не более того.

Пчела-плотник

Подняться наверх