Читать книгу Пчела-плотник - Виктор Улин - Страница 6

Тамара была горяча и ненасытна – не по возрасту, а по темпераменту.

Познав ее… точнее, отдавшись ей, он уже тогда усомнился в домашнем воспитании, ненавязчиво пытавшемся внушить мальчишке, будто связь до брака или вне брака порочна, а женщина в интимном деле лишь терпит, уступая домогательствам мужчины. То есть главная причина, побуждающая людей вступить в брак, является последней из всех и не должна приниматься во внимание.

К сожалению, он понял это всерьез слишком поздно.

Несчастливая Юрина избранница, будучи Рыбой по знаку Зодиака, рыбой была и в главной сфере, определяющей успех супружества.

Познав Тамару и растворившись в ней на целых 2 недели, Юра должен был искать себе спутницу жизни по потребностям своего темперамента. Но холодная связь с Наташей длилась уже 2 года и он не смог ее разорвать.

Сколько он ни пытался освободиться, на каких только женщин ни смотрел, как ни таял прямо на пляже от тела 2-й своей женщины, умелой и достаточно молодой Лидии, готовой проводить с ним ночь за ночью – все равно он хранил в себе память того дня, когда дрожащими руками впервые взялся за Наташины колготки. Опустил их до колен – и задохнулся. Не только от чудесного запаха, столь волнующего в эпоху «до интимных стрижек», даже не от желания – от пронзившего его ощущения невыносимой красоты того места, которое ханжеская мораль христианских веков вынуждала женщин прятать от всех всю жизнь.

Вылупившийся утенок принимает за маму тот предмет, который первым окажется перед глазами, будь это хоть кошка, хоть просто большой кирпич, и пребывает в неведении до определенного возраста. Так и Юра Андрианов – увидев 1-м из всех последующих мощный интимный треугольник своей жены, оказался привязанным к ней дольше необходимого срока.

Это, видимо, и определило несчастливый ход всего последующего, поскольку выбор подходящей женщины для начала жизни определяет судьбу мужчины.

Сейчас о главной ошибке молодости оставалось лишь сказать «увы».

Да и это говорить было без толку; Андрианов вспомнил все лишь по ассоциативной связи подступающего опьянения и старых красивых слов.

И невольно похвалил самого себя тех давних и уже не существующих лет.

Создав умозрительный образ – как показала потом жизнь Юрия Ивановича – Юра оказался точен в предвидении. Ведь тогда он был поэтом.

Был поэтом – то есть писал стихи, как было положено всякому чувствительному мальчику из приличной семьи, испытавшему первую в жизни любовь.

Любовь как сущность оказалась черноглазой евреечкой, носившей имя «Ирочка» и учившейся классом моложе. Все: и мальчишки и девчонки, не говоря об учителях – считали ее самой красивой девочкой школы №39.

У Ирочки была легкая фигурка с рюмочной талией, перехваченной поясом шерстяного платья в красную и черную клетку, длины как раз такой, чтобы наилучшим образом показать ее ровные икры при взгляде сзади.

Любовь как процесс процессом не стала.

Декольте у платья отсутствовало, хотя оно и могло обещать что-то серьезное, стоило лишь взглянуть на избранницу сбоку. Толстая ткань не проявляла деталей, прятала даже томительную застежку на Ирочкиной спине. Платье школьного стандарта ни разу не показало ее коленок – второго по значимости элемента в Юриной иерархии частей женского тела. Не стоило говорить о том, что юный поэт не осмелился коснуться пальцем ни одной из заманчивых выпуклостей. Хотя обнимая ее на скамейке соседнего со школой квартала, вдыхал одуряющий аромат, текущий от свежего девичьего тела, и одуревал от явного плотского желания. А 1-я любовь, несомненно, это понимала, но делала вид, что ей все нипочем. Сидела рядом, невинно закинув ногу на ногу, и покачивала перед его глазами желтой кожаной туфелькой с кожаным же зеленым листочком на носке. Ни одного серьезного поцелуя влюбленный поэт тоже не сорвал: очаровательная девятиклассница умела увернуться с ловкостью кошки и подставить в лучшем случае ухо.

Сейчас Ирочка, не уехав ни в Израиль, ни хотя бы в США, считалась замужем вторым или даже 3-м браком, звалась Ириной Львовной и он не представлял, как она выглядит сзади, спереди и даже сбоку.

А влюбленный мальчик Юра поэтом не стал.

Кем же он стал, Юрий не Алексеевич Андрианов?

По сути дела никем. Точнее, был бог знает кем и занимался черт знает чем.

Конечно, занимался не без результатов.

Знакомые Юрия Ивановича, оценив вектор его жизненных интересов, могли бы выразиться почти уничтожающе.

Он шел по жизни от женщины к женщине, как от маяка к маяку.

Женщины были его всем. Они виделись единственным смыслом его существования. Без них он не мыслился никому из окружающих.

Но строгость оценок была бы обусловлена тем, на самом деле никто никогда не знал Андрианова с достаточной глубиной; при всей внешней простоте он никогда ни перед кем не раскрывался до конца.

Женщины самоцелью не являлись.

По большому счету, он все годы искал одну, всего одну, единственную.

Такую, для которой стал бы смыслом жизни до конца этой самой жизни.

Во всяком случае, именно такой он априорно видел Наташу, которая ожиданий не оправдала. Жене от него требовались лишь дети, сам он интересовал ее во вторую, если не в третью, после тещи, очередь… Вероятно, такое позиционирование собственного мужа было оптимальным для поддержания крепкой, надежной ячейки общества, служащей для продолжения рода человеческого.

Но Андрианову, помимо просто крепкой – еще советской! – семьи, требовалось и еще что-то…

Он мечтал о страсти. Поглощающей, всепожирающей, иссушающей до дна.

Каковая могла иметь место даже в очень крепкой семье, о чем говорили хотя бы нынешние любительские ролики мужа и жены, даже трижды беременной. Несрежиссированные, снятые фиксированной камерой, с лицами за кадром, без звука – без слов говорящие о взаимной страсти соединяющихся тел.

Увы, желаемого с первого раза не выпало.

А 2-го серьезного не было вообще, единственной он не нашел.

Хотя искал, пробовал и менял.

При этом пил, ел и говорил сам себе, что таким образом радуется жизни.

И доменялся, допился, доелся и дорадовался до нынешнего состояния – этого одинокого, хоть и запланированно эпохального дня рождения.

Впрочем, дни рождения никогда… ну, по крайней мере с некоего осознанного возраста – не несли Андрианову ничего кроме мыслей о жизни. И мысли эти, как правило, оказывались безрадостными.

А что касалось одиночества как категории…

Так уж сложилась судьба, что не имелось у него людей, которые в последние времена именовались «друзьями»… Где «дружба» означала совместное распитие чего-то рекламируемого под футбольные выкрики телевизора.

Для такого занятия люди находились всегда – особенно в годы, когда сам он был и при непрерывно сменяющихся автомобилях и при постоянно имеющихся деньгах – но о друзьях в настоящем смысле слова говорить не приходилось никогда.

Окончив школу, Юра уехал учиться в Ленинград, пожил там студентом Юрием, вернулся инженером Юрием Иванычем.

Вернулся в родной город невесть зачем, хотя мог остаться на Невских берегах, поскольку ростом и внешностью его бог не обделил, а среди подруг-ленинградок было достаточно таких, которые не отвергали возможность иногороднего мужа.

Стоило вспомнить хотя бы одну из них – Ирину.

Имя всплыло вопреки его намерениям.

Высокая, длинная и узкая, она обладала внешностью пестрой зубатки. С нею был связан очередной этап познания женских тонкостей. Он заключался в 10-минутном слепом поиске на спине – под непрерывный и почти обидный смех. Отсмеявшись, Ирина сообщила искателю, что бельгийские бюстгальтеры имеют застежку не сзади, а спереди. В 21-м веке никого бы не удивило изделие для поддержки бюста даже с крючками сбоку, но тогда плоский замок между чашечек потряс провинциального студента.

Хотя, расстегнув футуристическое изделие, он о том пожалел; неоправдавшиеся ожидания разочаровали, даром что Ирина оказалась всего 3-м существом женского пола, увиденным им натурально. Не исправила результат даже выпитая вдвоем, быстро и без рюмок, бутылка «КВВК», извлеченная из закромов Ирининого отца. Внешние признаки млекопитающего были для Юры главными, женщина с невыразительной грудью женщиной ему не казалась.

Вероятно, по той причине зубастая Ирина, оказавшаяся девственницей, ею так и осталась после целой ночи попыток разного рода.

В прошлом году, шарясь в Интернете с непонятной целью, он нашел Ирину на сайте одной из инженерных академий. Фамилия ее осталась прежней, из чего Андрианов сделал вывод о том, что не он один был непреклонен в оценке внешности своей недолгой подруги – теперь принявшей вид зубатки классической, черной. Хотя деловой пиджак на поясной фотографии выпячивался в нужных местах и говорил, что природа профессоршу до конца не обделила, только размышляла слишком долго.

Но ошибки ранней молодости казалось смешным обсуждать даже мысленно.

В результате Андрианов и оставил сокурсников и успел оторваться от одноклассников – так всю жизнь просидел между стульями.

И, наверное, естественным было то, что сейчас, ощутив внезапную потребность подумать о прошедшей жизни и припомнить хоть что-то светлое, вспоминал он только всех прошедших через него женщин.

Ведь по всему выходило так, что, кроме женщин, ему нечего было вспомнить.

Так оно и было, в том не оставалось сомнений.

Имей Юрий Иванович нормальную семью с настоящими проблемами…

Ощущай он себя в интересной работе, занимал достойную возраста и способностей должность, наполнявшую каждую минуту бытия заботами о других людях, о ком никто иной не мог позаботиться…

Существуй в его жизни хотя бы 1 близкий человек, занимающий мысли…

В конце концов, не брось мальчик Юра писать стихи, увлекавшие в юности…

Да если бы он просто был здоровым пожилым мужчиной, а не полуслепым инвалидом, которому осталось лишь вспоминать!

Правда, особо светлыми эти воспоминания назваться не могли.

Как в принципе не могли быть светлыми думы о том, что ушло и никогда не вернется.