Читать книгу Пушкин. Побег из прошлого - Виктор Юнак - Страница 5

Декабрьский мороз, жгучий ветер, ледяное солнце, летящая над зимником пороша и крытый кожей на деревянных подпорках с маленькими окошками с обеих сторон возок на деревянных полозьях, запряженный недавно изобретенной троечной упряжью с колокольцами и бубенцами почтовыми свежими каурой масти лошадьми, спешивший в сторону Петербурга. В возке полулежал задумчивый Пушкин, весь в мыслях о готовящемся в столице восстании. Внезапно ямщик осадил лошадей, они резко остановились, возок едва не перевернулся, встав на один полоз, и задумчивый Пушкин едва не вывалился на дорогу, больно зашибив бок.

– Какого черта! – недовольно закричал он ямщику.

– Простите, барин! Лошади зайца испугались, вот и взбрыкнули.

– Что? Опять проклятый заяц? Поворачивай назад, любезный.

– Ну как же, барин? Треть пути уже проехали.

– Я сказал, поворачивай назад, в Михайловское!

– Как скажете, барин.

Ямщик был недоволен, но делать нечего, пришлось развернуться.

У Пушкина с зайцами и в самом деле были проблемы. В декабре 1825 года он находился в ссылке в своем имении в Михайловском, но десятого числа курьер из Петербурга сообщил ему, что члены Северного общества готовятся 14-го числа выйти на Сенатскую площадь. Александр Сергеевич не мог лишить себя удовольствия не повидать друзей и не присоединиться к ним в такой день. Правда, он понимал, что рискует – ведь ему можно было передвигаться только между Михайловским и Тригорским. И, тем не менее, решил, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, и можно рискнуть поехать в Петербург. Пушкин приказал готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же поехал проститься с Тригорскими соседками. Но на пути в Тригорское через дорогу перебегает заяц; более того, на обратном пути из Тригорского в Михайловское – снова заяц!

Пушкин в досаде вернулся домой, а там ему доложили, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. И, в довершение всего, – в воротах он увидел священника, который шел проститься с отъезжающим барином. Слишком суеверному Пушкину все это показалось дурным предзнаменованием, и он решил остаться у себя в деревне.

Через два дня, 12 декабря он все же решил снова отправиться в столицу на перекладных, рассчитывая за двое суток преодолеть четыреста верст от Михайловского до Питера. И снова заяц перебегает ему дорогу.

Впрочем, заяц здесь был не совсем виноват: трусливому ушастику пришлось, что было мочи, удирать подальше от неведомого доселе явления – разверзшегося неба и сверкнувшего оттуда на землю полупрозрачного, серебристого луча.

Луч портала из будущего прорезал серое, тяжелое облако и через мгновение на снежной корке на самом краю лесной опушки, где чернели голые стволы деревьев, появилась круглая небольшая прогалинка, на которой и объявился Романов. Впрочем, не один Романов, а целых два. Сняв со спины рюкзак и повертев головой в разные стороны, Михаил вдруг увидел, что рядом с ним стоит и дрожит от холода его сын.

– Васька? – брови у Михаила от удивления вздернулись вверх. – Ты как здесь оказался?

– Так же, как и ты, пап, – хмыкнул мальчишка. – Воспользовался машиной времени.

– Я же тебе запретил…

– Х-ха! Так я тебя и отпустил одного! Мне, что ли, не интересно поглазеть на позапрошлый век… Но вообще-то мне холодно.

– Ну и померзни! – сердито ответил отец. – Я для тебя зимней одежды не брал.

Он склонился над рюкзаком, развязал его и стал доставать теплые вещи – свитер, куртку «Аляску» с капюшоном, зимние сапоги.

– А что ты маме скажешь, когда вернешься, если я замерзну?

– Так и скажу, замерз наш Васька в лесу.

Между тем, мороз был нешуточный. Михаилу пришлось отдать сыну свою куртку-аляску с капюшоном, а самому напялить на себя свитер, спасибо жене – связала из мохера, шапку-ушанку да перчатки. С обувью, вот, правда, накладка вышла – сапоги уж слишком велики на Василия были, а поскольку снег глубокий, была вероятность, что он не только не сможет в них передвигаться, но, скорее, даже потеряет их в каком-нибудь сугробе. Пришлось поступить так – Михаил влез в сапоги, а сыну отдал опять же теплые шерстяные носки, на которые Василий еле натянул ботинки.

Но взволновало Романова и другое: где они оказались, в каком месте, в каком времени. Ведь рядом ни дымка, ни огонька, ни человечка, а они условились с Остроумовым на Петербург 12 декабря 1825 года. И что ему сейчас делать? Куда идти?

Тут вдали замаячила какая-то кибитка, запряженная тройкой лошадей. Значит, там есть дорога. Но успеют ли они добежать до нее так, чтобы их заметили? Ведь если их не заметят, есть вероятность, что они тут, в снежной степи просто замерзнут. И все их путешествие в прошлое и гроша ломаного не будет стоить, да и Сереге как потом со всем этим жить?

– Сынок! Ноги в руки и вперед!

Романов, смешно подпрыгивая, побежал вперед. Но небольшого роста мальчишке сложнее было преодолевать сугробы и уже через несколько шагов Василий упал, уткнувшись лицом в снег.

– Пап! – крикнул он, приподнимаясь.

Но Михаил его не услышал, он смотрел на приближавшийся экипаж и махал руками, крича. Убедившись, что его все-таки заметили, он оглянулся на сына. А тот продолжал бороться с сугробами, хотя уже и поднялся на ноги. То и дело вертя головой, чтобы не потерять из виду экипаж, он вернулся назад и схватил сына за руку.

– Навязался ты на мою голову, Васька! Давай, вперед.

А ямщик и в самом деле заметил бегущего по снежной опушке человека и крикнул:

– Барин! Гляди-ко, человек нам машет. Небось, заплутал, сердешный. Подхватить, что ль?

Пушкин выглянул из укрытия, некоторое время наблюдал за приближающимся человеком, а потом заметил и второго, маленького, явно ребенка.

– Осади! – приказал он ямщику.

Тот тут же натянул поводья.

– Тпр-ру-у!

А Романов уже задыхался от тяжелого бега. Ноги поднимались с трудом. Василий снова споткнулся и упал в сугроб, на сей раз потянув за собою и отца.

Пушкин вышел из возка и с удивлением смотрел на странную парочку, точнее на то, как эта парочка была одета. Не менее удивлен был и ямщик: судя по всему, эти двое – не мужицкого происхождения, однако же, глядючи на их одеяния, и не баре. Между тем, Романовы приблизились к возку.

– Добрый день, господа! Спасибо, что не бросили нас… – начал было Михаил, но тут же осекся: удивительно знакомым ему показалось лицо этого невысокого, даже скорее маленького человека, с густыми, шикарными бакенбардами, в высоком теплом цилиндре и кафтане на меху, в высоких сапогах, подмышкой он щегольски держал трость из гибкого дерева с набалдашником.

– Милостивые государи, вы кто такие будете? – спросил Пушкин, вытащив трость из подмышки и постукивая ею по свободной ладони.

– Александр Сергеевич, если не ошибаюсь? – наконец, оправился от первоначального шока Романов.

– Он самый! – чуть приподнял Пушкин цилиндр. – С кем имею честь?

– Романовы мы. Михаил Павлович, а это мой отпрыск, так сказать, Василий.

– Гм?! Прямо-таки Романовы? Не разыгрываете меня?

– Как можно, Александр Сергеевич!

– Ну, и куда путь держите?

– Вообще-то мы должны были оказаться в Петербурге, в столице, но, видимо, слегка заблудились. И я не могу понять, где мы оказались.

– Да вы точно издеваетесь надо мной, – скорчил недовольную гримасу Пушкин. – Что значит, слегка? Знаете ли вы, судари мои, что до Питера отсель верт четыреста будет?

– Ё…кэлэмэнэ! – Романов надвинул шапку на самые брови. – Ну, Серёга, ну удружил!

– Простите, не понял, что вы сказали?

– Это я… Я возмущен своим товарищем. Он должен был доставить нас в Петербург, а забросил в эту глушь.

– Я попрошу! – возмутился Пушкин. – Да я вызову вас на дуэль, за оскорбление моего имения. Вы находитесь на землях моего имения.

В подтверждение серьезности своего намерения, Пушкин, опять заложив трость под мышку, начал снимать с левой руки перчатку.

Все это время Василий молча стоял с открытым ртом и слушал, и следил за всем происходящим.

– Прошу прощения, Александр Сергеевич! Не имел ни малейшего умысла оскорбить вас. Просто я боюсь, что мы замерзнем в этой снежной пустыне, вот и не сдержался.

– В самделе, барин! Глянь-ко, как оне одеты, – вступился за Романовых ямщик.

– И правда, что-то вы уж больно налегке. Прошу в возок, господа. Тесновато, правда, будет, но, как говорится, в тесноте да не в обиде.

Пушкин пригласил нежданных спутников в возок, а сам скомандовал ямщику:

– Гони в Михайловское!

Когда Романовы садились в возок, Василий шепотом спросил отца:

– Пап, а откуда ты его знаешь?

– Чудак, человек. Кто ж его не знает – это же сам Пушкин, – также шепотом на ухо ответил Михаил.

– А почему ты сказал, что Петербург – это столица, если столица – Москва?

Но этот вопрос уже услышал Пушкин.

– Молодой человек, видимо, не силен в географии, – усмехнулся поэт. – Столицей Российской империи является творение Петра Великого – Санкт-Петербург.

– Нет, Москва, – заупрямился Василий. – Это вы не сильны в географии…

Михаил недовольно толкнул локтем сына, с испугом глянув на Пушкина.

– А что ты толкаешься? Что я не прав?

Пушкин подозрительно начал рассматривать неожиданных спутников.

– А скажите мне, сударь, что на вас за штаны такие? Отродясь таких не видывал.

– Понимаете, Александр Сергеевич, мы прибыли сюда из будущего…

– Это обычные джинсы! – перебил отца Василий. – И, к тому же, не самые крутые.

Пушкин тут же перевел взгляд на мальчишку.

– А это что на отроке за кафтан такой, да еще и с капюшоном. Будто монах.

Пушкин стал ощупывать куртку, удивляясь ткани.

– И ничего не монах. Это обычная куртка-аляска!

– Аляска? А, помню! Это Русская Америка. Русско-американская компания. Федька Толстой-Американец рассказывал, что бывал он в этой глуши.

– Болтун он, и врун, этот ваш Федька Толстой.

– А вы почем знаете? – удивился Пушкин.

– Да уж знаю! Я же говорю, мы прибыли сюда из будущего. 14 числа декабристы должны выйти на Сенатскую площадь, чтобы не допустить вступление на престол Николая…

– Декабристы? Интересно вы их назвали… Да, а откуда у вас такие сведения? Это же все держится в страшной тайне.

– Дорогой вы наш и любимый Александр Сергеевич! Это сейчас все держится в тайне. А через пару лет это восстание начнут изучать все историки. Вот я и говорю: я хотел помочь им, да вот незадача – шурин мой вместо Петербурга телепортировал нас в Михайловское.

– Что сделал?

– Телепортировал… Ну, то есть, переправил нас из XXI века в XIX-й. Понимаете, Александр Сергеевич, у России был уникальный шанс стать вровень с самыми передовыми странами мира, превратить самодержавную монархию в конституционную. И вот я и прибыл сюда, чтобы попробовать изменить ход истории.

– Да я гляжу, вы и впрямь не от мира сего. Какие-то интересные слова говорите. Буду рад с вами познакомиться поближе.

– Александр Сергеевич, надобно в Питер торопиться! Там сейчас настоящая история творится.

– Да вот, вы же понимаете, я в ссылке. А тут еще и зайцы через дорогу прыгают.

– Да плюньте вы на этих зайцев! С вами в эти дни ничего не случится.

– Вы, прям, как прорицатель… простите, как вас… позабыл?

– Михаилом меня кличут. Романовым.

Ямщик свернул с дороги в сторону и возок помчался среди леса по гористому проселку. Кони неслись среди сугробов. Небольшой подъем в гору извилистой тропой, вдруг крутой поворот. Летом в этом месте обычно перед глазами открывается широкая зеленая поляна, окаймленная с трех сторон сосновым бором и березовыми рощами, а с четвертой замыкающаяся семьей полуторастолетних лип, на одной из которых гнездятся аисты. Гнездо, точнее, то, что от него осталось, и сейчас чернело на вершине дерева, в ожидании следующего лета и своих хозяев.

И вот неожиданно лошади вбежали в приотворенные ворота, и через пару минут ямщик осадил раздухарившихся лошадей.

– Приехали, барин!

– Да, да, я вижу.

Пушкин первый вышел из возка. Сунул ямщику полушку и жестом указал Романовым на главный дом усадьбы.

– Милости прошу, господа! Добро пожаловать в скромную семьи моей обитель. Мне интересно будет с вами поближе познакомиться.

К своему стыду, доселе Михаил так ни разу и не добирался до Михайловского, хотя во Пскове бывал неоднократно. Ничего! Зато теперь будет что порассказать, когда он вернется в свое время. Он бегло оглянулся вокруг.

Планировка усадьбы была вполне обычной, уж Михаил, историк, вполне мог в этом ориентироваться: все основные хозяйственные постройки находились в непосредственной близости от господского дома, стоявшего в центре усадьбы, обращенного южной стороной фасада с парадным крыльцом в сторону парка, а северной – к реке Сороти, укрытой нынче толстым ледяным панцирем. Сооруженный еще дедом поэта Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века, был он небольшим и даже скромным по сравнению с имениями помещиков-соседей – всего лишь о шести комнатах: передней, комнате няни, спальне родителей, гостиной, столовой и кабинете Пушкина.

Перед домом расположен большой дерновый круг, который при Пушкине был обсажен декоративным венком из кустов сирени, жасмина и желтой акации. Слева от дома (если смотреть со стороны парка) стоит банька, домик няни, жившей в одной из ее комнаток – светелке. Еще левее – большой погреб с деревянной двускатной крышей. Александр Сергеевич любил по утрам «жарить» в погреб из пистолетов, раз сто, не меньше. А чуть левее погреба – крытый соломой амбарчик незамысловатой крестьянской архитектуры, типичной для Псковщины того времени.

По другую сторону господского дома расположен флигель таких же размеров, как и домик няни, кухня и людская (кухонный запах не должен досаждать господам), правее в один ряд с кухней и людской стоят еще два флигеля: дом управляющего имением Михаила Ивановича Калашникова и вотчинная контора. За этими флигелями сразу же начинается фруктовый сад.

Между яблонями – несколько колод пчел, на опушке сада – деревянная голубятня.

Неподалеку от флигелей был каретный сарай, за садом располагались скотные дворы, гумно, амбары.

На скрипнувшее от времени крыльцо выскочила в длинной телогрейке с большим турецким платком на голове, каковые тогда вошли в большую моду, который покрывал спину и затягивался узлами на плечах, старушка с морщинистым, но светящимся от радости лицом. Увидев, что вернулся ее Ангел, как она называла Пушкина, она всплеснула руками и сделала ему навстречу пару шагов, но, увидев, что Александр вернулся не один, остановилась.

– Любезный мой друг, ты все-таки вернулся.

– Да, мамушка, и как видишь, не один. Вот знакомьтесь. Это моя мама, – улыбнулся Пушкин, – то бишь няня, Арина Родионовна. А это мои случайные попутчики. Ехали в Петербург, да заблудились. Вот и пришлось мне их подобрать. Это вот господин Романов…

Арина Родионовна удивленно вскинула брови, а Пушкин засмеялся.

– Да нет, мамушка, сии Романовы не царских кровей и даже не однофамильцы, – пошутил Пушкин, чем вызвал улыбку и у Михаила.

– Весьма рад воочию лицезреть самую лучшую няню в мире, – Романов хотел было пожать Арине Родионовне руку, но та, засмущавшись лишь отмахнулась.

И тут же обратила свой взор на мальчика, стоявшего все в той же куртке-аляске, с откинутым назад капюшоном.

– Ой, а это кто же? – старушка, чуть склонив голову, глянула в упор на подошедшего к ней Василия и в глазах ее брызнули искорки радости.

– А это вот, Василий, отпрыск нашего гостя.

– А что же это на вас за одежонка-то такая? Давно живу, но такой не видывала.

– Мамушка, ты проводи гостей в гостевую, а я в кабинет заскочу и выйду.

Слуга, Пётр Парфёнов, в передней принял у всех верхнюю одежду, и гости, вслед за няней прошли в дом.

Василий, пораженный происшедшим, молча вертел головой по сторонам, не зная, что ему делать: удивляться или вести себя, как и обычно. Он пытался добиться ответа у отца, несколько раз дернув его за рукав, но тому и самому было непонятно, как себя вести. Проводив Романовых в гостевую комнату и оставив их там, Арина Родионовна направилась в столовую. Она уже была в домашнем – кофте собственной вязки и юбке по щиколотку, на голове чепец, закрывающий волосы и завязанный под подбородком.

– Я самоварчик сейчас поставлю, – засуетилась старушка, а, увидев вошедшую в дом Ольгу, черноглазую и русоволосую дочку управляющего, Арина Родионовна и ей нашла задачу. Ольга была сенной девушкой и исполняла роль гувернантки в пушкинском доме (и, по совместительству, любовницы).

– Поди-ко, Олюшка, в кухню. Барину с гостями обед приготовить надобно.

За обедом разговор возобновился. Говорили они, практически не делая пауз во время еды.

– Объясните мне все-таки, кто вы такие и каким образом оказались здесь?

– Я историк по образованию, работаю в Московском университете на историческом факультете. Живем мы с моим Васькой в Москве, в XXI веке. В 2025 году. То бишь, за двести лет вперед. У меня есть шурин, брат моей сестры…

– Ну, положим, кто такой шурин я знаю. Вы мне про подробности вашего перемещения… Как вы его назвали?

– Телепортация! – с набитым ртом, пережевывая свинину, произнес Василий.

– Понял! – кивнул Михаил. – Так вот, шурин у нас технарь.

– Кто, простите?

– Гм, да. Ну, человек, который любит заниматься техникой. Ну… пароходы, кареты – это все мы в наше время называем техникой. У нас, правда, с техническим оснащением гораздо богаче, чем в ваше время, Александр Сергеевич.

– Это я понимаю! Я люблю беседовать о технике. Да вот, хотя бы с бароном Павлом Львовичем Шиллингом. Знаете такого?

– Увы! Ничего не слышал об этом человеке.

– Ну, как же! Это же широко образованный человек, физик, между прочим, герой войны с Наполеоном, награжден орденами и саблей «За храбрость». Разработал метод электрического подрыва мин. Впрочем, продолжайте.

– Да, так вот, шурин мой задался целью построить машину времени. Ну, чтобы можно было путешествовать то в прошлое, то в будущее. Но чтобы проверить, как машина работает, ему нужен был человек. Как говорят в нашей эпохе – подопытный кролик.

– Как? Подопытный кролик? Шарман! Великолепно! – Пушкин засмеялся и захлопал в ладоши.

– А, поскольку я историк, и дело, как я уже сказал было в двадцать пятом году, я и предложил Сереге, шурину, то бишь, испытать эту технику на мне. И переправить меня ровно на двести лет назад. Я хотел немного поправить российскую историю – изменить, как говорится, ее ход. Помочь декабристам превратить самодержавную монархию в конституционную. Только вот, техника немного подвела – с годом-то он угадал, а вот с местом – не совсем. Вместо Питера оказался у вас вот, в Михайловском.

– Погодите! Вы не довольны тем, что оказались в гостях у Пушкина?

– Да что вы, Александр Сергеевич! Я даже мечтать об этом не мог. Когда мы вернемся назад, в будущее, никто же не поверит этому. Правда, мелкий?

– Ага! – Василий уже освободил тарелки и просто сидел, болтая ногами и вертя головой, не зная, можно ли ему встать. И вдруг он вытащил из-за пояса своих джинсов захваченный из дома водяной пистолет и, размахивая им перед собой, спросил:

– Пап, а пестик – это тоже техника?

Увидев оружие в руках ребенка, Пушкин тут же вскочил и отбежал к двери.

– Как же я не проверил, есть ли у вас оружие? Да я за такие шутки все-таки вызову вас на дуэль.

У Михаила от неожиданности округлились глаза. Он протянул руку к сыну и отобрал пистолет.

– Ты зачем его взял? – с ужасом в голосе спросил он.

– На всякий случай, – пожал плечами мальчишка.

Михаил сунул пистолет в карман и виновато посмотрел на Пушкина.

– Простите, Александр Сергеевич. Я даже не знал, что у этого мальчишки на уме и что он взял с собой пистолет. Я ведь даже не собирался его брать с собой, он украдкой в лифт вошел. А что касается этого оружия. Это водяной пистолет, для людей не опасный.

– Что значит, водяной? – Пушкин все еще стоял у двери.

– Ну, вместо пуль в нем вода. Ты его заправил водой? – строго спросил у сына Михаил.

– Конечно!

– Вот и отлично! Вот, смотрите, как он действует.

Михаил лихо вытащил из кармана пистолет и, направив его на сына, нажал на спусковой крючок. Струя холодной воды тут же окатила мальчишку, тот от неожиданности сначала замер, затем вскочил и закричал:

– Зачем ты так, папа? Я же теперь мокрый.

– Ничего! Тебе полезно. Это в наказание за то, что ты без спроса и разрешения в лифт телепортации залез.

Пушкин засмеялся, захлопал в ладоши.

– Черт, как интересно! Charmant! Ну-ка, можно мне посмотреть?

– Пожалуйста!

Михаил протянул пистолет Пушкину, тот с интересом рассматривал его, вертя в разные стороны, а затем также неожиданно направил ствол на Михаила и нажал на курок. Михаил от неожиданности вскрикнул, и быстро увернулся от следующей струи. Пушкин захохотал и подмигнул Василию. Мальчишка тоже засмеялся.

– Один-один, папа!

Пушкин вернул пистолет Василию, но погрозил ему пальцем:

– Больше так не шути! А тем более в наших краях. От неожиданности тебя могут и застрелить. У нас с этим делом быстро!

Василий взял пистолет и снова засунул его за ремень.

– Ну что же, пойдемте ко мне в кабинет, и там продолжим беседу.

– С удовольствием, Александр Сергеевич, – но тут же остановился и посмотрел на сына. – А может его куда-нибудь… с кем-нибудь… Ну, короче, чтобы нам не мешал.

– А, это я сейчас устрою! Мамушка, – позвал он няню и когда та появилась, Пушкин указал ей на Василия. – Мамушка, развлеки мальца, пока мы побеседуем. Да, и переодеть его надобно. А то он и мокрый, и в одежке странной.

– Так я и сама хотела тебе то предложить, любезный мой друг. Пойдем-ка, голубчик. Познакомлю тебя с нашими.

Няня с Василием ушли, а Пушкин повел Михаила в свой кабинет. Романов шел туда не без внутреннего трепета. Рассматривал обстановку.

Вся мебель, какая была в доме, была еще дедовская, ганнибаловская. Пушкин себе нового ничего не покупал. Да и мебели было немного, и вся обстановка комнат была очень скромной.

Кабинет Пушкина как раз и примыкал к столовой. Кабинет был возле крыльца, с окном на двор. Таким образом, туда можно было войти и через коридор. В этой небольшой комнате помещалась деревянная с двумя подушками кровать с пологом, посередине комнаты письменный стол, на котором он писал и не из чернильницы, а из помадной банки. На столе, рядом с подсвечником на четыре рожка лежали ножницы для снимания нагара со свечей, в металлическом стакане гусиные перья, рядом с чернильницей песочница с пыльцой для посыпания свежих чернил. И листы, много листов, исписанных стремительным пушкинским почерком. Кроме этого, еще напротив письменного стола, у стены стоял диван и шкаф с книгами. На диване лежал пистолет, из которого поэт и упражнялся в стрельбе. Над диваном на стене на бронзовой цепочке подвешен старинный медный охотничий рог, подаренный Пушкину одним из соседей-помещиков.

Книг было немало и разнообразной тематики (не только художественные), что весьма удивило Романова. Пушкин, получая много книг в своей михайловской ссылке, с упоением и без устали занимался самообразованием. Он всегда живо интересовался и прекрасно разбирался в сложных и подчас новых вопросах политики, искусства, литературной жизни, философии и истории того времени.

Рядом с книжной этажеркой на стене висел знаменитый портрет Василия Жуковского, который Жуковский подарил Пушкину, надписав: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму Руслан и Людмила. 1820 марта 26».

Во всем – поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда, с самого лицея, писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах).

В левом, противоположном от окон углу кабинета камин, облицованный белыми изразцами. В камине на металлической решетке-поддувале лежат каминные щипцы с длинными ручками и горка погасших углей. На выступе камина, рядом с расшитыми цветным бисером табакеркой и шкатулкой, небольшая фигурка Наполеона со сложенными крест-накрест руками и нахмуренным лицом. Скульптура французского императора была почти обязательной принадлежностью кабинета либерального дворянина того времени.

Взгляд Романова упал на пистолет поэта, он улыбнулся и посмотрел на Пушкина.

– Что вызвало вашу улыбку?

– Да вот посмотрел на ваш пистолет и вспомнил, как давеча вы несколько раз пытались вызвать меня на дуэль.

– И зря улыбаетесь! Я весьма серьезно отношусь к вопросам дуэли.

– Нет, нет! Я не в том смысле, дорогой мой Александр Сергеевич. Вы известный бретёр. Могу даже сказать с высоты будущего, что вы за свою жизнь более трех десятков раз готовы были стреляться на дуэли, она же вас…

Романов осекся. Не решился произнести последнюю фразу. Но, к счастью, Пушкин на ней не акцентировал свое внимание.

– Неужели? Вот интересно! Может расскажете, с кем и когда я стрелялся.

– Не расскажу, Александр Сергеевич. Всему свое время. Пусть все у вас идет, как и должно.

– Отчего же тогда улыбнулись?

– Да вот, вдруг сообразил, что вы такой опытный бретёр-дуэлист, а хотели вызвать меня на дуэль.

– И в чем же здесь закавыка?

– Вы же, наверное, хорошо знакомы с дуэльным кодексом?

– Еще бы!

– Тогда как вы, дворянин, хотели вызвать меня, разночинца, простолюдина? Ведь на дуэль можно вызвать только равного.

– Логично! Ну, тогда я просто велел бы тебя высечь! – Пушкин незаметно перешел на «ты».

– Опять нельзя!

– Что нельзя? Почему?

– Я же не крепостной мужик.

Пушкин с ернической улыбкой посмотрел на Михаила.

– А ты не так прост, как мне показалось, Романов.

– А то! Впрочем, у нас не так много времени, Александр Сергеевич. Давайте перейдем к делу.

– Давай! Садись на диван, Романов, и рассказывай свой план.

– Значит, так!..

Михаил заранее, еще у себя дома обдумал до мелочей план переворота, поэтому он, не торопясь, детально обрисовал Пушкину всю картину.

– Ты думаешь, получится? – иногда прерывал его Пушкин.

– Уверен!

И он продолжал рассказ дальше, поражая Пушкина знанием всех деталей заговора.

Время летело гоголевской птицей-тройкой. И лишь, когда в Михайловском совсем стемнело и Пушкин зажег все четыре свечи в подсвечнике, в кабинет осмелилась заглянуть Ольга.

– Барин, няня спрашивает, когда ужин расставлять?

– Не до этого нам сейчас, – отмахнулся Пушкин, даже не повернув головы в сторону девки.