Читать книгу Выбор есть всегда - Виктория Борисова - Страница 3

Над Сафатом лениво всходило солнце. Узкие переходы и тесные дворики во дворце царя Хасилона медленно и неохотно расставались с ночной тишиной и прохладой. Через час все вокруг будет залито безжалостным, палящим зноем.

С высоты птичьего полета город представлял собой почти правильный овал, вытянутый к востоку и западу. Прибрежную часть, выходящую на берег океана, занимали дома богатых купцов, царских приближенных, чиновников и военных, сложенные из легкого пористого камня или обожженного кирпича. В северной части города, почти налезая друг на друга в узких и запутанных переулках, теснились глинобитные домишки мелких торговцев и ремесленников. Царский дворец с многочисленными пристройками занимал центр города.

Много лет назад, в самом начале царствования Великой династии, этот дворец выстроил гениальный зодчий Ахнан из Бет-Гануга. Ходили слухи, что ради этого он продал душу Темным богам.

И верно – строительство шло всего десять лет, что ничтожно мало для такого огромного и величественного здания. Старики до сих пор еще рассказывают услышанные от отцов и дедов легенды о том, как огромные отполированные гранитные глыбы перемещались по воздуху сами собой, повинуясь одному движению руки зодчего. И сам Ахнан ходил по стройке возбужденный и стремительный, длинные волосы его развевались по ветру, а все рабочие, от десятников и надсмотрщиков до последнего раба-каменотеса радостно подчинялись не то что каждому его слову, а взгляду или движению бровей. Он казался тогда почти богом.

Когда строительство было закончено, царь Лафар сам был поражен величественной красотой своего дворца. Он осыпал зодчего милостями и почестями, поселил его во дворце, но Ахнан как-то быстро осунулся, сник и постарел. А вскоре он и вовсе повредился разумом, все ходил по крыше правого крыла, и бормотал что-то невнятное о черствой ячменной лепешке с сыром. И однажды, в дождливую и ветреную осеннюю ночь, он не то случайно упал, не то сам спрыгнул вниз.

И по сей день дворец стоял нерушимо, как символ вечной и священной царской власти. Сложенный из гладко отполированных глыб темно-серого камня, он нависал над городом, как огромная грозовая туча. Любое здание подвержено разрушительному действию времени, только не он. Ветер, дожди и соленый морской воздух за многие годы не оставили на нем никаких следов. Ни один камень не сдвинулся, ни одна плита не треснула, даже деревянные резные перила выглядели как новые.

Левое крыло дворца выходило на базарную площадь. Именно здесь, на открытой террасе по особым дням появлялся сам царь Хасилон, и, благосклонно улыбаясь, принимал ликование народа. Разумеется, он не знал (или не хотел знать), что в последние годы восторженная толпа более чем на треть состоит из платных осведомителей, которые сами кричат громче всех и зорко следят за теми, кто радуется недостаточно.

К базарной площади понемногу начали стекаться люди. Торговцы спешили быстрее распрячь своих серых осликов, установить полотняные навесы и разложить товар.

Как и везде, базар в Сафате был не только местом, где покупают и продают. Здесь не только торговались, нахваливали свой товар, робко приценивались, и даже иногда всем обществом ловили вора. Здесь еще и обменивались последними новостями – болтали о том, что груши в этом году уродились хорошие, а вот яблок мало, что Сейла, дочь торговца глиняной посудой с третьей Восточной улицы, снова беременна, а кто отец – неизвестно. Шепотом, озираясь по сторонам – нет ли где поблизости стражников и шпионов – говорили о том, что царь Хасилон вчера на пиру снова напился пьяным, пел неприличные песни, пытался даже танцевать старинный танец аззай, но запутался в полах своей одежды, упал, и больше не смог подняться. Слугам пришлось под руки вести его в спальню. Болтали о том, что Министр Процветания собирается снова повысить налоги.

А еще о том, что в городе снова появился чужак.