Читать книгу Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2 - Вилма Яковлева - Страница 13

Самолет приземлился в три тридцать. Вив прошла паспортный контроль, таможню и вышла на забитую машинами стоянку.

Она не была в редакции уже больше недели и хотела успеть на редакционную летучку.

Погода становилась все хуже. Шел дождь. Пронесся полицейский седан с включенной сиреной, ныряя из стороны в сторону в потоке машин.

При въезде на набережную ее подрезал «форд», но она обошла его на повороте и показала кулак с оттопыренным средним пальцем.

Вив так и не смогла полюбить Лондон, хотя прожила в нем три года. Ее раздражало все: бледные неприветливые лица прохожих, курчавые головы африканцев. Ей не удалось привыкнуть к постоянной толчее, мелкому дождю, запаху Темзы.

Она медленно проехала вдоль набережной к обновленным зданиям бывших доков, кляня каждую минуту, потерянную у светофоров, и, наконец, припарковалась рядом с зеленым «ситроеном», в двухстах метрах от офиса.

Через десять минут она, вся промокшая, вошла в роскошное помещение секретариата редакции, потирая плечо, которое побаливало от тяжелой сумки.

Предыдущий редакционный аврал закончился, новый еще не начался. Карен одновременно говорила по двум телефонам, царапая каракули на обрывке фирменного бланка.

– Ты выглядишь усталой, – сказала она Вив и, посмотрев на ее потекший макияж, подтолкнула коробку с косметикой.

– Уставшей? Да я почти мертва, – Вив провела рукой по лбу, убирая с него мокрые пряди волос.

– Встреча у шефа только через час.

Можно было не спешить. Вив села во вращающееся кресло и несколько раз крутанулась вокруг. Промелькнула растяжка с фиолетовой надписью «Иисус – лучший в мире автор слоганов».

Карен щедро налила ей кофе. Под чашкой образовалась круглая лужица.

– Слушай, – Карен понизила голос до шепота. – Эта новая помощница шефа – Пентал Бунофф – невыносима, даже когда молчит. Не умеет организовать даже чашку кофе, – Карен выпучила глаза на чашку кофе, давая понять, что преувеличение не так уж далеко от истины. – Стоя у ксерокса, она всегда выставляет свой зад на всеобщее обозрение, как заправская порнушница. А этот новый заместитель шефа от нее просто без ума. А меня он просто достал. Мерзкий тип. Самовлюбленный говнюк. Смешки, намеки. Я уже подумывала подать на него в суд за сексуальное домогательство. Оказывается, я курю, болтаю по телефону, – голос Карен выражал полную безнадежность. – Знаешь, что он сказал Джейн? «Наша жопастая секретарша»… Это он про меня. Представляешь! И это он сказал после того, как я купила платье от Гу-уччи. Половину зарплаты отдала. И что получается? Неужели в Гуччи моя задница выглядит еще больше, чем на самом деле? У него жуткий мужской климакс, вот что я тебе скажу.

– У тебя прекрасная попа, – успокоила ее Вив, ловкими и быстрыми движениями водя карандашом по векам. – Все будет хорошо.

Закончив наводить марафет, она сняла телефонную трубку и прижала ее плечом так, чтобы можно было одновременно листать последний номер журнала.

Карен скрестила ноги, ее юбка слегка потрескивала от электрических разрядов.

– Вот, купила по дешевке – и на тебе!

Фред не брал трубку.

Карен принялась рассказывать, как купила бикини, а потом в сердцах выбросила. Разговоры про ее злосчастного мужа утомили Вив окончательно.

Выйдя из секретариата, она отправилась к себе. Кабинет был завален бумагами. Пахло китайскими ароматическими палочками, а может быть, марихуаной. Когда ее не было, кабинетом пользовался один из помощников шефа. На столе лежала очередная фотография Лохнесского чудовища с комментариями Джона.

Вив смела бумаги с кресла в мусорную корзину и села, повернувшись к окну.

Кто-то тихо вошел в кабинет. Вив даже не оглянулась, лишь чуть-чуть откинула голову. У нее за спиной торчала рыжая шевелюра Фреда.

– Что делаешь? – спросил он.

– Привожу в порядок свои лохмы.

– Ну-ка повернись, я на тебя посмотрю!

Вив повернулась.

– Докладывай, – приказала она.

Фред тяжело вздохнул:

– Есть кое-что, но на статью пока не тянет, – он вздохнул еще раз. – Первое, что я сделал, это восстановил ее девичью фамилию. Потом благодаря мотаниям по архивам удалось сложить картину детства и молодости. В семье ее дяди мне дали прочитать несколько писем, и показали фотографии. Одна из последних – просто супер! Так вот, Анна…

Фред почувствовал вдохновение и стал увлеченно рассказывать, размахивая бумажным стаканчиком кофе. Вив, наоборот, пыталась побороть вдруг возникшую скуку. Она никак не могла понять свое отношение к этой истории.

Анна росла несносной девчонкой, настоящим хулиганом. Отец – священник в небольшом приходе англиканской церкви. Мать ирландка, из семьи ревностных католиков. Набожностью она не отличалась и сбежала из дома, сначала с отцом Анны, а потом – от него с любовником. Покинутый муж продержался недолго, стал сильно пить и тихо скончался, не дожив до сорока. По странному совпадению его страстная супруга в тот же день погибла от случайного возгорания газа. Так, по крайней мере, было написано в полицейском протоколе. Дочь ненавидела мать и известие о ее смерти приняла равнодушно.

Анна унаследовала несколько сот тысяч фунтов, которыми распоряжались ее попечители. Она получила прекрасное образование сначала в частной школе в Сассексе, а затем в юридическом колледже лондонского университета. На ней не висели студенческие займы, и денег хватало. Она позволяла себе легкомысленные увлечения, путешествия, покупку дорогих вещей и даже коллекционирование старинных украшений.

После учебы Анна получила небольшую должность в Министерстве иностранных дел. Она вполне прилично говорила на французском и немецком, и довольно сносно на арабском. Зачем Анне понадобился арабский, Фред так и не выяснил. Знание языков давало ей определенные надежды, однако ее характер не слишком подходил для усердной чиновничьей работы.

Почти сразу у нее появился поклонник, довольно крупный министерский чиновник Роберт Тремайн. Он принадлежал к обеспеченной семье, где по традиции выбирали только два поприща – либо военное, либо дипломатическое. Его жена умерла, сыну было уже за двадцать, одними словом, свободный 45-летний мужчина, которому была нужна жена для дипломатического протокола.

Анне тогда было чуть за двадцать. По фотографии – высокая, привлекательная девушка с живыми искрами в глазах и ирландской рыжеватостью в волосах. В ожидании предложения от Тремайна она бросила надоевшую работу в министерстве и поступила на курсы в Лондонскую школу искусств, увлеклась фотографией и археологией.

– Дальше – полная неизвестность. – Фред беспомощно развел руками, раздосадованный тем, что ему тут нечего сказать, и расплескал остатки кофе. Вив ногой подвинула к нему корзину для бумаг. – В начале 1937 года Тремайн улетает в Бразилию с секретной миссией, а Анна исчезает. Она появляется только через два года. Ее исчезновение наделало много шума среди друзей.

Из-за обилия белых пятен Вив терпеть не могла журналистские расследования. На войне любая неопределенность длится не более суток, после чего наступает момент истины. Поэтому она предпочитала короткие репортажи, руководствуясь принципом шефа – «сокращай, что можешь».

Фред, наоборот, явно настроился на историю в духе Vanity Fair, может быть, даже с выходом на покет-бук. Но шеф никогда бы не дал серьезный бюджет ему одному.

– Так или иначе, – продолжал Фред, – в середине 1939 года Анна опять в Лондоне. Когда вернулся Роберт Тремайн, они оформляют брак и вместе улетают в Париж. Снимают роскошные апартаменты где-то в районе Елисейских полей. Он – в должности культурного атташе. Она – в должности примерной жены. Больше ничего об их жизни в Париже я не знаю. Теперь ты рассказывай, что там в Югославии.

Вив вытащила из сумки блокнот и браслет:

– Кое-что есть, – надев браслет на руку, она помахала им перед носом Фреда, но тот не понял, с чего бы это, и отмахнулся.

– Анну взяли в плен во время боя югославских партизан с 13-й горной дивизией Ваффен-СС «Ханджар», – Вив раскрыла блокнот. – Как ее угораздило оказаться в расположении этой дивизии – неясно. Кто она на самом деле, партизаны так и не выяснили. Не успели. Началось наступление немцев, и из партизанского штаба пришел приказ всех пленных расстрелять. Но ее пожалели. Она была беременна. Из штаба приехали, посмотрели на могилу и уехали. Вместе с ней уцелел какой-то немецкий археолог из Риги и молодой йеменец. Все трое убежали и пропали в горах. А эту вещицу подарил мне бывший партизан, который ее спас, – Вив надела подаренный Галичем браслет. – Сказал, что это подарок от Анны.

– Неслабый подарочек! – Фред буквально вцепился ей в руку и принялся рассматривать браслет. – Что-то очень древнее? Если, конечно, это не подделка.

– Подарок в благодарность за жизнь, – Вив отняла руку, и как всегда, когда он чем-то восторгался, потрепала его по рыжим вихрам. – Я посмотрела в энциклопедии. На нем изображен символ богини Исиды-Тет. Еще его называют узлом Исиды. Я буду использовать его как оберег.

– Да, чуть не забыл! – Фред вынул откуда-то книгу в твердой обложке. – Читал всю ночь, не мог оторваться. Наконец-то я понял, что такое экстремальная журналистика. Подпишешь? – он протянул Вив книгу.

– Я бы назвала это женской военной журналистикой, – Вив минуту задумалась и написала: «Краткая история человеческой подлости для самого неискушенного читателя в мире».

В кабинет вбежал Джон. Увидев Вив, он развернулся и, бормоча под нос что-то насчет «много работы», побежал дальше. Вив хотела бросить ему вдогонку фотографию Лохнесского чудовища, но не успела и швырнула ее в корзину под столом, где она немедленно пропиталась остатками недопитого кофе.

– Больше никого не буду пускать в свой кабинет.

За фотографией в корзину полетели все бумаги, лежавшие на столе.

– А что насчет военных архивов? – спросил Фред.

Вив отрицательно покачала головой и, поставив локти на край стола, уперлась подбородком в ладони:

– Я получила отказ. Поэтому писать нам с тобой пока не о чем.

По дороге в кабинет шефа Вив решила заглянуть в отдел психологии и здоровья, где работала Джейн.

По коридорам слонялись молодые журналисты, которых за глаза называли «плодовыми мушками». Они останавливались и смотрели ей вслед.

Когда Вив появлялась в редакции, то всегда вызывала легкий ажиотаж. При всем восхищении, ее считали немного странной. В ней была отчаянная и пугающая независимость. Только она могла говорить с шефом на равных.

Задумавшись, Вив чуть было не влетела в новый кофейный автомат в углу вестибюля.

Шеф довольно часто в качестве редакционного задания подсовывал ей фуфло. Поездка в Ригу была именно фуфлом. Стремление маленького народа к независимости ее ничуть не волновало. До поездки оставалось еще две недели, и она раздумывала, как не поехать.

Вив открыла дверь отдела. Там был полный бедлам. Столы завалены бумагами, блокнотами, справочниками, фотографиями, заставлены пробниками новых кремов, духов и переполненными пепельницами. На кофейном столике горы из пластиковых чашек, ложек и бумажных салфеток. Везде бурые пятна от расплескавшегося кофе. Кофеварка стояла на подоконнике, прямо на просыпанном молочном порошке.

Над окном висела растяжка «Мы решаем, зачем нужны мужчины».

Джейн не было на месте. Вив сразу поняла это, поскольку не услышала знакомого стука длинных ногтей по клавишам клавиатуры.

Она подставила щеку под десяток поцелуев. Ее, как всегда, начали чуть-чуть подкалывать Пулитцеровской премией. Она отбивалась: «Приму ее только на развалинах Багдада».

– Переходи к нам! сколько можно мотаться по фронтам! Женские проблемы – тоже горячая точка…

– Пока не готова… Но могу предложить несколько горячих тем: почему у всех уходящих от мужчины женщин кривые ноги. Почему девушку можно увести из провинции, но провинцию нельзя увести из девушки. Почему проститутки, как вампиры, спят днем.

Ответом был дружный смех.

В кабинет шефа набилась половина редакции. Над всем этим сборищем висела растяжка с разноцветной надписью: «Соломон лучший в мире спичрайтер. Сокращай, что можешь!» Витал монотонный гул.

Вив встала в дверях. Кто-то пытался протиснуться позади нее, и она некоторое время не могла пошевелиться.

Кабинет был шикарно обставлен. Стены окрашены в спокойные тона, на фоне которых выгодно смотрелись старые картины. На полках вдоль стен стояли книги в кожаных переплетах, весьма редкие и ценные; при этом было видно, что их не тревожат.

С потолка падал яркий свет, что резко контрастировало с унылым лондонским утром, казалось, что кабинет освещает улицу, а не наоборот.

Свободных мест не было, и Вив села на подоконник. Рядом сразу пристроился Джон.

– Как тебе это удается? – спросил он.

– Что именно?

– Быть супер.

– Мое чувство стиля родилось в притонах Аберестуита, а не в модном салоне. Поэтому отвали.

Шеф сидел одиноко на диване, где могли поместиться пятеро. Рядом с ним, широко расставив колени, уселся председатель совета директоров. Он мельком взглянул на часы:

– Пора начинать.

Пентал на цыпочках прошла в кабинет и осторожно поставила поднос с кофе на край стола. Шеф ей улыбнулся.

После этого оплеухи и зуботычины посыпались градом.

– Дела нашего журнала… – шеф сделал паузу, подыскивая крепкое словцо, но сдержался, – … идут из рук вон плохо. А все потому, что каждый из вас пишет сам для себя. Все плохое из-за этой, вашей… – он с трудом подыскивал нужное слово – этой вашей дури. Каждый чуть ли не пуп земли. Только и умеет что выворачивать наизнанку синтаксис и не ставить запятых.

В кабинете воцарилась гробовая тишина.

– Мы превратились в обычный никчемный журнальчик. Это невозможно читать! Противопоказано! Если «холодные макароны» перенести с текста на фотографии, то от этого они не станут теплее[44]. Да, мы не ежедневная газета. Но это не означает, что мы имеем право портить нашему читателю пищеварение. Почему у вас ничего не происходит?! У «Гардиан» происходит, у «Сан» происходит, а у вас – ничего. Полное… зеро. Вы все просто спите! Неудивительно, что тираж спит вместе с вами. Кстати, кто так похабно перевел название дефиле в Берлине? В немецком языке слово «сумерки» – dammerung – это всего лишь завершение одного дня и начало следующего. Здесь нет негативных коннотаций. А что вы дали в заголовке на английском? Nightfall! Под вашим пером показ мод в Берлине превратился из вечерней тусовки в ночной бал вампиров. Для чего? Для чего, я вас спрашиваю? Хотите перессорить журнал с рекламодателями?

Одобрение заслужила только симпатичная директорша отдела рекламы.

– Все очень мило, – пробулькал шеф. – Мы все понимаем, что жизнь делается с рекламы, а не наоборот. Поэтому жизнь желтее желтых газет и бульварнее бульварного чтива. Не надо с ней в этом состязаться! – и вдруг ни с того ни с сего добавил: – Все мы продаемся. Все! Запомните это раз и навсегда! Почему я должен говорить очевидные вещи!

– О боже, – начал ныть Джон, пытаясь придвинуть свое бедро поближе к Вив. – Вечно одно и то же! Единственная радость в этой конюшне – подержать тебя за коленку.

– И когда же ты прикасался к моим коленям?

– Было дело. Это когда…

Вив резко оборвала его на полуслове:

– Заткнись, сделай милость.

Редколлегия шла своим чередом.

– И еще один вопрос, прежде чем мы разойдемся, – шеф повысил голос до торжественной ноты и повернулся к председателю совета директоров. – Прошу вас.

Председатель тяжело поднялся со своего кресла и, прихрамывая, принялся ходить туда-сюда. Под его редкими, подстриженными ежиком волосами просвечивала лысина. Лоб, изрезанный горизонтальными линиями, казался признаком занудства. Из ушей проволокой торчали седые волосы.

– Наш журнал превратился в растрепанный коллаж, – его голос захрипел, и он откашлялся, – в подтирочный листок. Последнее время я только и делаю, что спасаю ваши рабочие места на унитазах. Вы живете в нереальном мире и заслуживаете того, чтобы сдохнуть с голоду.

Вив боковым зрением посмотрела в окно. Внизу бежал автомобильный поток.

– Мне, как и всем остальным членам совета директоров, надоела эта ваша манера писать для себя и друг для друга. Надоели ваши дурацкие шуточки, – председатель развернул свой огромный блокнот, но решил ничего не цитировать. – Умники! Никого не интересуют ваши языковые выверты. Вам легче удавиться, чем вычеркнуть один паршивый эпитет. Тираж стоит на месте! Я каждую неделю прочитываю кучу разносных рецензий. Чему вы учите женщин? Тому, – он опять развернул свой огромный блокнот, – что «единственная возможность обрести индивидуальность, это отвергнуть секс полностью, сделать из себя загадку». Что за чушь! Вы хотите окончательно разорить журнал? – председатель огляделся вокруг чуть выпученными глазами. – Или еще один перл – «Чего хочет женщина, того хочет Бог». Это кто же такое придумал? Вы что, брали у Господа интервью? Почему Бог, а не дьявол? Даже у Фрейда на этот счет не было полной ясности, – председатель вернулся в свое кресло. – Дело кончится тем, что в одно стылое утро я вывезу всю редакцию в лес и расстреляю из водяного пистолета. За феноменальный идиотизм! – Председатель в изнеможении откинулся в кресле. – Но это еще цветочки. В который раз повторяю – наш журнал имеет четкую позицию. Мы защищаем демократию и наш британский взгляд на мир. Не спорю, у нас есть пара-тройка мастеров пера. Но! Это касается всех отделов! Слышите: всех! Вы должны писать не бред, а подхватывать тренды. Никому не интересно, чего хотят какие-то там тетки, целый день вытирающие детям сопли. Всем интересно, чего хотят розовые героини, заявившие о своих правах… Если кому-то не нравится – у нас свобода, вас здесь никто не держит.

Вивиан посмотрела на шефа, который нервно жевал свою сигару и брезгливо смотрел на начальников отделов, лихорадочно строчащих что-то в своих блокнотах.

Председатель закончил свой спич глухим рыком: «Помните – сокращения могут грянуть в любой момент!» – и снова откашлялся.

Джон опять наклонился к Вивиан прошептав ей на ухо:

– Жалкий ублюдок!

– Обычный корпоративный джингл. В прошлый раз он отругал всех за византийскую замысловатость и спел песню в поддержку британского внешнеполитического курса. В чем-то он прав. Но любое преувеличение должно быть пропорционально масштабу личности. Это и тебя касается.

– Что ты имеешь в виду?

– Твое Лохнесское чудовище. Это же надо! Чтобы поверить в такую ерунду, нужен поэтический полет фантазии, а не сухая проза и фотошоп.

– По-твоему, я фантазер.

– Даже дураку ясно, что фотография сделана при помощи двойной экспозиции. Так что сенсации опять не получится.

Джон залез своей огромной пятерней в волосы:

– И почему меня все ругают. Особенно женщины.

– Потому, что они тебя любят.

– Не ври! Они меня жалеют. Все, кроме тебя.

После редакционной накачки все повалили из кабинета. Вив осталась.

– Ну рассказывай, – шеф проявил искренний интерес.

Вив рассказала о своей поездке в Югославию и пересказала досье на Анну Тремайн, которое составил Фред.

Шеф разрешил ей работать дальше, после чего, размахивая фотографией Анны Тремайн, минут пять витийствовал по поводу того, что красота была и остается самым мощным средством продвижения печатной продукции. С тех пор как Дейла Фокс начала переносить на обложку своего журнала изображения томных девиц, никто ничего лучшего не придумал. Фотография Анны Тремайн может стать сенсацией. Надо лишь немного текста.

На выходе из кабинета шефа ее перехватила Джейн и, как всегда, начала сплетничать:

– Ты пропустила вторую часть нашего апрельского корпоратива. Нас всех погрузили на яхту и повезли на Ибицу. Было весело. Все ходили расфуфыренные, а на ногах кроссовки или шлепанцы. Так вот. Мы начали напиваться еще утром. Но это не помогло. К ланчу всех укачало. До этого я не знала, что такое морская болезнь. Теперь знаю. Ужас! Хорошо, что на мне были шлепанцы. На каблуках я бы вывалилась за борт. Что было делать? Пришлось до обеда сидеть в каюте. В обед выпила две «Кровавых Мэри». А за ужином догналась «дайкири». И такое натворила! Всегда, когда пью «дайкири», выходит какая-нибудь фигня. Что было после десяти вечера, я вообще не помню. А утром обнаружила у себя в постели корабельного фотографа. Представляешь! Хорошо, что было еще только шесть часов. Я его тут же выставила. Привела себя в порядок, открываю дверь, и что я вижу? Из соседней каюты выходят шеф и Пентал. Знаешь, что я тебе скажу: он ее потихоньку трахает.

– Ты не обозналась? – Вив подошла к автомату и налила себе кофе.

– Два раза? – фыркнула Джейн. – Уж можешь мне поверить.

– А что, был еще случай?

– Да, да, да. Еще зимой. Шел дождь, и я целый час проторчала в магазине, разглядывая всякую ерунду. Так вот, стою я там, и кого же я вижу? Шефа и Пентал. Ну что ты корчишь рожу! Только не пытайся меня убедить, что ты такая же легковерная, как и его жена.

– У шефа синдром учителя.

– Неужели ты веришь во всю эту платоническую чушь? У нас в редакции очень просто выявить девиц, которые спят со своими начальниками. Они всегда неумело разыгрывают невинность. Пенталиха классический случай. А что, если шеф сделает ее моим начальником? Я повешусь!

Элен Фицрой работала в редакции уже десять лет. Неглупая и усидчивая, она хорошо справлялась с архивами, но плохо писала. Поэтому сидела в отделе проверки.

Вив зашла к ней в кабинет:

– Найди мне по базе араба по имени Халид, который мог быть рядовым «Арабского легиона», засланным туда британской разведкой. Извини, я не знаю ни фамилии, ни даты его рождения. Только имя. Предположительно он из Южного Йемена. Сможешь?

– Попробую.

Вечером Вив добралась до каталога Британского музея. Внешний вид браслета больше всего напоминал дизайн древнеегипетского браслета, относящегося к X веку до нашей эры.

Если это подлинник, то ей подарили вещь стоимостью как минимум 50 тысяч фунтов.

Она вышла в коридор и позвонила:

– Тони! Я здесь, рядом. Мне нужна экспертиза одной вещицы. Предположительно Древний Египет. Да, неофициально. Нет, я ни в чем не замешана. Потом решим, что делать дальше. Жду тебя в своей машине.

Элен перекладывала на столе свои записи.

– Есть лишь догадки, – сказала она Вив. – Возможно, это Халид Бубекр. Он был в плену на территории Боснии. А ушел оттуда непонятно как. Сама представляешь, что мне стоило об этом узнать.

В 1940 году в возрасте 18 лет Халид Бубекр записался в британский бедуинский легион и прошел курс подготовки офицеров. Там его завербовала британская разведка. Он получил задание поступить в одну из боевых групп легиона «Свободная Аравия», военного подразделения, воевавшего на стороне Германии. Немцы начали набирать добровольцев в легион среди арабского населения Сирии и Палестины после так называемой 30-дневной войны Ирака и Англии. Антибританские настроения среди арабов тогда были очень сильными. Штаб легиона находился в сирийском городе Алеппо. Фактически легион состоял из небольших мобильных групп в задачу, которых входило совершение диверсионных актов на пути следования в Ирак английских войск. Действие этих групп было неэффективным. Добровольцы требовали оплачивать их работу из расчета один сирийский фунт в день, а немцы платили нерегулярно.

В феврале 1943 года Халид Бубекр получил новое задание – завербоваться в 13-ю горную дивизию Ваффен-СС «Ханджар». Дивизия формировалась из югославских мусульман-боснийцев. Основной ее задачей была борьба против партизан Тито.

Осенью 1943 года дивизию направили на переподготовку во Францию. Там немецкие и боснийские солдаты не сошлись во мнениях по ряду вопросов, в итоге мусульмане взбунтовались, убив группу немецких офицеров. Это был единственный случай бунта в частях СС за годы войны. Гиммлер приказал расстрелять 14 зачинщиков беспорядков, а саму дивизию перебросить обратно на Балканы. Возможно, Халид Бубекр каким-то образом повлиял на события.

В марте 1944 года в боях в районе города Брчко дивизия приняла участие в немецком наступлении на 16-ю и 36-ю дивизии партизан. Причем ее действия поначалу были довольно эффективными. Но что-то произошло, и партизанам удалось отбиться. Возможно, и здесь Халид Бубекр приложил свою руку. Партизаны взяли его в плен и чуть было не расстреляли. Он бежал. Больше ничего не известно.

Вивиан что-то записала в свой блокнот.

– Да, еще вот что! – Элен протянула Вив фотографию. – Некто Халид Бубекр широко известен в Южном Йемене как местный контрабандист. По возрасту подходит. Чем черт не шутит, проверь.

На фотографии был изображен пожилой араб в одежде бедуина. На его груди красовалась британская медаль войны.

Вивиан вернула Элен фотографию:

– Сделай для меня копию. И надо проверить по наградным документам, когда и за что Бубекр был награжден.

В Париже Вив сразу повезло. В архиве агентства по найму прислуги сохранилась информация про горничную, работавшую в доме четы Тремайн все годы, что они прожили в Париже. Старушка была еще жива. Крепкая, румяненькая, она приняла Вив в своем крошечном домике в пригороде Парижа – Кампьоне и, хлопнув бокал красного вина, разболталась так, что не остановить.

Париж конца тридцатых годов с трудом расставался с роскошью и беззаботностью «золотых двадцатых». В моду вошел сдержанный стиль, носить настоящие драгоценности считалось неприличным. Но Анна выработала свой собственный стиль. Вив представила, как она надевает элегантное платье, строго соответствующее времени «пуризма» и положению супруги дипломата. Никакой бижутерии, только натуральные камни.

В апартаментах Тремайнов в комнате с окнами на Сену всегда стоял роскошный мольберт. Хозяйка дома писала этюды один за другим.

К ним постоянно приходили гости. У Роберта был припасен, казалось, нескончаемый запас виски и оригинального ямайского рома, почти пропавшего из продажи из-за экономического кризиса. Выбор закусок несколько уступал выбору напитков, но гостей – художников, журналистов, политиков – это никак не смущало, все предпочитали выпить, а иногда и напиться.

На сенсационной выставке «Париж сегодня» вместе с признанными мэтрами были выставлены и работы Анны, хотя на их фоне ее этюды выглядели не очень.

Анна дисциплинированно играла роль жены атташе. «Мой муж любит культуру, а я ему помогаю ее любить», – шутила она, хотя ее гости были убеждены, что во многих делах верховодит именно она.

Все свободное время Анна проводила в беготне по лавкам древностей и перезнакомилась чуть ли не со всеми парижскими антикварами.

«Просто семейная идиллия», – заметила Вив.

Старушка, раскрасневшаяся от вина, глянула на нее выцветшими глазками и эту идиллию разрушила.

4 июня 1940 года немцы парадом прошли по Елисейским полям. Роберт вернулся домой усталым. Но Анны не было дома, шкаф с ее одеждой был почти пуст, ящик бюро валялся на полу. А шкатулка с драгоценностями стояла на месте.

От старушки Вив с удивлением узнала, что после бегства жены Тремайн остался в Париже и всю войну прожил там как частное лицо.

Вернувшись в Лондон, Вив раскопала статью о Роберте Тремайне, опубликованную в ее журнале в 1960 году. Его обвиняли в связях с немцами и после освобождения Парижа долго искали. Но нашли только через 13 лет в Южной Америке. Прижатый журналистами, он дал интервью, в котором отрицал все обвинения против себя и обвинил в шпионаже и связах с гитлеровской разведкой свою жену Анну, которую считал погибшей.

Британские власти ко всем обвинениям отнеслись совершенно равнодушно, читательская аудитория ждала новых сенсаций и Тремайна оставили в покое. Его юридически признали вдовцом, и он оформил новый брак – со своей экономкой.

Оставалось узнать, что Анна делала в 1937 году, куда исчезла из Парижа в 1940-м и что делала до пленения в Боснии.

Вив на всякий случай решила поднять архив редакционных писем. Все-таки статья о Роберте Тремайне наделала тогда много шума.

Фред ухватился за это дело с необыкновенным энтузиазмом и целую неделю копался в мешках, сваленных в подвале. Девяносто процентов почты даже не вскрывали. С несвойственной ему злостью он ругал всех подряд, постепенно теряя надежду что-нибудь найти.

Вив пришла ему на помощь. Подвал архива напомнил ей Англию времен Диккенса, настолько он не вязался со стеклянным офисом наверху. Пыль толстым слоем покрывала лампочки, свет был тусклым, как от восточных светильников, с торчащих балок свисали тени. О перегоревшую лампочку билась муха.

К концу дня Фред сдался и, завернувшись в плед, заныл:

– Пусто, как на моем банковском счете.

Поработав еще час, Вив почувствовала, как ломит спину и болят глаза. Но когда она тоже была готова сдаться, Фред прохрипел: «Есть!!!»

Писем было пять. Три – из Франции, подписаные супружеской парой из Пириньи. Письма не были распечатаны, вероятно, их поленились переводить. Но супруги из Пириньи проявили удивительную настойчивость и продолжали добиваться внимания редакции. Им очень хотелось рассказать, что в июне 1940-го дама по имени Анна Тремайн поселилась в Виши, в апарт-отеле «Амбасадор». Супруги работали в этом отеле, он – у стойки регистрации, она – горничной.

По информации супругов, Анна вела себя там как свободная женщина, пользовалась успехом, особенно у военных, и ее регулярно навещал высокий чин из свиты маршала Петэна. Она чуть не каждый вечер выходила в Оперу, ужинала в ресторанах, играла в казино и много фотографировала. У отеля ее всегда поджидал автомобиль с водителем.

В высоких связях Анны супруги из Пириньи окончательно убедились в октябре 1940-го, когда горничная в ее номере обнаружила вино Луарской долины и другие покупки, привезенные из Монтуара. Она явно ездила туда на встречу Петэна с Гитлером. Супруги были уверены, что Анна – немецкая шпионка.

Первого января 1941 года горничная получила выходной, а на следующий день нашла в номере Анны скомканное вечернее платье и порванные чулки. Все ее вещи были на месте, но их накопилось так много, что пропажу никто бы и не заметил. Полиция выяснила, что Анна вернулась с новогодней вечеринки в районе 12 часов дня. Одна. И после этого исчезла. Расследование прошло быстро и тихо, никаких сообщений в прессе. Персоналу сказали, что мадам уехала по важным делам. Все решили, что Анну разоблачили и расстреляли как шпионку.

Полиция забрала все вещи, но оставила после себя много мусора. Все, что валялось на столе, горничная смела в корзину для бумаг, но потом часть бумажек сложила в конверт. Она сама не понимала, зачем это сделала, и теперь пересылает конверт в редакцию.

 Фред дрожащими руками разорвал конверт и из него высыпались чеки, билеты в кино и театр, квитанции из прачечной, приглашение на благотворительный ужин, скомканные вырезки из газет с рекламой косметических салонов, билет на самолет.

Еще одно письмо из мешка 1960 года было распечатано и, судя по всему, прочитано, но затем в раздражении сложено обратно в конверт и сброшено в архив. Письмо было из Сингапура, но конверт покупался в Лондоне. В нем некий Джон Темпер предлагал редакции, прежде чем публиковать всякие глупости, проверить информацию об Анне в архиве британской военной разведки, в которой когда-то якобы служил его отец.

– Ну, конечно, в МИ-6 нас ждут не дождутся, – саркастически отреагировал Фред.

Вив повертела в руках билет на самолет. 30 июня 1940 года Анна летала в Оран и 5 июля вернулась обратно в Виши. Она протянула билет Фреду.

– О чем это тебе говорит?

– Пока ни о чем. Зачем ей понадобился Оран? Это где-то во Франции?

– Нет, это в Алжире. Довольно большой город на берегу моря. Наверное, самый бесшабашный город во всей Африке. Может, потому, что там очень сильно испанское влияние. Но главное, до войны рядом с Ораном находилась французская военно-морская база Марс-эль-Кебир, которую 2 июля атаковали британские корабли и авиация.

– Французскую базу? Англичане? Зачем?

– Ты что, не знаешь эту историю? У тебя серьезные пробелы в образовании. В 1940 году Черчилля преследовал кошмар – разгромленная Франция вступает в войну на стороне Гитлера. Особое беспокойство вызвали французские линейные крейсера «Дюнкерк» и «Страсбург», стоящие в Марс-эль-Кебире, с их помощью немцы могли перекрыть Британии пути снабжения, – Вив сложила авиабилет пополам и засунула его обратно в конверт. – Операция по уничтожению французского флота в Марс-эль-Кебире называлась «Катапульта». «Дюнкерк» потопили, вместе с ним еще кучу кораблей, а «Страсбург» ушел через Средиземное море в Тулон. Погибло почти полторы тысячи французов. Когда в 1942 году немцы вошли в Тулон, французские моряки «Страсбург» затопили.

– Ты хочешь сказать, что Анна могла быть причастна к уничтожению французского флота, чтобы он не достался немцам?

– С таким же успехом я могу сказать, что благодаря Анне «Страсбургу» удалось уйти, чтобы он достался немцам.

– Ну я же тебе говорил! – обрадовался Фред. – Анна – это Мата Хари Второй мировой. Она работала на наших, а ее перевербовали. Или наоборот.

– Наоборот даже интересней, – согласилась Вив. – Но мы пока ничего не знаем.

Когда они начали потрошить мешок 1961 года, Фред решил начать с самого дна, то есть с первых чисел. Бумага там пожелтела, как и вся остальная, но вид у писем был нетронутый. Среди них оказалось много поздравлений с Рождеством, признаний в любви к журналу и его авторам, всяческих пожеланий, просьб и прочей белиберды. Но Фред работал как одержимый и снова прокричал: «Есть!», – помахав конвертом.

Письмо было из Йемена, с коротким текстом, от которого у обоих захватило дух: «Анна Тремайн – это моя жена. Она жила здесь со мной. Приедете – все расскажу. Адрес на конверте. Капитан Даррелл».

Вив почувствовала безумную усталость. Ей захотелось быстрее оказаться дома, вытянуться на кровати и спать.

С редакционным архивом можно было заканчивать, большего от него уже нечего было ждать.

Они решили при первой же возможности лететь вдвоем сначала в Виши, а потом в Йемен.

С этой ночи Вивиан не отпускало ощущение, что Анна взяла ее мертвой хваткой и тащит за собой.

Фред расфантазировался не на шутку. Он предположил, что Анна была агентом МИ-6 и участвовала в операции по уничтожению французского флота в порту Мерс-эль-Кебир. Но ее перевербовали немцы, и она до поры до времени отсиживалась в Йемене. Возможно, у немцев были планы использовать ее в большой игре с англичанами на Ближнем Востоке, так как она знала арабский язык. Потом ее перебросили в Европу, но по пути она попала в плен к партизанам.

С чем-то Вив могла согласиться. Ведь Анна уходила из Франции, заметая следы. Если же она ушла по заданию МИ-6, то почему контора об этом молчит? А что, если Анна почувствовала, что заигралась, и решила выйти из игры, заняться своими делами. Выйти замуж, завести детей… Но это никак не вязалось с ее образом авантюристки. И главное, где она была в 1937 году? Вив чувствовала, что это бы все объяснило.

Через несколько дней Вив получила результаты экспертизы браслета. Тони подтвердил, что это древнеегипетский артефакт. Как он мог оказаться у Анны Тремайн? Это предстояло выяснить.

Еще через несколько дней Элен прислала ей информацию, что Халид Бубекр действительно получил британскую медаль войны, но только в 1949 году и с самой общей формулировкой заслуг.

Вивиан с удивлением обнаружила, что у нее появился настоящий азарт и желание раскрутить всю эту историю до конца.