Читать книгу Паломник. Том 1 - Виталий Литвин - Страница 6

Осень 1095 года. Тулуза.

Замок графа Раймунда Сен-Жиль.

– Кто бы мог подумать, что Отшельник соберёт многотысячную армию одними только проповедями, – граф Раймунд[23] в задумчивости стал мерить шагами комнату, не находя применения бушующей энергии.

Глядя на метания двухметрового гиганта, епископ невольно улыбнулся. Сейчас он напомнил Адемару[24] запертого в клетке льва, жаждущего крови и свободы. Бурная молодость оставила шрамы не только на душе давнего друга. Четверть века назад он лишился одного глаза по прихоти султана, когда совершал своё первое паломничество в Иерусалим, с тех пор у него были личные счёты к мусульманам. Участие в битвах и походах против мавров не помешало графу расширить свои владения и стать, без преувеличения, самым богатым человеком Европы.

Отметив пятидесятилетний юбилей, граф выглядел моложе своих лет, а его энергичности и целеустремлённости могли бы позавидовать многие более молодые и менее знатные феодалы. Помимо неуёмной энергии и жажды власти, Адемар находил у друга только две слабости – деньги и женщины. Первая сделала его тем, кто он есть, а вторая едва не стала причиной отлучения от церкви. Теперь всё было иначе. Граф первым откликнулся на Клермонский призыв Папы Римского и принёс присягу, пообещав возглавить собственную армию.

– Думаю, что это заслуга Пастыря и воля Господа, – ответил епископ и осенил себя знамением.

– Адемар, перестаньте, я не принижаю роли Пастыря, а говорю как есть и жду от Вас того же. Могу я рассчитывать на помощь друга?

– Безусловно, как и всегда, – епископ ответил не задумываясь. – К чему эти вопросы?

– Не стану скрывать, идея большого похода на Восток мне по душе, несмотря на непомерные траты, – граф перестал ходить по комнате и встал у окна. – Меня беспокоит, во что это выльется. Как вы думаете, чем займутся эти толпы, когда оголодают?

Епископ покинул удобное кресло и встал рядом с графом.

– Угадать нетрудно, – проговорил Адемар, изучая скопление людей на городской площади. – Такого брожения умов я никогда доселе не видел.

– Именно, – граф горячо подхватил эту мысль. – Все города на севере пребывают в осаде голытьбы. По мере продвижения на юг, их численность только возрастает. Из-за разбоев и грабежей уже сейчас невозможно проехать по дорогам. Напомню, что сбор войска назначен на середину августа следующего года. Если чернь останется здесь, то многие города не переживут этого.

– Вы правы, но сдержать эту волну уже не удастся. Жребий брошен. Того хочет Бог!

– Не нам противиться воле Господа, – согласился граф, – но армия голодранцев должна покинуть мои владения. Вы должны убедить предводителей. Думаю, что с Вашими полномочиями это будет сделать нетрудно.

– Переложить издержки на плечи венгров и греков, это разумно. Василевс дважды просил о помощи, прежде чем Папа решил поддержать Петра Пустынника. Попытаюсь убедить Голяка[25], но гарантировать не могу, преждевременное выступление может обернуться катастрофой.

– Сделаю всё, чтобы избежать этого, но рисковать благополучием собственных земель тоже не стану. – Раймунд повернулся к епископу. – Письмо понтифика к императору при Вас?

– Возьмите, – Адемар протянул свиток с папской печатью на сургуче. – Кто его доставит?

– Эту миссию понтифик поручил Бертрану, – граф продолжал рассматривать печать с задумчивым видом. – Он уже давно прибыл и ждёт указаний.

– Я думал, он возглавит ваше войско.

– Вполне возможно, Бертран присоединится позже. Кто-то должен присматривать за моими землями, не хочу потерять всё в этой неразберихе, – граф с вызовом посмотрел на Адемара. – С этим связана моя вторая просьба, я хотел бы возглавить армию.

– Не думаю, что на это нужно моё благословение. Какую армию вы рассчитываете собрать?

– Не меньше ста тысяч воинов, – граф улыбнулся, довольный произведённым на друга впечатлением, – но Вы меня не поняли, я хотел бы возглавить сам поход.

Было нетрудно предугадать реакцию епископа на такие слова, но граф пресёк возможные возражения жестом и продолжил:

– Я не претендую на звание лидера, он уже есть в Вашем лице, монсеньор. Никто из ныне живущих не осмелится оспаривать волю Пастыря и самого Господа. Речь идёт о военачальнике и общем руководстве походом. Если мы объединим наши усилия, то сможем добиться многого. Я хочу поставить под свои знамёна всех без исключения и даже тех, кто уцелеет из этого сброда, – он вновь указал рукой в сторону окна.

– Не очень-то лестно слышать такие отзывы о воинстве христовом, но в чём-то Вы правы. Нельзя недооценивать угрозу.

– Говорю как есть. Глядя на них, я никого, кроме крестьян и разбойников не вижу. Даже не представляю, как Вальтеру и Петру удаётся справляться с ними. Посмотрите на них, они ведут за собой семьи, оставляя своё хозяйство на разорение. Это ли не безумие?

– На всё Божья воля, – епископ воздержался от прямого ответа, – но то, что вы требуете, мой друг, никому не под силу, даже родному брату Филиппа[26].

– Насколько я знаю, ни один из сюзеренов не изъявил желания участвовать в походе, следовательно, и граф Гуго[27] не может претендовать на эту роль, – Раймунд продолжал настаивать.

– Это так, возможно, многие нас поддержат, но лотарингцы и норманны никогда не встанут с нами под одни знамёна, я уже не говорю о германцах и прочих, Вам это известно не хуже меня. Определяющим фактором станет численность армии. Думаю, что остальные примкнут к тому, кто добьётся первых успехов. Единственное, что их может объединить и отвлечь от вражды – Крест Господень, под ним они пойдут куда угодно, хоть на край света.

Безошибочно определив, что такой ответ графа не устраивает, епископ продолжил:

– Могу лишь обещать, что всегда буду на Вашей стороне, граф.

– Благодарю, для начала этого вполне достаточно. Можете положиться на меня. В этот раз я соберу непобедимую армию, а не просто войско для очередного похода. Слишком долго я ждал этого дня. У меня большие планы на Антиохию[28].

– Антиохию? – епископ приподнял брови от удивления, – зная Ваши устремления, я полагал, что Вас устроит только Иерусалим.

– Вы, как всегда, правы, но я заглядываю гораздо дальше. Антиохия – ключ к Святой Земле. На моей памяти Иерусалим несколько раз переходил из рук в руки. Долго ли он выстоит без поддержки? Антиохия должна стать оплотом для дальнейших завоеваний, а имея в руках ключ, я смогу диктовать собственную волю.

– Вижу, вы хорошо всё обдумали, и я полностью согласен с вами. Как считаете, сколько из них дойдёт до Константинополя? – епископ вернулся к окну.

– Половина, – уверенно проговорил граф, – и это в лучшем случае, а в Палестину вступит и того меньше. Нам предстоит трудный поход, не все понимают это.

– Кому ни знать, как ни нам, верным слугам Господа? Да пребудет его благословение с нами.

Какое-то время беседа продолжалась. Последнее время, такие разговоры длились часами. Необходимо было обсудить все детали и постараться предусмотреть любое развитие событий, слишком многое было поставлено на карту. Час расплаты был близок. Глядя на удаляющуюся фигуру, граф не мог вспомнить, сколько лет они знакомы, казалось, что целую вечность. До сих пор он не мог бы с уверенностью сказать, кто Адемар на самом деле, сановник – слуга Господа или рыцарь?

Зная его, как самого себя, граф склонялся ко второму, но предложение о его назначении апостольским легатом в походе на Святую землю, стало неожиданностью для всех, и не воспользоваться этим было бы глупо. В одном граф был уверен, Адемар ни разу не заставил усомниться в верности и отваге, и он будет оставаться преданным до последнего вздоха. Даже о Бертране он пока не мог сказать того же. Слишком своенравен и горяч был его сын. Возможно, статус незаконнорожденного во многом способствовал этому, но в итоге пошёл на пользу. Не каждому в его возрасте выпадает такая честь.

Граф Раймунд призвал слугу и распорядился пригласить отпрыска. Не успел погрузиться в собственные мысли, как расслышал приглушённые коврами шаги у двери. Как всегда, Бертран не решался войти к отцу. Погасив улыбку, Раймунд принял грозный вид и склонился над свитками пергамента на столе. Дверь отворилась.

– Мессир, вы желали меня видеть, – Бертран сделал пару шагов и остановился в ожидании.

– Проходи, садись, – граф убрал свитки в сторону и посмотрел на сына. – Рад видеть тебя живым и здоровым, ты исполнил поручение?

– Да, мессир.

– Мне доложили, что ты потерял несколько человек, это так?

– Да, мессир. На нас дважды нападали на обратном пути, – голос Бертрана дрогнул в ожидании родительского гнева.

– Не удивительно, дороги кишат разбойниками, – граф небрежно махнул рукой, а Бертран облегчённо выдохнул. – Это одна из причин изменения планов. Ты отправишься в Константинополь по морю. В порту Арля[29] тебя будет ждать корабль. Договорённость с генуэзцами достигнута, услуги оплачены. Надо поторопиться. У тебя есть вопросы?

– Только один. Путешествия по морю в это время года небезопасны.

– Гораздо безопаснее, чем на суше, а главное – быстрее. Участившиеся нападения – только начало, дальше будет только хуже. Если всё получится, то вскоре они оставят эти земли, а у меня будет возможность разобраться с оставшимися разбойниками, но это не твоя забота. Ты обязан доставить это письмо императору Алексею[30] и по возможности передать его лично в руки. Чем быстрее, тем лучше, – граф передал свиток с печатью сыну.

– Значит, я не смогу вернуться к началу похода?

– Тебе решать. Ты можешь дождаться прибытия армии в Константинополе, а можешь вернуться весной по морю. Возвращаться по суше не рекомендую. Если император даст ответ, то немедленно доставь его мне. Могу я надеяться на тебя?

– Да, монсеньор, я готов и не подведу, – Бертран с готовностью встал.

– На другое и не рассчитывал. Ты сын своего отца, не забывай об этом, я поручился за тебя.

– Благодарю, мессир.

– Кого с собой брать – решай сам. Как и прежде, за свой счёт. Одно ограничение, в своих людях ты должен быть полностью уверен. Если будет угроза, что письмо попадёт в чужие руки, уничтожь его и возвращайся. Ступай с Богом.

Отправляя своего сына в качестве гонца и личного посла, граф сильно рисковал. Он прекрасно представлял себе, какие опасности могут ожидать его на пути, но доверить это кому-нибудь другому даже не помышлял. Таким образом, он решал сразу несколько задач. Не без помощи епископа Адемара, его сын стал легатом, исполняя поручение понтифика, и открывал путь ко двору императора Алексея самому графу, что в предстоящем походе могло пригодиться. Это не считая благодарности самого папы Урбана II и связанных с этим письмом преимуществах.

Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузы сильно надеялся, что к моменту, когда союзные армии достигнут Константинополя и будут истощены тяготами пути, он обеспечит приток пополнения и получит решающее преимущество перед вступлением в Палестину. Граф никогда не достиг бы своего положения, если бы не заботился об угрозах, которые только проступали на горизонте, а для него уже были свершившимся фактом. С учётом этого он и действовал, заботясь заранее о репутации, запасах и нуждах многотысячной армии. События развивались слишком быстро, граф едва поспевал за ними, но в мыслях Антиохия уже пала к его ногам, открыв свои сокровищницы и дорогу на Иерусалим.

На следующий день, заметно выросший отряд Бертрана покинул Тулузу. Теперь, без учёта монахов и самого легата, он насчитывал тридцать человек. Возможно, по этой причине дорога в Арль прошла без происшествий и заняла почти неделю. Казалось, о монахах все забыли, включая самого легата, и вспоминали, когда надо было собрать валежник или позаботиться о лошадях. Коста был только рад этому, чего не скажешь о наставнике.

С каждым днём Арон становился мрачнее и всё больше уходил в себя. Судя по всему, снадобье подействовало, его рука пусть и медленно, но заживала. Всякий раз, когда Коста интересовался этим, Арон отмалчивался или сразу же менял тему. Видя, что наставнику это неприятно, Коста спрашивать перестал, полагаясь больше на собственные наблюдения.

На третий день выяснилось, что причина плохого настроения наставника вовсе не в этом. На очередном привале он подозвал к себе ученика:

– Пообещай, что разговор останется между нами, – Арон пристально посмотрел ему в глаза, как будто именно там хотел увидеть ответ.

– Обещаю, наставник.

– Наш маршрут изменился. Насколько я могу судить, мы идём в порт.

Коста неуверенно повёл плечами, он уже давно понял, что от него ничего не зависит и смирился с этим. С другой стороны, он знал, что наставник просто так не стал бы затевать разговор. Не дождавшись ответа, Арон проговорил, понизив голос до шёпота:

– Это означает, что мы в опасности. В наших услугах больше не нуждаются. Я попрошу тебя быть настороже. Не понимаю, почему нас до сих пор не отправили обратно и не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.

– На всё воля Господа, – проговорил Коста, чтобы прогнать собственный страх.

Двух недель в обществе легата ему было достаточно, чтобы понять, что монастырь – самое безопасное место в известном мире.

– Я хочу, чтобы ты был как можно ближе к господину и узнал о его планах. Я хочу знать, о чём разговаривают наёмники, возможно, это нам пригодится. Меня они не подпустят, а на тебя не обратят внимания. К самому господину не приближайся, постарайся вообще не попадаться ему на глаза, но и не скрывайся. Если заметят, что прячешься, убьют и разбираться не станут. Ты согласен?

– Да, наставник.

– Вот и хорошо. Не ищи со мной встречи, я сам подойду, когда сочту нужным. Теперь иди и не забывай, что я сказал тебе. Будь осторожен.

 В последующие дни Коста не раз ловил на себе взгляд Арона, но ничем порадовать его не мог. Как ни старался, кроме обычных разговоров бывалых наёмников, ничего не слышал. От обсуждения предстоящего похода они неизменно переходили к воспоминаниям о былых заслугах, и неискушённому юноше трудно было отличить, где заканчивается правда и начинается ложь. В голове постепенно складывался образ сарацин, как жестокого и дикого племени, незаслуженно наделённого всеми богатствами мира.

Казалось, удача улыбнулась ему, когда юноше удалось подслушать разговор легата с паломником. Трёх монахов с пальмовыми ветвями, утомлённых тяготами пути они встретили на закате. К удивлению Косты, легат пригласил их разделить ужин и разбить совместный лагерь. Оказалось, что господин не лишён христианских добродетелей. Когда после ужина, легат остался наедине с одним из паломников, Коста наконец-то решился. Юноша укрылся в темноте рядом с палаткой и стал подслушивать, стараясь уловить каждое слово.

–…Ты сказал, что уходили впятером, где же остальные? – спросил Бертран, продолжая начатый разговор.

– Один из братьев умер по дороге, другой остался в Константинополе, мессир, – ответил паломник.

– Отчего он умер?

– На нас напали сарацины, господин.

– Значит, всё-таки притесняют?

– Что вы? Бог свидетель, мессир, я такого не говорил. На нас напали разбойники, такое могло случиться и здесь.

– Значит, не притесняют?

– Я бы сказал, не замечают, мессир. Мы для них – заблудшие души. Вы не поверите, они считают нас варварами, а Христа почитают как одного из пророков…

– Остановись, несчастный, пока не впал в ересь. Я, легат Бертран, предупреждаю тебя! – неожиданно легат перебил паломника, а Коста узнал знакомый металл в голосе Бертрана.

– Простите, господин, я не то хотел сказать. Они погрязли в невежестве и не чтят святынь. Это правда, жизнью клянусь, мессир.

– «А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землёю, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным. Но, да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого».[31] Не так ли?

– Ваша правда, господин, простите меня.

– Продолжай. Что ты видел в Иерусалиме?

– Великое скопление людей со всей земли, мессир. Евреи, мавры, сарацины – множество народов со всего света. Все разговаривают на своих языках, почитают свои святыни и стараются жить в мире, господин. Это град великого Царя и никто не смеет навязывать свою веру.

– Я слышал, что христиане обязаны платить подати за свою веру, – казалось, Бертран даже не слушал его.

– Это так, господин. Так же как и в Мессине платят остальные. Христианская община в Иерусалиме самая обширная, после мусульман и евреев, но есть и другие.

– А ещё их заставляют уступать дорогу, запрещают обращать в свою веру, ограничивают число пилигримов и строят свои святыни на месте разрушенных и заставляют кланяться им. Не так ли?