Читать книгу Наследники Мишки Квакина. Том III - Влад Костромин - Страница 13

По телевизору тогда показывали тринадцатисерийный фильм «Эмиль из Лённеберги»6, быстро ставший популярным в нашей деревне из внешнего сходства сына токаря Толика – Стасика с Эмилем.

– Вить, в этом что-то есть, – задумчиво сказала мать.

– В чем? – отец звучно почесал лоб. – Валь, в кино брехню всякую показывают, – сказал осторожно.

– Не брехню! – вспыхнула мать. – Воспитание, – с подозрением посмотрела на нас с братом.

– Не понял. Предлагаешь закрывать наших сурков в мастерской? Так они только рады будут – завалятся там спать.

– Витя, ты хоть директор, а мыслишь как тот селянин – папаша Эмиля. Закрыть в мастерской, – передразнила она, – какая мастерская?! Им от работы лындать только в радость.

– Что тогда?

– Видел, как раздолбай малолетний фигурки из дерева режет?

– Ну, режет. И что? – на лице отца образовалось недоумение, как на морде бегемота, впервые увидевшего вертолет.

– А то, что наших оболтусов в наказание будем заставлять фигурки вырезать, – мать смотрела победно, словно курица, снесшая яйцо с двумя желтками.

– У них руки под это самое заточены, – отец будто раскусил лимон. – Для фигурок тщательность и терпение нужно иметь.

– Пускай ложки режут. Егор, батя мой, ложки резал и ковши.

– Ложки, пожалуй, осилят. Но зачем нам столько ложек?

– На рынке в Добровке можно продать.

– Идея хорошая, но кому они нужны?

– Скажем, что сделали дети из спецшколы и деньги на их кормежку пойдут.

– Валь, а ты тоже иногда соображаешь, – оценил отец. – Редко, конечно, но метко. Слышали, архаровцы? – ласково посмотрел на нас. – Теперь не будете такими разболтанными. Будет дисциплина в доме.

До позднего вечера родители пытались подловить нас на каком-нибудь прегрешении, но мы пугливо выполняли все требования.

– Кто свет в сарае не погасил? – отец вернулся с веранды, куда ненадолго вышел. – Почему рубильник не обесточен? – глаза его впились в меня.

– Я гасил, – пискнул я.

Родители с детства приучили нас к экономии, поэтому свет я гасил всегда.

– Свет горел, – покачал головой отец.

– Мало того, что не погасил, так еще и врет! – возмутилась мать. – Ты наказан! Чтобы завтра же вырезал ложку!

Родители победно переглянулись.

– Я не умею, – уныло сказал я.

– У неумеки руки не болят, – отрезала мать. – Что там уметь? Берешь чурочку…

– Брусочек, – перебил отец.

– Берешь брусочек и ножом вот так, – мать повернула левую ладонь кверху и пальцами правой стала делать по ней движения, будто выскребала из кастрюли подгоревшую манную кашу. – Понятно?

– Ну… – я ничего не понял, но боялся признаться, чтобы не влетело.

– Не совсем же он дебил, – широко зевнул отец. – Есть же в нем что-то от меня.

– Есть, – кивнула мать, – лень комлевая и безответственность.

– Не будем ругаться, – отец погладил меня по макушке. – Влад все сделает как надо.

– Не забудь про ложку, – за завтраком напомнила мне мать.

– Я помню.

– А ты, Павел, учись. Тебя тоже это ждет.

– А что я сделал? – испугался брат. – Я же ничего не делал!

– Пререкаешься с матерью! – отчеканила мать. – Уже достаточно! В наказание тебе вырезать ложку.

Глаза Пашки растерянно заметались за толстыми стеклами перемотанных синей изолентой очков.

– Юные бондари, прочие дела никто не отменял, – напомнил отец, постучав пальцем по столу. – Не успеете, пеняйте на себя – будете наказаны.

Когда родители ушли на работу, мы вышли во двор. Там стоял обод от колеса, в котором мы жгли костер, чтобы варить свиньям.

– Нам нужны брусочки, – вздохнул Пашка.

– Сходим на стройку, найдем.

Строили тогда новую улицу за озером и новый детский сад. Детский сад был ближе. Мы прогулялись мимо стройки, умыкнули подходящий брусок. Вернувшись домой, распилили по длине. Приложив к бруску алюминиевую ложку, украденную отцом в столовой, я обвел контур угольком.

– Ничего сложного, надо лишнее срезать и все дела.

– Режь, – согласился Пашка, спрятав руки за спину.

– Сейчас, – я взял топор, упер брусок в пень и начал стесывать лишнее.

Пашка, изогнувшись, навис надо мной сбоку, заглядывая под топор и беззвучно шевеля губами.

Вскоре мне надоело, я уселся на пень, поставил брусок меж ног и снова пустил в ход топор. Наказание за небрежность не заставило себя долго ждать. Топор стесал ноготь и кожу с левого мизинца. Вскрикнув, уронил брусок.

– Палец отсек! – ахнул Пашка и попятился.

– Да нет вроде, – слабым голосом отозвался я, глядя на хлещущую кровь.

– Умереть можешь. Ты мне ножик тогда оставишь?

– С чего вдруг?

– Ты же помрешь…

– Думаешь?

– Вон у Моргуненка дед Демьян один раз палец уколол и помер… Надо на палец пописать, – вспомнил заветы матери Пашка.

– Сейчас, – я последовал совету, смывая мочой кровь. – Вроде палец на месте…

– Это хорошо, – серьезно кивнул Пашка, – а то без пальца в армию не возьмут. Что будем делать?

– Примотаем бинтом, прирастет.

– Прирастет, – согласился брат, – у меня же прирос, когда ты откусил7.

Перебинтовавшись стиранным бинтом, который мать то ли выпросила, то ли украла у медички, я снова взялся за ложку, но теперь был осторожен и резал ножом. Как ни осторожничал, еще несколько раз сильно порезался. К вечеру две кривые ложки, перепачканные кровью, рассматривали родители.

– Дебилы, – выдал отец и выбросил ложки в костер.

– Ты чего? – дернулся было я спасти свое творение.

– Вы их из сосны вырезали, кто ими есть будет?

Мы с Пашкой растерянно переглянулись.

– А почему нельзя из сосны? – робко спросил Пашка.

– Там же смола, – отец звучно постучал Пашку пальцами по лбу. – Соображать надо!

– Надо было березовые чурочки брать, ленивцы, – вздохнула мать.

– Я же говорил, что брехня это все.

– Ты сам как пень! – вскинулась мать. – И эти два, как чурочки! Ну вас! – пошла в дом, громко хлопнув дверью на крыльце.