Читать книгу ПОД СТЯГОМ НИКЛОТА. Историко-приключенческий роман - Владимир Андрианов - Страница 3

Было далеко за полдень, но на Любе́кском рынке и в прилегающих к торговой площади улочках, в лавках и ре-месленных мастерских, ещё шла бойкая торговля. Словно потревоженный гигантский улей гудела огромная разноязы́кая людская толпа. К неимоверному шуму голосов примешивалось мычание коров, бле́яние овец, ржание коней, визг и хрюканье свиней, кудахтанье кур. В жарком воздухе висел густой дух пряностей и воска, мёда, сена и дёгтя.

Времнами от лотков пра́солов⁴² доносился аромат пирогов и печёной дичи́ны.

Торг – нутро города. Все сословия, все ремёсла, всякий его житель идут сюда в надежде приобрести нужную вещь или продукты, а то и просто поглазеть на живописную картину. Да, здесь есть на что посмотреть и что купить! Глаза разбегаются от обилия товаров, выставленных на прилавках. Вот горы сушёных фруктов: яблок и слив, груш и про-зрачного, как слеза, изюма. А рядом – столы, заваленные финиками, мускатным и грецким орехом. Дальше – благовония, духи и ароматическая вода в серебряных флакончиках. А вот лавка суконщика. Зазывно ма́нят покупателей поста́вы⁴³ тончайшего фла́ндрского⁴⁴ сукна «брюкиш» и лёгкие кашеми́ровые⁴⁵ материи, воздушные фря́жские⁴⁶ кружева и тяжёлый олови́р⁴⁷. Сам хозяин быстро развора-чивает полупрозрачные полотнища китайского шёлка ярких расцветок, которые с прохладным шелестом скользят меж его ловких рук. Ближе к ва́жне⁴⁸ расположились впе-ремежку ли́хвари⁴⁹ и щепети́льники⁵⁰, мясной, медный, серебряный и янтарные ряды. Напротив стоял балаган шпи́льманов – бродячих музыкантов и артистов.

За плотным по́логом их шатра слышалось пение, грохот бубнов, звон гу́слей, то и дело прерываемые громким хохотом зрителей.

Степан Шалый давно уже всё про́дал и теперь ходил ме-жду рядов, прицениваясь к заморскому товару. Остановился у железного ряда. Сбавляя це́ну, долго спорил со свейским торговым гостем Бе́ргом Ю́ханссоном. Тот сначала упирался быко́м, но под конец сдался. Согласились на шести марках за пуд⁵¹. Ударили по рукам. Взял семьдесят пудов отличного све́йского железа. Напоследки у суконщика из Кёльна Пауля Руфа обменял полпуда рыбьего зуба⁵² на три девятнадцатима́рковых поста́ва шёлка и семь восьмима́рковых поста́вов сукна. Да ещё и пополо́нок⁵³ выручил – бе́рковец⁵⁴ соли по две марки за пуд. Поспел в самый раз: ровно в шесть вечера ударили в било, что означало конец торга. Потом с Кириллом, Прокшей и Онуфрием возили товар на гостиный двор. А покончив с делами, прихватили Ханса Хорнера и вместе с ватагой других новгородских купцов двинули в трактир «Медведь», расположенный на улице Роз.

* * *

Славное пиво у Иога́нна Ку́мпа. Духови́тое, на хмелю. Выпьешь пару кружек – закачаются вдруг стены, поплывут мимо дубовые лавки и столы, веселее затрещат поленья в огромном камине. Ну, а если тебе прислуживают дочки Кумпа – Эрика и Лотта, тогда напиток и вовсе покажется божественным и ты не замечаешь уже ни закопчённого по-толка, ни едкого дыма от вставленных в железные светцы́⁵⁵ еловых лучин.

Всё есть у ста́рого Кумпа: и мёды⁵⁶, и наливки, и вина. Высятся по углам высокие пирамиды буковых и дубовых бочек, обитых медными обручами, с винами: не́ккарским⁵⁷, мо́зельским⁵⁸, ре́йнским⁵⁹ и мускате́лем⁶⁰, также с бархатным и имби́рным пивом. В глубоком каменном подвале для самых дорогих гостей стоят запотевшие глиняные корчаги с романе́ей⁶¹ и мальва́зией⁶². Счастлив здесь тот, кому нужны вкусная и сытная пища, хорошее вино и весёлые, но не строгие женщины…

Трактир был переполнен. Купцы и горожане, ремеслен-ники и мы́тники⁶³ пришли сюда пропустить стаканчик-другой, отдохнуть, обсудить дела. Степан Шалый и его друзья едва отыскали свободный стол. Сели напротив шумной, уже изрядно подгулявшей компании бременских и гамбургских купцов.

Подошли Эрика и Лотта с большим подносом, на котором стояли высокие кру́жки с холодным пивом, аппетитно дымилась жареная колбаса и ветчина в горошке, тушёная зайчатина в лапше с чесночным соусом, печёные на вертеле перепела и куропатки с луком и шафраном. Особо по́дали копчёную и сушёную рыбу, чёрную и красную икру свежего посола.

Короткие юбки и блузы со смелым вырезом давали при-сутствующим возможность по-достоинству оценить прелести девушек. Степан крякнул, с довольством и озорством потирая усы. Несмотря на свои пятьдесят четыре года чув-ствовал себя по-юношески молодым. Шестое лето пошло, как схоронил он жену Настасью. А уж как любила его и… ревновала тож!.. Оставаясь верным памяти её, второй раз не женился. Но по девкам да чужим жонкам нет-нет да и похаживал. Наверное, в деда пошёл, в Ондрея. Тот, сколь помнится, до женского полу дюже ярови́т был. Вот и Степан тоже своего не упустит. Недаром товарищи прозвали его «Шалый – ходок по бабам бывалый».

– Что, хороши девахи-то? – хитро подмигнув, спросил у Степана вощи́нник⁶⁴ Кондрат, дородный мужчина с ямочками на пухлых розовых щеках.

– А ничего, хотя наши-то, новгородские, стройней и те́льней будут!

– Ну и с этими уряди́ться можно, – откликнулся седой как лунь⁶⁵ лодейный староста Павлиний. – Я, бывалоча, и с троимя́ управлялси.

– Вот жеребец, ему об домови́не⁶⁶ мыслить надо, а он всё туда же! Силён однако ж!

– Да и ты не промах, – ткнул в бок Кондрата Власт. – Ко вдовице-то Перфильевой, как ночь, так наведываешься!

– Дак в чужую бабу чёрт мёду положил!..

Дружный мужской хохот потряс стены трактира. Не-мецкие купцы за соседним столом обернулись и о чём-то зашептались между собой.

Выпили по второй, и по третьей. Сразу живее пошёл душевный разговор о торговых и житьи́х делах.

В самый разгар весёлого бражничанья Кирилл, попрощавшись с купцами, вышел из трактира.

– Никак занеду́жил сынок-то? – спросил Шалого Хорнер.

– Тут другое: пиво не пиво и мёд не хвала, а всему голова, что любовь дорога. Наверное, к дочке твоей, Ханс, пошёл свидаться. Их дело молодое.

– Видно, по́ сердцу пришлась. Ну, что ж, коли так – отдам за него Сабину.

– Гобино́⁶⁷ и гри́вны⁶⁸ у него есть. Остальное наживут. Кирилл летами молод, но в делах разбирается изрядно.

Так что с доста́тком всегда будут.

– Вот только разной они веры. А попам это не нравится.

– Да, попам не нравится. Но мы-то с тобой, Ханс, знаем: Бог един и вездесущ. Хотя каждый народ его по-своему зовёт. А с епископом договоримся. Перекрестит Сабину в православие – и вся недолга́⁶⁹.

– Быть посему!..

Хмельные голоса за соседним столом становились всё громче. Знатно подгуляли немецкие купцы – выпит был уже не один бочонок пива и густой мальва́зии. Степан, сидевший к немцам ближе всех, невольно прислушался к их разговору.

– Скоро обо́дритским⁷⁰ и лю́тичским⁷¹ не́христям конец! – прорычал густым басом огромного роста купчи́на, и стукнул оловянной кружкой по столу. – Герцог Генрих III Лев⁷², маркграф Альбрехт I Медведь⁷³, датские конунги Ка́нут⁷⁴, Све́йн⁷⁵ и бургундцы идут на них. Сам папа Рим-ский Евгений III благословил крестовый поход против язычников.

– Ну, а нам оно на́ руку. Заработаем немало, – довольно молвил, почёсывая пышную рыжую бороду, его сосед и добавил: – Кно́блаух, Фу́ггер и Та́леман уже пригнали в порт семьдесят ко́ггов⁷⁶ с оружием из Гамбурга и Бремена. Да наших двадцать. Сочти ещё пятьдесят обозов, что на подходе. Припасов и оружия хватит надолго. Здесь, в Любе́ке, велено ждать отряды воинов Христа. Они прибудут через пять дней. Граф А́дольф II Голшти́нский помогает нам. Вчера он сам был в гавани…

Речи купцов не на шутку встревожили Шалого. Страш-ная беда грозит обо́дритам, среди которых у него было немало друзей и знакомцев. Один из них – кузнец Му́жко, жил на самой окраине Любе́ка – в мы́зе⁷⁷ улицы Святого Ви́ккерта. Мужко наверняка связан с обо́дритским князем Никло́том и найдёт способ передать ему важную весть. «Скорее к Мужко! – лихорадочно билось в мозгу. – Иначе будет поздно!»…

Хорнер заметил беспокойство друга. И когда Степан, сославшись на усталость, направился к выходу из трактира, поспешил за ним. Через час они оба-друг⁷⁸ уже стучались в калитку дома Мужко…

* * *

…Сразу за городской стеной начинались луга. Кирилл и Сабина брели по тропинке, ведущей к лесу. Только что прошёл дождь и на влажных травах самоцветами сверкали крупные капли. В прогретом дрожащем воздухе пахло васильками, ромашкой и мятой. Порхали над цветками бабочки, жужжали трудолюбивые пчёлы. Повсюду аккуратными рядами стояли ко́пны свежескошенного сена, в котором нарядным узором пестрели матово-бледный белозор и се-ребристо-синие бессмертники, ярко-красный воронец и лазоревый цикорий.

Вышли к реке. Кирилл собрал большой букет полевых цветов, протянул Сабине.

– Ты это мне? – удивилась девушка.

– Да, тебе, береги́ня.

– А кто это?

– Так у нас в Новгороде русалок зовут.

Она и впрямь была похожа на русалку. Задира-весе́нник⁷⁹ разметал по плечам волосы, спутал их с венком из ромашек на голове.

– Мне ещё никто и никогда не дарил цветов, – смущённо, и в то же время радостно призналась Сабина.

Радость светилась в её глазах, сложила в улыбку губы. Сабина раздумчиво посмотрела на Кирилла и вдруг уронила букет. Оба бросились собирать рассыпавшиеся цветы. Склонившись над букетом, Кирилл слегка коснулся руки девушки. Горячая волна обожгла обоих. Обоим стало почему-то страшно и то́мно. Громко забились сердца. Разом и слитно. Кирилл видел её глаза, её губы, раскрасневшиеся от разли́того по телу сладостного жара, ощущал тонкий аромат её волос… Слившись в долгом поцелуе, они растворились в бурном потоке нежности и любви…

* * *

…Хорнер и Шалый возвращались от Му́жко. Густели сумерки. На небе зажигались первые звёзды. Город готовился ко сну. Улицы были пустынны. Лишь изредка нав-стречу попадались одинокие прохожие да сторожа, расставлявшие на ночь рогатки и цепи, дабы защитить Любе́к от разбойников и ночных та́тей-воро́в.

Погружённые в мысли о только что состоявшейся беседе с Му́жко, друзья не сразу заметили, что за ними по пя-там неотступно следует какой-то человек в чёрном плаще и шляпе, низко надвинутой на глаза.

Дойдя до угла Английской улицы, незнакомец тихо свистнул. То́тчас из темноты вынырнули три мужских фигуры и окружили путников.

– В чём дело? – спросил Шалый.

– Деньги, да поживее, коли жизнь дорога! – раздался грубый голос стоявшего в центре верзилы, по всему – гла-варя шайки. В руке его холодно блеснул кинжал.

– Прочь с дороги, лиходе́й! – осерчал Степан и шагнул вперёд, увлекая за собой Хорнера.

– Ах так! – прорычал грабитель. – Ну, получай же!

Верзила замахнулся кинжалом, но Шалый перехватил руку бандита своей железной ладонью и круто повернул её. Раздался сухой хруст и кинжал со звоном упал на землю. Нечеловеческий вопль взорвал тишину квартала: держась за сломанную кисть здоровой рукой, верзила катался по земле.

– Что стоите, болваны! Кончайте с ними! – злобно провизжал главарь банды. В тот же миг Степан почувствовал острую боль под левой лопаткой. В глазах поплыли огненно-жёлтые круги. Ноги враз отяжелели, словно были из свинца. Усилием воли Шалый обернулся к бандиту в чёрной шляпе, и, уже падая, вонзил ему в горло свой кинжал. Последнее, что увидел Степан – это бездыха́нное тело друга, рядом с которым кто-то лежал, и стражников, выбегающих из-за угла. Потом наступила темнота…

* * *

…Кирилл проснулся от холода. Открыв глаза, увидел низкий, в паутине потолок и сырые, обомшелые стены. Сквозь узкое зарешечённое оконце пробивался тусклый свет. Пахло плесенью и мышами. Едва Кирилл поднялся с кучи соломы, заменявшей ему постель, как послышалось звяканье ключей. Со ржавым скрипом отворилась окованная железом дверь и в подвал вошёл тюремщик. Молча по-ставил на шаткий стол горшок с бобовой похлёбкой, ло-мо́ть чёрствого хлеба и кружку кислого пива. Так же молча повернул к двери. Уже на пороге тюремщик остановился и, словно о чём-то вспомнив, полез рукой за пазуху. На его сытой и красной от беспробудного пьянства роже мелькнула довольная улыбка. Достав небольшой узелок, бросил его Кириллу.

– Держи. От твоей сучки! Только зря она носит, парень, скоро болтаться тебе в петле! Тюремщик басовито захохотал и шагнул за порог. Снова щёлкнул замок и всё стихло.

Кирилл развернул узелок. Там лежали: половина жареного гуся, дюжина яблок и кусок ещё тёплого пирога с грибами. На чистой белой тряпице виднелись пятна пролитого вина.

«Опять жрал, скотина, и вино уволок! – выругался Кирилл. – И сколько же в тебя влезает, живогло́т?!».

Каждый раз, когда у́зникам приносили еду, тюремщик оставлял бо́льшую часть себе, издевательски приговария при этом: «Всё равно вам подыхать, а мне жить долго. Поэтому я должен хорошо есть».

Вот уже пятый день сидит Кирилл в тюрьме. Кто-то заколол начальника городской стражи Брю́кнера, который часто незаслуженными штрафами досаждал горожанам, и особенно заморским купцам. Убийство произошло на Английской улице, неподалёку от места трагической гибели Степана Шалого и Ханса Хорнера. В груди у Брюкнера торчал кривой кинжал. На рыбьего зуба рукояти была в-бита моногра́мма – русские буквы «К. Ш.». Стали искать убийцу среди русских торговых людей. Купцы, жившие на Торговом Дворе, сразу признали оружие Шалого-младшего: видели не раз у него на поясе дорогую вещь старой индийской работы.

Сам Кирилл не отрицал, что кинжал его. Но как он оказался в груди у Брюкнера – понятия не имел! Да, он был на Английской улице в тот злополучный вечер, провожал Сабину домой. Однако Брюкнера не убивал. Кинжал же потерял накануне, в порту, когда с Про́кшей Ло́мовым грузили товар. Но судья и слушать ничего не хотел. Куда там – все улики налицо! Поди докажи, что ты чист пред Богом и людьми.

Кирилла взяли под стражу в день похорон Шалого и Хорнера. Н́е дали даже по-человечески с ними проститься. И с Сабиной тоже. Теперь ему грозит смертная казнь. Хорошенькое дельце – умереть ни за что ни про что в неполные девятнадцать лет!..

…Взяв пирог, Кирилл принялся машинально жевать. Кусну́л раз, другой. Неожиданно зуб попал на что-то твёрдое. Кирилл разломил пирог и увидел небольшую желез-ную пилку. «Сабина! – осенила догадка. – Это она, лю́ба моя единственная. Кто же ещё мог придумать такое кроме неё. Умница!». Кирилл вдруг вспомнил, как смотрела на него девушка на кладбище. В безутешном горе она выплакала все слёзы. В сухих с покрасневшими веками глазах залегла глубокая печаль. Но взгляд их говорил: «Чтобы ни случилось, я всегда с тобой, милый!». А когда стража уводила Кирилла в городскую любе́кскую тюрьму, Сабина об-няла его и, поцеловав, шепнула: «Сеющий слёзы радость познает. Жди – и спасенье придёт!»…

…Покончив с ужином, Кирилл подошёл к двери и прислушался. Ни звука. Быстро вернувшись, придвинул к окну стол и, взобравшись на него, начал подпиливать решётку…