Читать книгу Распутица - Владимир Аполлонович Владыкин - Страница 7

Юлия проснулась с ощущением тупой головной боли и сначала не понимала, где же она находится? Она лежала в чистой постели под ватным одеялом в белом пододеяльнике, и обнаружила себя совершенно нагой, и это открытие её сильно удивило и отчасти даже напугало, так как до этого случая ещё ни разу не оказывалась в подобной ситуации. На разложенном диван-кровати лежала чья-то вторая подушка, значит, спала с тем, кто её сюда привёл. Чья же это квартира? Наконец она вспомнила, что вчера была в ресторане с Игорем и Светкой. Но далеё, Юлия с трудом припоминала, как она прощалась с ними. А рядом, кажется, был плотный выше среднего роста, мужчина, который и посадил её с собой в такси. Его приятель Михаил сидел с какой-то молодой симпатичной упитанной женщиной, у которой были чересчур пухлые губы, толстые щёки и сама она была несколько полноватой.

Затем Михаил с ней вышел из машины, тогда как они проехали ещё квартала два по Черёмушкам почти в конец микрорайона. Здесь пахло железисто-серным газом, видимо, от какого-то предприятия. Когда поднимались на пятый этаж в однокомнатную квартиру, её поддерживал Николай и что-то безумолчно шептал на ухо. А что же было в ресторане? Она помнила, как мужчина обжёг её признанием в любви, что показалось тогда Юлии несерьёзным. Неужели он рассчитывал, что от его слов она сейчас же растает и кинется ему на шею… Но зачем она так напилась, ведь раньше пила совсем мало, и всегда это считала ниже своего достоинства?..

– Не нужно так бездумно разбрасываться словами, – ответила она ему, – ведь у меня трое детей, а у тебя двое, и ты, может статься, вернёшься к жене ради них…

– Да уж нет, отрубил раз и навсегда! Конечно, детей жалко, но так жить, как мы жили, – не хочу. Да к тому же, когда нет абсолютной уверенности, что сын – твой, тогда лучше разрубить узел, к чёртовой матери! – нервно проговорил он.

– Что, она от тебя действительно гуляла?

– Неприятно в этом признаваться, но факт есть факт. Я видел её с ним… Она думала, что я стану генералом, но такой чин не всём служивым по плечу. В этом вся её мерзкая внутренняя сущность. Я всего лишь старший прапорщик. Она постоянно меня пилила: почему, дескать, тебе не сделать генеральскую карьеру, ей это вынь да положи! Но я не карьерист, а честный прапор…

– А вот мой первый муж захотел и стал капитаном речного флота: был стармехом, старпомом…

– Значит, ты гордилась им? Ты хотела, чтобы он стал обязательно капитаном, он был военный моряк?

– Я никуда его не толкала, он служил в морском флоте. Если бы он остался штурманом, я бы никогда его не пилила. Он сам решил и стал капитаном речного флота, – с чувством достоинства проговорила она, при этом в её голосе слышались нотки недовольства, так как он заставил её вспомнить покойного мужа. И понимая, что этот человек, наверное, думает о ней так же дурно, как о своей бывшей жене, ей хотелось одернуть его. Ведь наверняка он уже мысленно сравнивал её со своей Тонькой, к которой испытывала сейчас скрытую неприязнь и удивлялась, что из-за своих глупых амбиций та потеряла славного мужа, которого уже вряд ли кто достойно заменит, а у детей не будет отца. К тому же его дочери уже десять лет, и Юлии было донельзя обидно, что он столько времени терпел безумные капризы жены.

– Очень хорошо, что ты так рассуждаешь! Наверное, в тебе я не ошибся, мне как раз нужна верная подруга…

– Как ты быстро сделал свой выбор! – поразилась искренне Юлия.

– Да ничего не быстро, просто мне достаточно того, что я услышал от тебя, мне довольно твоего честного отношения к моей службе, и ты совершенно не похожа на бывшую супругу. И давай больше не будем к этому возвращаться никогда.

Николай вспомнил, как делал Антонине предложение с какой-то безоглядностью, вскруженный её неотразимой внешней красотой, совершенно не задумавшись над тем, почему в нём появилось ощущение, что Антонина чем-то неуловимым отталкивала его. Но этому тогда он почему-то не придавал большого значения, полагая, что просто сильно придирается к себе, нечего мелочно смотреть на девушку. Ведь в целом она очень нравилась ему… Правда, погнавшись за призрачными, несбыточными надеждами, своими неразумными амбициями год от года разрушала их отношения, превратив их в тягостное исполнение супружеского долга.

Юлия с интересом всматривалась в выразительное лицо Николая и видела, как он недовольно хмурил брови.

– Твоя жена нашла генерала?

– Какого генерала? Не видать ей генерала как собственных ушей. Полковник и тот усёк, что она помешалась на своей идее фикс. Лучше пойдём выпьем за нас с тобой, – вполне серьёзно предложил он.

– Ты так говоришь, будто с этого вечера мы будем жить вместе. Так несерьёзно, Коля! – возбуждённо произнесла она, чувствуя, что в этот вечер в её жизни произойдёт чрезвычайно важное событие. Но она не хотела с головой уходить в это увлечение, потому что Николай поступал сейчас слишком поспешно. Ему надо переспать с первой попавшейся женщиной, которой в данный момент оказалась она. К тому же Юлия не была уверена в своих к нему чувствах, ведь недостаточно того, чтобы человек только нравился, она должна полюбить его всей душой. Но как раз этого она не испытывала, поскольку для неё всё ещё оставался образцовым семьянином покойный муж, обладавший к тому же романтической внешностью. Николай на него не похож ни внешне, ни внутренне. С виду он грубоватый, нетерпеливый, что-то было в нём дерзкое, или он просто такой уродился нервный. Когда она просила его рассказать о жене, желваки на скулах почему-то почти постоянно беспокойно вспухали. Николай повёл её к столику, придерживая одной рукой за талию. В этот момент Михаил привёл полноватую, с энергичным деловым лицом, довольно симпатичную, в дорогом ярком костюме женщину. В её карих глазах сверкала искра легкомыслия и хитрости. Наверняка хваткая бабёнка, впрочем, Михаил как-то гармонировал с ней; кажется, он называл её Ларой или Лерой. Но Юлия осталась безучастной к ней, так как при этой женщине, вовсе не страдавшей никакой стеснительностью, громко хохотавшей от каждого солоноватого слова Михаила, она, Юлия, воспринимала себя почему-то женщиной лёгкого поведения. Когда они сидели втроём, ей нравилось ощущать себя обласканной вниманием мужчин. Михаил даже тщился безоглядно понравиться ей, долго смотрел на неё, желая встретиться с её взглядом. Но Юлия как-то смущённо переводила глаза на Николая, чтобы не вызывать у того ревность некорректным поведением друга. Правда, он сделал вид, будто не обратил внимания на поползновения своего приятеля, даже когда Михаил пригласил её на танец.

Юлия помнила вечера у Ефима: как тогда его дружки с его разрешения приглашали её танцевать, и она охотно откликалась, а потом, оставаясь с Ефимом, выслушивала его ревнивые упреки, что, мол, она вешалась чуть ли не на каждого, хотя это была неправда. И сейчас Юлия, наученная горьким опытом, вежливо отказала Михаилу, прибавив, что она не из тех женщин, которые любят ходить по рукам. Эта её фраза взбодрила Николая, и он предложил выпить за женскую верность, в которую, правда, не верил, в чём, однако, не хотел себе признаваться. Собственно, как и каждый мужчина, Николай достаточно умело скрывал свои недостатки, которые видны в каждом человеке. Он считал, что женщины это умеют делать значительно искусней, чем мужчины. Однако сейчас он был готов поклясться, что Юлия весьма непосредственная девушка, которая ведёт себя вполне искренне, презирает надутую манерность, фальшивое изящество…

После каждого нового глотка вина Юлия замечала, как неудержимо пьянела, чего с ней, пожалуй, ещё никогда не бывало. Она всегда на какие-либо праздники или дни рождения строго придерживалась рамок приличия и выдерживала их до конца застолья. Кажется, только недавно она сказала себе, что ни ему, ни себе не позволит скатываться до пошлости и фривольности. И вот какая-то неведомая сила увлекала её от себя прежней и вводила в образ распущенной женщины. Удивительно, что она отдавала отчёт в том, что сейчас с ней происходило, но никак не могла обуздать вкравшегося в душу беса, толкавшего её к необдуманным поступкам. Причём чужой голос нашептывал ей: «Ничего страшного не произошло, ты отдыхаешь после долгих дней одиночества, тебе всё простительно, он увлечён тобой как лучшей женщиной, будь с ним смелей». И Юлия ему непроизвольно улыбнулась (показалось, что опять двусмысленно), чувствуя, как в груди что-то дрожало, словно томительная сила вырывалась из неё, и вот уже будто никакие условности её не сковывали, она была готова на всё…

Они выходили танцевать и потом снова усаживались, чтобы выпить и закусить под весёлые пустые разговоры. Иногда она пила вино и к закускам даже не прикасалась, поскольку думала, будто хмель больше её не разбирает. Потом вели беседы на разные темы, в чём задавала тон – после уточнения имени – всё-таки не Лара, а Лера, которая Юлии стала чем-то даже нравиться. Она приглашала её в туалет, где курила и расспрашивала о жизни, предлагала той закурить. И та, сроду не бравшая в рот сигареты, вдруг закурила. Но от одного ароматизированного дыма табака закашлялась и отчаянно бросила сигарету в урну. В туалете стояло густое облако дыма и возбуждённо звенели женские голоса. Похоже, кто-то чересчур громко выяснял отношения из-за одного и того же мужчины, обзывая друг друга шлюхами. Юлии было унизительно всё это выслушивать, словно оскорбляли её саму, и она торопила Леру скорей уйти отсюда. Её товарка поражалась, что Юлька вела себя как ребёнок, сбежавший в ресторан от суровой опеки родителей, где никак не ожидала столкнуться с мерзкими выходками женщин лёгкого поведения (что они ни больше ни меньше такие, уже не вызывало никаких сомнений). Разве можно ссориться из-за мужчины? Так поступают только молодые парни, когда увлечены одной и той же хорошенькой девушкой, что в своё время она сполна испытала в речном училище. Но об этом периоде своей жизни она очень редко воспоминала – только при случае, вот как сейчас.

Юлии было несказанно весело, что она уже перестала упрекать себя в нарушении условностей, рамок которых она должна неуклонно придерживаться. А вечер между тем вступал в фазу своего наивысшего накала. Николай приглашал и приглашал танцевать, и они движениями своих тел старались попадать в так музыки. На них даже засматривались мужчины и женщины – пожалуй, больше на неё, чем на него, что Юлию очень радовало, потому что она понимала, как это здорово – предаваться тщеславию. Причём она уже давненько этого чувства не испытывала. Кажется, Николай был ослеплён ею полностью, осыпал её признаниями в любви, отчего она испытывала счастье, чего иначе и быть не могло. И Юлия, в упоении от этого чудесного вечера, часто смеялась своим мелодичным приятным голосом. Она даже пыталась пропеть куплет из «Сильвы». А Николай, восхищённый её красотой и околдованный её голосом и таким чудесным пением, просил продолжать. Но Юлия, увы, больше слов не знала…

Она помнила, как Николай заказывал для неё вина, чему нисколько не противилась и с удовольствием пила наравне с мужчинами, чего опять-таки с ней ещё не случалось. Но в своих действиях она не отдавала себе отчёта, уж очень необычайно весело для неё проходил этот вечер. А потом как бы исподволь наступило сумеречное сознание: она уже почти не видела окружающих, а когда они последний раз танцевали, Юлия себя уже не помнила. И очнулась в чужой квартире, причём она смутно помнила, как Николай раздевал, отчего её охватывал безудержный смех. Потом непроизвольно, как бы сами по себе, лились по щекам слёзы. Юлия плакала от жалости к себе, которая переполняла всю её душу оттого, что оказалась в беспомощном состоянии, а мужчина так легко этим воспользовался. Он, похоже, обладал ею столько, сколько хватало у него на это сил, – с первобытной ненасытностью; она чувствовала себя во власти сильного мужчины. Его волосатое мускулистое тело щекотало грудь, соски, так повторялось, кажется, раза два. Юлии показалось, что этот любовный дурман она видела во сне, точно со стороны. И вот она наконец пробудилась, испытала стыд от сознания того, что Николай воспользовался её беспомощностью. Конечно, она не знала, как бы отдавалась ему, если бы была во вменяемом состоянии… Но всё уже осталось позади, о чём ни капли не жалела…

Когда он утром при всём своём параде военного вошёл к ней, Юлия увидела его, точно впервые и удивилась про себя тому, что вчера этот мужчина так легко напоил её и теперь, наверное, думает, что она всегда это делала и с другими…

– Ты уже уходишь? – спросила она.

– Да, труба зовёт, а ты оставайся до вечера, когда я приду со службы. Ты говорила, что у тебя выходной?

– Нет, не могу. Я детей оставила сестре. А ей тоже на работу…

– Хорошо, иди хоть позавтракай, я кофе приготовил.

– Не хочу пока, голова лопается. Зачем ты напоил меня, ведь я столько никогда не пила? – упрекнула она мягко, даже ласково.

– Так я же тебе, дорогуша, насильно не заливал, – усмехнулся ехидно он.

– Ты думаешь, я нарочно напилась? Я даже не знаю, как это произошло, будто в помойную яму провалилась. Что же ты со мной сделал? – вздохнула она, покачав головой, не глядя на него.

– Это ты со мной, а не я! Подъём, подъём, моя хорошая!

– Ты меня прогоняешь? – удивилась с обидой в голосе она.

– Нет, конечно, оставайся хоть навсегда. Видишь, – он обвёл комнату рукой, – живу в этом логове один, как бирюк. Жена отхватила полквартиры. И оставила тумбочку, диван-кровать, стол да пару стульев, остальное пришлось покупать…

– Имела полное право. У неё же твои дети.

– Одна дочь, а сын – полковника Журыкина, вот и обеспечил бы её жильём…

– Ты правда хочешь, чтобы я жила у тебя?

– Сколько можно твердить одно и то же, моя хорошая? – он деланно вздохнул, затем решительно, как она ни противилась, стянул с неё одеяло.

– Ой, Коля, какой бесстыдник! Ты такой грубый? – она закрывала руками интимные места.

– Грех скрывать потрясающеё тело! Ты настоящая Афродита или Венера. Но очень жаль, что мне пора на службу. Вот тебе ключ, – он положил на тумбочку для постельного белья. А потом наклонился, поцеловал, встал и пошёл от неё задом, чуть не наткнувшись на стул. Ей не было смешно, ей было просто грустно, что вчерашний вечер и затем ночь пока не прояснили то, что ожидало её в ближайшем будущем.

Юлия молча провожала его, быстро сграбастав всё одеяло на себя. Николай ушёл – будто навсегда. Она слышала, как защёлкнулся дверной замок, и комната погрузилась в мрачную тишину. Молодая женщина вновь ощутила одиночество и страх перед неизведанной новой жизнью.

Юлия встала, пошла в ванную, наполнила её водой. Как хорошо, что шла горячая, какой комфорт! Она нашла на полочке шампунь, вымыла волосы, посмотрела на себя в зеркало и увидела чуть ниже шеи тёмно-лиловый синяк. «Зачем он это сделал, – грустно подумала не без досады она, – за кого он меня принял? Я же не шлюха!» Юлия достала из своей сумочки косметичку и припудрила след ночной любви. Правда, она не считала, что Николай это сделал от больших чувств; ей всегда казалось, что это всего-навсего проявление неуважения к женщине, как бы напоминание того, кем она является, и сознание этого сильно оскорбляло её самолюбие и гордость.

Она съела яичницу с колбасой, выпила горячего кофе. Затем расчесала высохшие длинные чёрные волосы. Она редко их распускала по плечам – укладывала в какую-нибудь причёску. Такой была вчера: вся нарядная, сияющая молодой красотой, а сегодня как будто привяла, распустила волосы, думая, что так будет лучше скрыть ночной грех от посторонних людских глаз…

Будильник показывал девять часов утра, когда Юлия вышла из квартиры, закрыла замок на два оборота и пошла по бетонным ступенькам вниз.