Читать книгу Новые Глаговки - Владимир Авдошин - Страница 8

– Постарела корова, не покрывается и молока не дает. Надо бы её зарезать, пригласить умельца, – сказала моя мама. – Её Поля звали, по-деревенски – Полюха. Но сил у мамы на это не было, чтобы дома такое убийство допустить. И взяла она веревку, повязала на шею своей буренке и повела в приемный пункт на Подсоле. Сначала через Лаптевскую гать, потом через железнодорожный переезд на Ленинградское шоссе, да там с бочка до самого Подсола шла, то на церковь крестясь, хотя и без креста церковь была по тем временам, то сдерживая слезы, сама не своя.

– Мошницы – где тут? – остановил её шофер.

Тут она заревела белугой и до самого приемного пункта не могла остановиться. Так и сдала, и деньги получила, ревя. А там люди привычные к таким крестьянским драмам. Молчали да подписывали бумаги. Сдала она её и веревку выбросила в канаву, и долго шла, ничего не понимая и не видя никого. И всё ей казалось, что мир кончился.

Что скажешь? Возвращаться – плачь-не плачь – надо. И придется опираться только на одно – на крестьянскую осмотрительность, которая, заранее предвидя это, вырастила молодую телочку. О ней придется теперь заботиться. Вовремя вырастили.

Я тоже плакала, сидя в избе и всё вспоминала, как летом приводили корову доить, а у коровы из глаз текут слезы. А к ним мошка прилипает, и я тряпочкой её по глазницам тру. Жалко мне корову. А корова мне руку лижет, мол, так отблагодарить хочу. А язык шершавый-шершавый.

Как раз в то время коров побросали по новым кабалистическим указам. Многие порезали своих, многие перестали держать, и трава, которая отродясь перед домом да по канавам не росла, теперь заполонила поляны да канавы.

А раз я вызвалась корове пойло отнести, да не умела еще, десятилетняя. А ещё надо спуститься да подняться – везде изгороди, Фу, еле донесла. Поставила перед молодой коровой ведро, а та голову опустила – да и повалила набок. Всё и вылилось. Как мне, десятилетней, это было обидно. Расплакалась, побежала к матери.

– Что случилось? – мать. – Нашла о чем плакать! Значит, не больно хотела пить корова, раз перевернула.

Держать корову – держали, а молоко я никогда не пила, как ни уговаривали. Не могла – и всё. И за коровой ходила, и молоко на дачи носила, а сама не пила.

Тут сравнительно недавно, лет десять назад, пожилая пара остановилась у дома, каждому лет по восемьдесят.

– А где мама? – спрашивают.

– А что такое?

– А мы у вас молоко всё время брали.

– Умерла мама, – скупо ответила Нина.

– А вы та девочка Нина, которая нам молоко в бидончике носила?

– А что такое?

– Нет, ничего, просто мы навестить дачу идем и всё, что с ней было хорошего связано, вспоминаем.

– Ну, хорошо, – говорит Нина.

Мол, идите. Вдруг себе: «А что? По пятнадцать копеек литр был, да принеси, да деньги не сразу, а в конце месяца. Сам держи, сам дои, сам носи на дом за такую цену. Как Хрущев вольную крестьянам дал – все сразу и разбежались. И бидончики с молоком на даче кончились. Крепостных больше не стало. Молоко каждый себе сам стал добывать. Корова-то в убыток была. Прости мою душу грешную, про дачу они пришли вспоминать. Нам это слезками обернулось, ваше хорошее».