Читать книгу Рай. Бин Фрай! - Владимир Буров - Страница 10

Завод И. Тараканы и Домовой. Зайцы. Необходимо не только изображение, но и звук. Сер Пен. Хо уже помощник по финансовым вопросам. Далее, ПП приготовился к жертвоприношению.

Мари Шар на корте Майами. Сзади второй зиккурат. Профессора Во и Ас. Само Время – Фантом вранья. Прямой эфир и рассказ. Реклама – это любовь.

Эхнатон. Атон. Бог – один. Появление человека. Роман – это и есть правда. Метод Аса. Во и его метод унижения. Далее, побег по зимней тайге.

Подъем Пирамиды Солнца. Адам обращается к Терру. Пирамида поднимается все выше и выше. Модули на зиккурате вечности. Синдром первой очереди. Два центра знания. Куда делись российские триста граммов? Адам остается.

Упш не успел заикнуться о санэпидемстанции, как один из Тараканов поднял руку и крикнул:

– Присаживайтесь к нам! Ибо…

– Ибо мы все не съедим, – сказал второй.

Третий только улыбнулся. Кажется, издалека это было незаметно. Может, кто видел, но не я. Тем не менее, говорят, что он улыбнулся. Между прочим, это была она. И ее звали Монте. Она сбежала от мужа, великолепного режиссера, и вступала в отряд Мушкетеров. Точнее, не так:

– Она сбежала от великолепного мужа-режиссера. Некоторые говорят, что потеряла память, когда упала с яхты.

– Да, – сказала И, когда уже сели за стол, – у нас действительно есть Тараканы. Но вы в курсе современных тенденций энергетических воздействий на человека?

– Это вы насчет японской радиации, что ли? – спросил Уп, всегда интенсивно интересующийся политикой, особенно международной. Он положил себе небольшой кусочек краба, за потомством которых И здесь следила лично.

– Дело в том, – продолжала И, – что Тараканы это… Вы в курсе, кто это?

– Нет, – вразнобой ответили ребята. Вполне естественно, что они не знали о пользе в совместном проживании людей и тараканов.

– Тараканы – это Домовой.

– Сильно! – воскликнул ПП. Другие тоже удивились. Но конечно, не Пелевин. Для него мир диких зверей и домашних животных был как родной. Он и сам-то в прошлом был толи шестипалым цыпленком, толи мухой, толи тараканом.

Однажды Пели катался на лыжах. Он увидел на опушке около леса зайцев. Они обозревали поляну.

– Хорошо катается, – сказала Зайчиха. И добавила: – Только идет неправильно. Дурной вкус, и больше ничего.

Пелевин хоть и шел быстрым шагом – остановился. Он перевел дух и сказал:

– Я много раз говорил, что у Зайцев другой вкус. Это вкус опилок. Они же кору едят. Я ведь много раз об этом говорил. Более того, я можно сказать, только об этом и говорил:

– Зайцы вредят народному хозяйству. И хуже всего, что они навязывают вкус своего кикиморского парфюма детям младших классов. Классные дамы со вкусом опилок замучили наших детей.

Вроде бы:

– Обидно, досадно, но – слово на х в ослабленном значении – с ними, с Зайцами. – Но ведь по лесу пройти невозможно:

– Заполонили его лешие и кикиморы! – И смешно:

– И Зайцы туда же. Где их учат вкусу?! Ведь знают же – слово на букву б – что кору едят! А туда же:

– Мама! в надзиратели хочу! Мама! В надзиратели пойду! – Как казал бы Андрей Бит. – Надзиратель он все знает.

Он что хошь обозревает. В двух словах.

Но вот такие Зайцы-обозреватели и отравили Адама. Поймал как-то Змей Зайца-обозревателя школьной стенгазеты. И говорит:

– Я тебя съем, Зайц! Съем, если ты не поможешь мне отправить Адама за решетку.

– Нет, нет. Я его люблю. Я не хочу быть Зайцем-обозревателем. Ведь это все равно, что быть кикиморой в лесу. Меня потом дети бояться будут. А, впрочем, ладно. Что я должна делать?

– Ничего, – ответил З. – Ничего. Почти ничего. Просто дай ему.

– Что?!

– Просто дай ему яблоко, дура.

– Оно отравлено?

– Разумеется. Зачем я буду давать Адаму неотравленное яблоко?

– Ну да. Это понятно.

– Дашь?

– Дам. Но я, что буду от этого иметь? – спросила Зайчиха.

– Ты отправишься вместе с ним. И будешь говорить ему:

– У тебя дурной вкус.

– А почему этот вкус у него появится? Потому что яблоко было отравлено? Или потому что у него уже здесь, в Раю, был дурной вкус, и поэтому он съел отравленное яблоко. Как говорится, разбирался бы в парфюме, не съел бы яблоко, которое ты ему приготовил, и которое я ему дам.

Зе почесал хвостом затылок. Потом сказал, что не надо так заморачиваться, а то он сам потом не поймет, что сделал.

– Просто теперь ты будешь напоминать ему, что у него дурной вкус. Что бы он ни делал. Мол, настоящий, парфюмный человек никогда бы так не поступил.

– Имея все, имея Рай, так бездарно это потерять. Только имея врожденный привкус безвкусия можно было с такой жадностью сожрать это яблоко. Ты сумеешь, – добавил он.

– Да, действительно, – сказала Зайчиха, – иметь такие перспективы, быть, можно сказать, другом Самому и:

– Вылететь, как пробка из Рая. Это надо суметь.

– Прошу прощенья, – сказала И, – вы что об этом думаете?

– О чем? – спросил Пел, сообразив наконец, что И обращается именно к нему.

– Вы о чем думаете? Мы говорим о Тараканах.

– Думаю, вы правы, – сказал Пел, – Тараканы повышают производительность труда.

– Вот-вот, – сказала И, – когда мы переморили в газовых камерах практически всех тараканов – у нас упала производительность труда. А ведь всем уже известно, что к концу года мы должны выйти на миллион Даблов.

– В год? – спросил ПП.

– В год, – ответила И. – Мало?

– Думаю, пока хватит, – сказал ПП.

И только вздохнула. Она ведь не знала, что это сам ПП. Что он мог ей дотацию дать. Впрочем, вряд ли. Он сам привык брать дотации у олигархов. Чуть что:

– Дайте мне то, дайте мне се. У вас не убудет. Я не удивлюсь, что и Даблы также начали строиться. Изобрел Эйно – ученый из министерства Нано – этот самый Дабл. Да денег нет, чтобы его производить. И вот, пожалуйста, И дала денег. Купила всю технологию на корню. И сама стала производить легендарные Даблы. У меня, правда есть одно сомнение:

– Даже при стрельбе из лазерной винтовки изображается звук. Как говорится:

– Хоть пукни, но стреляй так, чтобы было слышно. – А в Дабле, говорят, ничего нет. Одна автоматика. Как ездить-то? В голове ведь много чего не умещается, но и мало тоже. Руками ведь все похватать хочется. Переключиться, так сказать, из миссионерской позы в классическую, древнюю.

Тараканы заказали музыку. На сцену вышел Миша. Так он всегда представлялся. Наверное, для того, чтобы не заподозрили:

– Этот парень:

– Не певец. – Тогда гонорар упал бы вдвое. Ведь певцу надо иметь имя. Как имела его Людмила Гурченко. Но сегодня она умерла. Жаль. Очень жаль. Но имя останется. Да и вряд ли она умерла. Здесь не умирают.

– Давай, Миша! – заорали пьяные Тараканы. И Миша дал:

– И в какой стороне я ни буду, по какой ни пройду я траве – друга я никогда не забуду. Если с ним повстречался в Москве-е.

(Здесь и других местах романа эта фраза – стихи В. Гусев)

Потом ребята начали танцевать. И что странно, как сказал Сори, их становилось все больше и больше.

Потом привели Пенка. Он был не против. Но парень только что лег спать. Его подняли.

– Ребята, вы че, я не могу. Голоса скоро не будет, чтобы у вас здесь петь. – Дело в том, что Серега пел здесь не только в концертном зале, но и прямо в цехах. Он сам на это нарвался. Сказал, когда за ним пришли:

– Хочу почасовую оплату. А ведь мне эта ваша буржуазная канитель ни к чему. Я работаю профессионально.

– Ну, окей, – ответил тогда Хо, только что вступивший в должность помощника И по финансовым вопросам. Я всегда говорил, что фильмы Голливуда сделаны по древней классике. Голливуд – это не место для упражнений русских критиков, а место, как сказал бы Ньютон, стоящее на плечах гигантов. Ибо:

– Куда ни посмотри – все повторяется. Все, что было сказано в Голливуде, повторяется здесь. Я помню побег из Шоушенка. И вот на тебе: этот Хо только недавно работал контролером ОТК, а вот уже занимается финансовыми отчетами И. Ох, доведет он ее до Цугундера. Хотя с другой стороны: куда уж дальше? Некуда.

– Я знаю, ты парень не очень бедный, – сказал Хо. – Тысяча в час тебя устроит?

Певец не стал торговаться. Он так и сказал:

– Я так всегда и беру: сто баксов за каждый мой год непоступления в Гнесинку.

– Сто баксов в час?

– Почему в час? Каждые шесть минут.

– Давай так. Недавно мне дали семнадцать лет. Скоро будет еще больше. Они не успокоятся, пока цифра моего срока не достигнет ста пятидесяти лет. И знаешь почему? Они боятся, что я проживу больше. Давай по сто долларов за семнадцать минут рабочего времени. Семнадцать умножаем на число дней, за которые был создан мир. Получаем сто.

– Я не понял, что такое эти сто? Ты меня не путай, банкир. Я певец, а не лох, которого можно запутать делениями и умножениями целых и не очень чисел.

– Все просто. Ну че ты паникуешь? Ты будешь получать не тысячу за шесть, а ту же, понимаешь ту же тысячу, но только за семнадцать. Но не простые семнадцать, а рабочие. Будешь петь не только на концертах, но и прямо на конвейере. Это тебе не пять часов в день, а если хочешь, то и пятнадцать. А то и семнадцать, – добавил Хо.

– Ты за кого меня держишь, комсомолец? Я не гастарбайтер. Чтобы по пятнадцать часов в день петь.

– Ты не гостарбайтер, и петь по пятнадцать часов в сутки не обязан. Но имеешь право. Тебе не надо будет больше искать работу. Вышел на конвейер, спел – получил. Плюс пять процентов от повышения производительности труда.

– Десять.

– Почему десять?

– Ну, по Ле-Ниниски. Чтобы была заинтересованность.

– Ладно. Вижу, ты тоже был комсомольцем когда-то. Пой певец за… восемь процентов от повышения производительности труда. Мы им наштампуем этих Даблов… Ролсс-Ройс закроют за ненадобностью.

Пенк запел:

– На призыв мой тайный и страстный. О, друг мой прекрасный, выйди на балкон. Так красив свод неба атласный, и звездный и ясный струн бечевен звон. Озари-и тьму ночи улы-ы-бкой, и я стан твой ги-и-бкий обниму любя. Мы одни-и! Никто не узнает, пока не светает, выйди на балкон. Звезд огни дрожат и мерцают! И ввысь посылают струны тихий звон.

– Друзья мои, – сказал Сер Пен. – Сегодня я бы спел здесь вместе с Людмилой Гурченко. Давайте споем вместе, споем за нее, как будто она здесь с нами. И он продолжал:

– Звезд огни дрожат и мерцают, и ввысь посылают струны тихий звон-н. Мы одни. Никто не узнает. Пока не светает. Выйди на балкон.

Тараканы встали и начали танцевать и обниматься. Они звенели бокалами и плакали.

– Откуда столько Тараканов? – спросил Уп. – Неужели они так быстро размножаются?

Далее, ПП приготовился к жертвоприношению.

Что-то произошло на Пирамиде Солнца. На третьем зиккурате Пирамиды Луны все присели. Они увидели в высоте прелестную женщину в сапфировом платье до самых пяток. Хороший цвет. Как спортивная комбинация у Марии Шараповой, когда вчера она выходила на корт Майами. Такая же, только длиннее и темнее, такого насыщенного сапфирового цвета. На голове у леди была золотая корона. Два луча поддерживали эту статую свободы. Один шел от пирамиды Солнца, другой от пирамиды Луны. Хина поставил ПП спиной к обрыву. Куда я буду падать, успел подумать ПП. Ведь сзади второй зиккурат.

Немой Жи привычно переложил дубину из одной руки в другую. Потом застучал по ладони. Это означало, что Жи говорит прощальную речь.

– Не болтай, – сказал Хина, – работать надо. – Жи застучал еще быстрее. Практически это было семь сорок. С выходом.

Но в голове ПП это отдавалось по-другому.

– Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится:

– Ветер северный умеренный до сильного. Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится ветер северный умеренный до сильного. Ла-ла-ла. Ла-ла.

Немой Жи неожиданно начал снижать темп. И дело не в том, в его буйной голове сработал какой-то тайный корпоративный код.

Это мушкетеры начали штурмовать зиккурат. Лев Толстой, Дартаньян, Монте и их отряд. По совету Хо И наняла этот отряд Мушкетеров.

– Зачем? – спросила она. – У нас есть две Пирамиды. На одной работают Хина и Немой Жи. На другой – сладкая парочка профессоров:

– Во и Ас.

– Но их многое объединяет, – сказал Хо. Вот пример того, как сам идеолог трепологии говорит правду. Точно три точки, необходимые ПП у него были. – Нужна альтернатива. Кто такие мушкетеры? Это люди, которые говорят правду, даже если она не совпадает с исторической правдой. Кардинал Ришелье, например, был более прогрессивный, демократичный деятель, чем практически бездеятельный король Людовик. Но, увы, правда есть и выше исторической. Кардинал обманщик и убийца, а король строгий супруг, имеющий право любить не только королеву. Этакий Олег Таб.

Или:

– Кто больше:

– Парень или девушка?

Говорят, однозначно, что парень. А девушка должна ему подчиняться. Но также однозначно можно сказать, что девушка только тогда подчинится парню, когда она сама будет первой. А так как первой она быть не может, ибо не знает с чего начать, что вообще надо делать. Следовательно, первым должен быть мужчина, но делать он первым должен дело не как первый, а как второй. Иначе она делать ничего не будет. Сделал первым, но этого мало. Надо еще доказать ей, что это не он был первым, а она. Собственно, и доказывать ничего не надо. Леди сама скажет, что она была первой. Почему? Ведь сказано же:

– Подчиняйся ему! – Она и подчиняется. Подчиняется ему, чтобы он был первым. Потом опять подчиняется ему, что она была первой, а он вторым.

Потом историки говорят:

– Это был он, а не она. Ибо на месте исторического действия мы нашли мужские тапочки. Увы, но это не доказательство. Она специально могла носить мужские тапочки или мужскую шляпу, как любовница Хемингуэя.

Один парень сказал, что самый устойчивый человеческий и исторический фантом – это вранье.

Многие думают, что в Библии много вранья. Врали, врали и врали. Зачем? Просто неумышленно. Переписывали раз, переписывали семьдесят раз семьдесят переписчиков. Ошибиться не мудрено. Они ведь не были очевидцами событий, описанных в Евангелии, значит, им приходилось додумывать, чтобы события выглядели понятно. Делали вставки, так как переходы казались им нелогичными. Это не говоря о том, что были не только переписчики, но и переводчики. И те, и другие весьма вероятно могли толком не понимать, о чем идет речь. Одни говорили:

– Я верю, но в Воскресение не верю. – Другие им отвечали:

– А тогда вы вообще не верите. – И именно эти люди, а не марсиане, не сверхсовременный компьютер занимался текстами Евангелия.

Тем не менее, все эти рассуждения совершенно не верны. Не верны, ибо само время, точнее сама конструкция текста является не убиенным фантомом вранья.

Все историческое время делится на два времени. На собственно историческое, то есть на прямой эфир, и на то, что было после большого взрыва. Это не похожие времена. Сколько времени длился прямой эфир, сколько живет частица в коллайдере? Очень малые доли секунды. А дальше что? Дальше мир уже не будет таким, каким он был в коллайдре, в прямом эфире. Представьте себе такси, в котором водители для рекламы раздают пассажирам карточки с номерами телефонов. Это прямой эфир. А после большого взрыва ситуация стала иной. Теперь уже не только раздают пассажирам карточки с телефонами, но и идет реклама по телевизору. Это большая разница. Было:

– Я знаю номер этого такси. – Стало:

– Я знаю, что все знают. Все знают номер этого такси.

Что меняется? Так как я знаю, что многие ездят на этом такси, то значит, оно престижное. А престижным оно стало почему? Потому что надежное, в нем много машин, так как всегда есть свободная машина. Если машина свободна потому, что нет заказов, то это ошибочный вывод: водители, не имея заработка, уволились бы, и машин стало бы мало. А если машин мало, то и не дождешься, пока за вами приедут. Следовательно, заказов много. И, значит, это такси, где Семерки, например, лучше такси, где машины классом выше, например, Рено Логаны. И тогда, как историческая, пойдет информация, что в такси, где были Семерки во время большого взрыва, то есть всего одно мгновенье, будет видно, как такси с Логанами.

Получается, что в прямом эфире это Семерка, а в рассказе это Логан. И никто ничего не врал. Само время изобрело этот фантом. И он, значит, уже не фантом, не выдумка, а:

– Это и есть реальность!

В прямом эфире был один автор, а после рекламы их стало два. Как только появляется прошлое, так появляются два автора. Автор и герой. Мир уже из просто мира становится:

– Театром.

Первое мгновенье – это прямой эфир, потом уже рассказ. Так как появилось прошлое. Потом и прямой эфир, и первый рассказ будут находиться в третьем рассказе, потом в четвертом. И так далее. И возникает дерево, о котором и говорил Иисус Христос. Дерево, вырастающее из самого маленького горчичного зерна. Из частицы, живущей в коллайдере. Из прямого эфира.

Время само превращает легендарную рабочую Семерку в Хаммер или в Дабл на воздушной подушке. И неизменной историей является только сама:

– Метаморфоза.

Напрасно многие думают, что они до сих пор частицы, живущие в коллайдере. Как сказал Экклезиаст:

– Все уже было. – Все уже в прошлом.

Мир меняется после рекламы. Следовательно:

– Реклама – это любовь.

Говорят, что по историческим данным, Иисуса Христа никто не знал. Не знал тогда, две тысячи лет назад. А сейчас знают почти все. Александр Мень возражал, что письменные свидетельства, что Иисус Христос был, есть. И он приводит два или три примера. Но это ничего не меняет. Все равно противоречие остается:

– Тогда это было ЧП районного масштаба, а сейчас мирового. Было событие, а сейчас это:

– Роман.

Вот я вам рассказал, как это происходит. Тогда этого не было, а сейчас есть, ибо, как сказал Иисус Христос:

– Дерево растет.

В принципе, можно сказать, что уже и тогда всё было. Как? Ведь не было между верующими отношений:

– Я знаю, что ты знаешь! – Просто:

– Я – верю.

Попытка первой рекламы была сделана Эхнатоном. Это попытка введения Единого Бога. В этом весь смысл единого бога. Если все знают, что бог один, то и информация ко всем поступает одна и та же. И каждый верующий уже может сказать себе:

– Я знаю, значит, знают и другие тоже самое. Я знаю, что все знают, что бог это Атон.

Тогда это не прошло. А Иисусу Христу это сделать удалось. Не имея Библии, люди уже были объединены. И посылка этому объединению была:

– Бог один.

Вера, невидимая со стороны, невидимая историками, тем не менее, уже тогда существовала. ЧП районного масштаба, таким образом, уже тогда было романом. Но невидимым для историков. Роман видели только верующие. Их объединял:

– Единый Бог. Он менял:

– Я знаю. На:

– Я знаю, что все знают. – Менял одинокий голос, голос:

– Вопиющего в пустыне на голоса:

– Автора и героя романа.

Можно сказать, что и человек появился благодаря вранью времени. Исторически существовал только Бог, а человек появился только тогда, когда появилось прошлое.

Человек появляется только в романе. Не зря Диккенс маленькие рассказы называл романами.

Следовательно, претензия, что Библия – это не правда, а художественное произведение, роман – не состоятельно. Ибо именно роман это и есть правда. Историческая правда.

В то время, когда мушкетеры штурмовали пирамиду Луны, пирамида Солнца отделилась от Рая и зависла. Действительно, она стала похожа на летающую тарелку. Как это и предсказал Сид. Странно, но именно на тарелку, а не на пирамиду. Дело в том, что пирамида крутилась, и создавался эффект тарелки. Пирамида сплющивалась и расширялась, как волчок.

Далее, что произошло на Пирамиде Солнца.

Эти ребята, Во и Ас, не сбрасывали людей с зиккурата, ибо…

Ибо они просто заговаривали людей до смерти. Еще раньше, на Земле, они доводили чувствительных студенток до обмороков. Таким запечатывающим зиккуратом у Аса была фраза:

– Это надо отчетливо понимать. – Как гвоздь она забивала в голову студентки только что преподанные знания. Девушки падали в обморок. Сначала думали, что от беспредельной любви. Но девушки на следующий день сдавали экзамен на отлично.

– Маг, – говорили некоторые шепотом. – Маг советского образования. – И действительно, этот парень часто спускался с кафедры весь в поту. Хотя не носил желтую кожаную куртку, как его напарник Во. Во сначала носил коричневую. Но потом понял, что не надо оригинальничать. Надо быть:

– Как все. То есть делать так, как делал академик Лысенко. Желтый это же ведь цвет Солнца. На него в первую и в последнюю очередь надеялся академик. Не считая, разумеется пчел и нашего друга Эстэ-Лина. Фразой, которой Во вгонял студенток в гроб, были слова:

– Твой рост ниже предполагаемых исторических обстоятельств.

Я тут может быть, сказал не совсем точно, что он загонял студенток в гроб.

А может быть, и правильно. Может быть, этот парень считал ребят, которых приносил здесь в жертву, своими бывшими студентками. Только там, на Земле, он доводил их, как и Ас, до обмороков, а здесь он использовал еще эффект Чарли. Имеется в виду Чарли Чаплин. Щурился, как кот, надевал длинные башмаки с загнутыми золотыми носами, несмотря на то, что был в своем обычном концертном серо-синем костюме, как у члена правительства. Его прием правильнее называть эффектом Фокусника, потому что Чарли Чаплин становился маленьким не для того, что потом умереть, а наоборот, он закреплялся на этом рубеже, на том рубеже, где уже нельзя проиграть. Все пули летят поверху. Ну, примерно, как Александр Матросов.

Во внушал обратное:

– Маленький человек не удержится. – Вот, как Шарапова сейчас:

– Что ни делай – бесполезно: мандраж не проходит. Все делается правильно, но все шары летят мимо. И обида у нее не проходит. Она думает:

– Почему нельзя играть по-человечески? Как все. Ведь противник не делает ничего особенного, а выигрывает. Почему ей надо унизиться до хлопка одной ладонью? Тем более, что она уже согласна и на это. Но не получается! Что собственно обидно? Обидно, что она обязана проиграть! Как будто кто заставил Машу подписать этот договор о проигрыше. Но явно, что не человек, а дух. Невидимый человек. Он заставляет ее проигрывать без предварительного уведомления. Остается сражаться, как самурай. Как:

– Том Круиз. – Но как сражаться, если рука дрожит и не держит меч? Прошу прощенья, ракетку.

Остается только молиться.

– Отче наш. Сущий на небесах. Да святится имя Твое, да придет царствие Твое. Да будет воля Твоя. И на Земле. Как на Небе. – Других вариантов нет. В самом человеке не осталось даже самой малой величины. Только память о Боге.

Пирамида поднялась, потому что сопротивление, оказанное Ксе, Сидом, и Адамом, оказалось очень сильным. Во не ожидал. Все знали, что эта пирамида, Пирамида Солнца является не антенной, связывающей Рай с Млечным Путем, как все Египетский пирамиды, и как Пирамида Луны, а это Космический Корабль. Но никто еще ни разу не видел, что он на самом деле может подняться вверх. Думали, что это просто легенда. Никто даже толком не знал, что надо сделать, чтобы поднять эту Пирамиду. Как никто не знает, что такое Золотой Меч, скрывающий Рай. Но оказалось, что сопротивление, которое оказали воздействию ученых Адам, Сид и Ксе, привело к возникновению Сиреневого Ветра. По другим данным его называли Фиолетовым. И он поднял Пирамиду.

Далее. Побег по зимней тайге.

Ас присоединился к Волу. Его отчетливые гвозди летели в жертв, как из скорострельного пулемета, который использовался немцами против конного корпуса русских, направлявшегося из-под Вишеры на Любань. Кстати, Том Круз сражался против пулеметов со скорострельностью двести выстрелов в минуту. Это не много, это в десять раз меньше, чем били пулеметы по коннице Гайда, выступившей из-под Вишеры На Любань. Но это уже было в девятнадцатом веке.

Адам приложил все силы, чтобы не улететь вниз с зиккурата. А это уже была не высота пирамиды. Это было в три раза выше. Пришлось обратиться за помощью к Терру.

Страшно отделяться от своего тела. Ни Ксе, ни Сид не смогли этого сделать. Только Адам. Ведь он был прирожденным Аватаром. Он вошел в пещеру, где сидел прикованный цепью Терр, и крикнул:

– Те! Те! Терр! – Дракон слетел вниз.

– Зачем я понадобился тебе, Адам? – печально спросил Терр. – Меня посадили в эту тюрьму, а ты не ударил палец о палец, чтобы помочь мне.

– Я не знал, – ответил Адам.

– Если ты не знал, значит, никто не знает, – ответил Терр. – Ты чего, собственно, хочешь?

– Останови Пирамиду Солнца.

– Это будет равносильно падению самолета. Вы разобьетесь.

– Может быть, есть возможность спрыгнуть с парашютами? – спросил Адам.

– Пирамида ведь крутится, правда? – спросил Те.

– Правда, – ответил Адам.

– Вас закрутит круговым потоком. Понимаете?

– Я понимаю, – сказал Адам. – Мы попадем в смерч. – И добавил: – Сейчас меня разбудят. Пожалуйста, быстрее, дай мне совет.

– Хорошо, я скажу, что надо делать в этой ситуации. Но ты пообещай, что в следующий раз, Адам, ты отпустишь меня.

– Окей, – поспешно сказал теоретик.

Адам надеялся, что он, Ксе и Сид сразу окажутся внизу, на земле, но скоро понял, что просто вернулся назад в свое тело. На Пирамиду Солнца.

– Он живой! – крикнула Ксе. Ветер то поднимал, то опускал, то крутил ее зеленые волосы вокруг головы. Сид с трудом приблизился.

– Они ушли через люк! – крикнул Сид.

– Он имеет в виду лекторов, – добавила Ксе.

– Люк закрыт, мы не можем туда попасть. Что нам делать, Адам?

– Пирамида поднимается все выше и выше. Мы погибнем. Сделай же что-нибудь, Адам.

– Все уже сделано.

– Ты уверен? Что-то не видно никаких изменений. Все по-прежнему очень плохо.

– Сейчас, сейчас, – сказал Адам, – все будет нормально.

– Так же сказал Адам, когда очутился на Земле, выпав из Рая, как птенец из гнезда, – сказал Сид.

Пирамида продолжала крутиться и подниматься все выше и выше.

– Мы погибнем. Это без вариантов, – сказал Сид.

– Я не знаю, с кем ты договаривался, – сказала Ксе, – но, пойми, он тебя обманул. Эх, Адам, Адам, а ведь я тебе так верила. Я даже когда-то мечтала стать твоей женой. Для тебя это было бы большим счастьем. Теперь, конечно, это уже невозможно. Ты обманул меня. Ты обещал. Как ты обещал спасти меня! Как ты клялся! Теоретик недоделанный. Чтоб тебя никогда не пустили в Рай. Адам! Ты должен, что-то придумать. Ты должен нас спасти.

– Я думаю. Пожалуйста, не мешайте. Представьте себе, что я Джек Лондон, живущий в своем большом парке. Чтобы дойти до моего дома вам понадобится несколько часов. При всем желании вы не сможете помешать мне додумать мою великолепную идею.

– Здесь должны быть отстреливающиеся капсулы, – сказал наконец Адам.

– И где, ты думаешь, они находятся? – спросил Сид. На гладкой поверхности пирамиды не было никаких выступов.

– Если здесь и есть катапульты, то они выводятся кнопками, – сказала Ксе. – Невооруженным глазом ничего не обнаруживается.

– Ракеты находятся на четвертом зиккурате, – сказал Адам.

– Мы не сможем туда забраться, – сказал Сид. – Слишком высоко. А мы не умеем летать.

– Я умею, – сказал Адам. – Не будите меня пять минут. Я выйду из себя и посмотрю, что находится за окнами четвертого зиккурата.

Он поднялся на четвертый, самый маленький уступ, называемый зиккуратом вечности.

Действительно, в окнах стояли модули. На них можно было улететь с Пирамиды Солнца.

Адам приблизился. Модулей было три, а в двух уже сидели люди. Это были Во и Ас. Как сказала одна девушка:

– Мне понадобилось две недели, чтобы понять, что происходит. – Ничего удивительного, они поднялись сюда на лифте, сделал вывод Адам. Но они захватили два двухместных модуля. Зачем? Только для того, чтобы меньше досталось нам. Тут ракеты ушли в Сиреневый Ветер.

Адам сел в третий, оставшийся модуль, и попытался запустить его. Увы, он был не всемогущим. Для запуска нужно было реальное тело. Он усмехнулся.

– Я свободен, но не могу улететь. О какой же свободе выбора говорят? Я хочу быть свободным, только будучи несвободным. А как свободный человек я не могу ничего сделать, чтобы спастись.

Он вернулся на Пирамиду Солнца.

– Мы уже очень высоко, – сказала Ксе. И добавила со слезами на глазах: – Теперь мы не сможем спрыгнуть даже с парашютами. Что будем делать?

– Богу молиться, – ответил Адам. – Многие считают, что Бог теперь уж не разговаривает с людьми. И напрасно. Разговаривает. Просто надо знать приметы, когда это происходит. Вы знаете о существовании синдрома:

– Первой очереди? – Не в том смысле, что вы имеете право быть первыми в каждой брачной ночи, а вы имеете право быть первыми в своей очереди в кассу универсама. Пятерочки там, или Копейки. Дело в том, что всегда находится кто-то, кто хочет пройти впереди вас. Он стоит за вами, думает, чтобы такое придумать, чтобы пройти впереди вас. Вы стоите, стоите вместе, уже прошло пять человек. Наконец подошла ваша очередь. Кассир уже смотрит на ваши товары, которых наименований так пять, шесть. Но вдруг, а точнее вы так и думали, эта дама говорит:

– Можно я пройду без очереди? У меня без сдачи. – И держит полный кулак мелочи. Стояли, стояли вместе двадцать минут и вот на тебе: как только подошла ваша очередь, она говорит:

– Можно я пройду вперед? – У вас среди покупок уже нет пластмассового тазика. В Пятерочках и Копейках есть отделы хозяйственных товаров. Там продают пластмассовые тазики, туалетную бумагу, такую мягкую, двухслойную, желтую, зеленую, белую. Раньше вы всегда брали тазик, чтобы спокойно стоять в очереди. Вы знали, если кто-то попытается пройти вперед, вы сможете надеть ему на голову этот тазик и не пропустить вперед. Теперь вы стали добрее. Вы уже не берете тазик, вы берете мягкую желтую двухслойную бумагу. По четыре рулона в упаковке с запахом полевых цветов. Исторически, я думаю, это правильный выбор. И ей бьете по голове, обгоняющих вас через двойную сплошную. Прошу прощенья, я имел в виду очередь в кассу Пятерочки.

– На тебе, на тебе, на тебе! Не лезь – слово на букву б – без очереди.

Теперь, я надеюсь, вы поняли, что именно в это время Бог смотрит на вас. Понимаете? Как только вы увидите, что кто-то лезет вперед вас без очереди:

– Улыбнитесь. – Ведь вы знаете уже, что на вас смотрит Бог. И вы улыбаетесь именно ему.

– Привет! – И Он тоже машет вам рукой:

– Привет, друг!

Обгоняющая вас дама думает, что вы улыбаетесь ей. Да ради Бога! Пусть думает, что хочет. Вы-то знаете, что разговариваете:

– С Богом. – Как это бывало и раньше. Давным-давно.

А иначе, сами по себе, вы не преодолеете этот Синдром Первой Очереди. Вы так всю жизнь и будете пользоваться пластмассовыми тазиками и, в лучшем случае, мягкой двухслойной туалетной бумагой. Вы пропустите сеанс связи с Богом. Кажется, так просто сказать:

– Да, пожалуйста, леди, проходите вперед, мне некуда больше спешить. – Нет, нет и нет! Ничего не выйдет. Вы сможете пропустить ее только:

– Улыбнувшись Богу.

Между прочим, именно поэтому, как доказал благородный Виктор Ерофеев, человек стал глупее. Не потому, как говорят некоторые биологи, что история режет самых умных, чтобы масса, как говорил Никита Сергеевич, была устойчива, а потому, как сказал Ньютон:

– Что не надо иметь мозг в тысячу шесть сот граммов, а достаточно всего тысячи триста граммов, чтобы:

– Встать на плечи гигантов. – Когда человек имел большой вес мозга в тысячу шестьсот граммов, он танцевал от печки. Всегда начинал историю заново. С семнадцатого года. Триста граммов мозга стали не нужны, так как этот вес заменила:

– Вера. – Вместо одного появилось два центра знания. Один у Человека – другой у:

– У Бога.

Эта теория верна везде, но, похоже, только не в России. Куда делись российские триста граммов? – Вот вопрос.

– Вот, я вам улыбнулся, и теперь я вижу кнопки лифта, который поднимет нас на четвертый зиккурат, – сказал Адам. Это были…

Это были незаметные плиты пола. Они были незаметны, потому что все плиты на первый взгляд, взгляд сверху, были одного цвета. Но Адам показал своим друзьям, как надо смотреть. Он приложил голову к полу. Как для молитвы. Но не стал стучать ей о желтые мраморные плиты, как обычно делают отчаявшиеся люди, а повернул голову в профиль.

– Сделайте, как я, – сказал он.

И они увидели у самой стены четвертого зиккурата две оранжевые, как спелые марокканские апельсины Бон и Клада, плиты. При чем здесь Клад? Это, как в песне: Бон их жарила, Клад их возил.

– Левая кнопка – это вниз. Правая вверх. На небо.

– Это если считать, с какой стороны? – начал было Сид, но Адам сказал, что сейчас эти шутки с теорией относительности не уместны, ибо плиты находятся у стены, как кнопки обычного лифта. Только что на полу. Левый это слева, и значит, это вниз. А правый наоборот.

Далее, Сид и Ксе улетают, а Адам остается. Для него нет места в двухместном модуле.