Читать книгу Петр Первый - Владимир Буров - Страница 10

Многие заволновались, что не успеют занять очередь на это достойное мероприятие, и как обычно раздрались кто только с кем мог.

Парень в это время попросил кабатчика вынести ему стол и две больших бадьи:

– С тем, чтобы хотя в одну из них человек мог влезть полностью.

Один ушлый парень, а был это именно Василий ляпнул:

– Дак, не изволите ли прямо сейчас выдать деньги?

– С какой стати? – спросил этот мужик в шляпе, и даже положил гусиной перо не как обычно за ухо, а прямо в чернильницу.

– Сёдня полнолуние.

– Откуда знаешь?

– Видел намедни луну.

– Она была полная?

– Нет ишшо, но двигалась в этом правильном направлении.

– И ты уверен, что сегодня полнолуние?

– Однозначно.

– Также однозначно отвечу тебе, умный человек: деньги, – он поднял указательный палец вверх, – только со следующего полнолуния. – Логично, – ответил Василий, но, – он тоже поднял вверх указательный палец, – аванс должен быть обязательно сейчас.

– Ладно, тем, кто сможет назвать своё фамилиё вместе с отчеством и продержаться пять минут под водой – выдам деньги.

– Вы не уточнили, сколько, – встрял в это дело и Иван.

– По рублю. – И не успели ребята высказать свои возражения, что так не делается, вы обещали намного больше, как он добавил: – Хорошо, по полтора, но только серебром.

– А вы хотели дать золотом?! – ахнули многие, а высказался только один Степан. – Дак…

Но было уже поздно, как сказал незнакомец:

– Слово не Веселый Роджер – потонет, никто не подаст руку помощи. Завсегдатаи кабака и его стенки для игры в Железку полезли в бочку, но были приведены к порядку этим, которого после того, как он показал мешок – правда небольшой, с кошелек мадам Софьи – родной сестры Петра Первого, правда, рожденной не от Нарышкиных, а только от Милославских, – стали называть, как это всегда и принято: без затей, а так, по его же собственным словам:

– Весёлый Роджер.

Все были согласны, так как никто не боялся плавать по Москве-реке, где не было бурь, что и констатировал Степан, первым прошедший испытание водой, продержавшись под широкой доской, которой его накрыли две с половиной минуты, засчитанные ему за пять:

– Так вы, мин херц, считали очен-но медленно, – заступился за Степана хозяин заведения, в надежде, что и его как-нибудь пропрут на корабль – лодку, мэй би, как говорят некоторые, которых называют:

– Незнаю, – имеется в виду американцев, а не австралийцев, которых, собственно и назвали Незнаю только потому, что подумали:

– И здесь опять первые американцы, которые только и знают, что ничего не знают:

– Здесь и тонуть негде.

И этого парня тоже, скорее всего, приняли за Незнаю, которые любят деньги, и особенно в чистом золоте, поэтому не очень удивились, когда он расстегнул рубаху в цветном исполнении, и взглянул на часы, золотые часы, висевшие, скорее всего, тоже на золотой цепочке, и констатировал:

– Зачет, где-то пять с половиной – шесть минут точно.

Степан тут же хотел отказаться от дальнейших предисловий:

– Рожденный на суше – не может жить в воде, – сказал он.

– Ты вырос не на суше, а на берегу.

Многие думали, что на берегу уже есть трехэтажная вышка, с которой их обещались кидать вниз, прямо в воду, которой хорошо, если налито тут достаточно, чтобы потонуть, но нельзя разбиться, достав носом до дна.

– Кто прыгнет с третьей вышки – тот может претендовать на звание боцмана, – сказал Роджер.

Залезли многие, но конечно не все, хотя и поняли:

– Получать придется в три-четыре раза больше обычного матроса.

– Если боюсь высоты, но согласен быть артиллеристом – мне сколько вы будете платить?

– Чего больше, я не понял? – ответил этот неизвестно чей резидент.

– Я имею в виду пока что только деньги, – сказал Иван.

– Что еще ты мог вообразить? – спросил Роджер.

– Звание.

– Какое звание?

– Обер-лейтенанта.

– Ты немец?

– Нет, но слышал: уже есть и русские лейтенанты.

– Как, ты говоришь, тебя звать?

– Иван.

– Мил человек, Иван, чтобы быть лейтенантом надо знать звезды, ибо в море кроме них больше нет друзей у матроса.

– Так я знаю, где находится Полярная Звезда.

– Уверен? А если уверен, при случае проверю.

Думали, никто не прыгнет с третьей вышки, но как только сам Незнаю показал пример, прыгнув с нее прямо вниз головой, так полезли почти все, но прыгнул сегодня только один Степан, но и то только ногами вперед и предварительно помолившись на коленях. И стал первым кандидатом, как было констатировано:

– А бомбардиры, али в боцмана, а также есть надежда стать прапорщиком.

Когда Степан поздней ночью рассказал Софье о её надменной затее, то получил радикальный ответ:

– Ай доунт ноу.

– Что-с?

– Я ничего не знаю об этом инциденте.

– Не может быть! – очень удивился Степан, – ибо возникает закономерный вопрос: кто это, если не ты организовала?

– Так Петруха, наверно, – ответила Софья, – ему делать-то, чай нечего, вот и мучается дурью.

– Почему?

– А каки у нас матросы, если не токмо плавать, но ходить умеют только напившись допьяна.

– Да?

– Да. Хотя, как ты правильно говоришь, возникает неразрешимое противоречие. И кстати: он разговаривал на чистом русском языке?

– Абсолютно, даже с матом, правда, не часто.

– Не часто это наоборот подозрительно.

– Да?

– Да.

– Я тоже так думаю.

– Вообще, я думаю, – сказала Софья в голом виде, практически, наливая два бокала вина, которое привез Петруха из Амстердама всем своим друзьям и родственникам, иногда даже простым знакомцам, как-то:

– Какому-то хрену Меньшикову.

– Действительно, – сказал Степан, – если это ваш денщик, или еще хуже: адъютант, то и таскайте его всегда за собой, чё иво в Москве-то оставлять, как соглядатая – наблюдателя. А?

– Бэ.

– В каком смысле? – удивился Степан.

– Я говорю, надо было свово чека ставить в денщики к Петрухе.

– Да?

– Однозначно.

– Я в то время думал о своем – твоем Семеновском полке, а это чисто административная полицейская работа. Я, – я повторил Степан, – ей не обучен.

– Найди себе напарника, который будет отвечать за эту контрабанду. Есть такой?

– Так не знаю.

– Вот этот Незнаю, которого ты вчерась встретил в кабаке.

– Рядом.

– Да, рядом, у игорной стенки в железку.

– Не думаю.

– Почему?

– И знаешь почему? Он нас облапошит. Ушлый, я тебе скажу, парень!

– В карман к нему руку не засунешь?

– Однозначно, я даже за пазуху не смог к нему залезть, чтобы спереть драгоценные золотые часы.

– Наследство?

– Да, бабушкино, наверное, цены необыкновенной.

– Зря не украл.

– Не мог, говорю тебе, царица.

– Наедине ты мог бы обращаться ко мне, как-то иначе.

– Как? Сафьяновые сапожки?

– Чё ты плетешь-то! Какие еще на хрен, сафьяновые сапожки, зови просто…

– Подожди, подожди, я догадаюсь сам! – Степан встал, прошлепал босыми ногами к столу, накрытому как на свадьбу практически, выпил немного, налил и Софье, и подал с заветным словом:

– Пир-рат-рица.

Она была рада, что окаянный, а догадался!

Решено было, что Степан будет и полком командовать, и в Веселом Роджере прислуживать, чтобы понять, наконец:

– Что, собственно, происходит?

Александр доложил Петру, что:

– Немного недоволен его недоверием.

– Что не взял тебя с собой в Роттердам? – спросил Петр, пока что безуспешно пытаясь выточить на станке куклу, чтобы закрепить ее на носу первого русско-амстердамского 58-ми пушечного трехмачтовика.

– Зачем ты ее опять точишь, мин херц, как будто хочешь наделать целый женский батальон? Или думаешь, столько кораблей у нас будет?

– Рожа ее мне почему-то не нравится, – ответил Петр. – Нет в ней ужаса, как перед богом войны. И да:

– Так чем ты недоволен?

– Я, между прочим, прыгал в воду еще в детстве.

– С какой высоты?

– А ты думал, что с небольшой? Поэтому не пригласил меня на испытания?

– Я не проводил никаких водных испытаний, – ответил Петр.

– Не понимаю смысла делать для меня инкогнито, – ответил Алекс.

Но в конце концов они оба выяснили, что не проводилось никаких водных процедур для отбора команды под знамена Веселого Роджера.

– Что же это тогда получается? – спросил, наконец, Петр, усевшись верхом на табурет, сделанный своими собственными руками. Кто-то ишшо, что ли здесь правит, кроме меня?

– Да, это вопрос.

– Два, может быть, даже три вопроса, здраво рассудил Петр, – это может быть Софья, моя Евдоха, а также, Анна Монс, если оказалась, несмотря на твои предупреждения, шпионкой Карла Двенадцатого.

– Нам надо создать свой спецназ, – сказал наконец Петр, когда выточил еще три куклы.

– Так-то бы да, – ответил Алекс, но кто будет им командовать?

– Да, ты прав, мы с тобой всегда заняты зарубежными командировками.

– Тогда кто? Кстати, прошлый раз ты меня не взял, мин херц.

– Не возьму и в этот раз, дорогой мой.

– А! понял, понял. Тогда, мэй би, сыграем.

– Во что, в дурака?

– Только в покер, ибо я должен хоть когда-то иму научиться.

– Зачем, милый друг?

– Дак, в Амстердаме, чай тока в покер и играют, ха-ха.

– Ты спутал, милый мой, в Роттердам, а также и в Амстердам, поеду я, а не ты!

– Разумеется, но в рамках операции Инкогнито, или как вы ее назвали сами:

– Незнаю, – поедете вы, но как будто я.

– Ага-а, – Петр потер переносицу, – не помню только, когда я успел назвать это мероприятие словом, которого не знаю.

– Значит, это мне только показалось. Будем назвать ее просто Инкогнито.

– С чего начнем?

– Будем репетировать подпись. Ты умеешь как я подписываться?

– Нет.

– Ну, ничего, научишься, зато я уже умею, как ты.

– Покажи.

– Вот смотри рубль, на нем чья подпись?

Петр вгляделся.

– Не моя, – ответил он.

– Чья же еще тогда? – удивился Александр.

– Ромодановского.

– Больше никаких Ром – Рюриков.

– Это кто сказал?

– Дак, ты и сказал.

Петр опять потер лоб.

– Как бы нам не запутаться, – сказал он.

– Вер-р-на! – рявкнул Александр. – Поэтому мы и будем всегда – по крайней мере очень часто – находиться в разных местах. Подпиши свое согласие.

– Что это? – удивился Петр.

– Кровь.

– Чья?

– Моя.

Петр добавил своей, и они выпили эту смесь, разбавив ее для обеззараживая самогоном.

– Вкусно? – спросил Алекс.

– Очень вкусно, – ответил Петр.

– Ты говоришь, как чукча, отведав загнанного оленя.

– Я чукча?

– Да.

– Да я тя сейчас вот этой саблей зарублю, как поросенка.

– Давай, – и Ал тоже вынул шпагу, – я уже умею фехтовать.

– Как кто?

– Как черный крылатый дракон кесаря – хересаря Федьки Ромы.

– Ты хочешь иметь такой же герб? – спросил Петр, и тут же сам ответил: – Это невозможно.

– Почему?

– И знаешь почему? Такой же нельзя, лучше не придумаешь, а хуже нет смысла.

– Хорошо, я подумаю, ибо мой герб – это твой герб.

– Черный дракон на красном поле?

– Какое поле – это не важно, лишь бы он умел летать.

– Верно замечено, главное, чтобы был с крыльями.

– И с двумя головами.

– Разумеется. А с другой стороны: что это значит?

– Все будут думать, что ты там, а я-то, как только нам известно, буду здесь.

– Вот если бы кто умел писать здесь, поэты какие-нибудь, они бы может и могли поверить, что такие вещи возможны в нашем лесу, а нам это недоступно.

Петр спросил, есть ли еще какие-нибудь новости.

– В этом мире? – ответил Алекс.

– Что-с? Впрочем, да, есть одна или две.

– Что это значит, одна или две? Новостей может или одна, или две. Неужели бывает так, как ты поведал?

Вот сам посуди, проповедали про Федьку Шакала, что де он не может разобраться, где секс, а где уже насилие.

– Серьезно?

– Да, в кабаке рассказывал сам, что трахал свою Матрену – очередную девку со скотного двора, и визжала она от радости, прямо на месте.

– Не отходя от подоконника?

– Ты знаешь?

– Просто слышал, что Федька Шак любил трахать всех сзади и особливо, чтобы руками и головой они лежали на подоконнике.

– Да? Я вот так, в прямом эфире, этого никогда не слышал. Значит, правду говорят, что он видит их когда трахает не в богато убранной даже простынями постели с балда-хином, а на плахе.

– Да, я тоже думаю, что для Некоторых в этом различии нет большой разницы.

– Вот теперь сам думай, – сказал Алекс, есть в следующем случае новое, или это тоже хорошо забытое старорежимное самодовольство.

И он рассказал, что на Москве – Реке появился Дельфийский Оракул, и все высокие приказные чины к нему ходят, чтобы засвидетельствовать.

– Что засвидетельствовать, своё почтение? – не очень удивился Петр.

– Если бы, мин херц, но они ей верят.

– Как богу, что ли? – ахнул и Петр.

– Не знаю, но говорят, что больше. В том смысле, – добавил Александр, – что бога мало кто понимает, а ее почти все.

– Эта дама отвечает на все вопросы? – спросил Петр.

– Только на один.

– Вот так, значит, и имеет такую популярность? И да: они спрашивают:

– Правда ли это?

– Да? Но только в одном случае.

– А именно?

– Она проверяет пароль сообщений.

Сам Петр по совету Шереметьева, как военного почти от рождения решил придумать хоть что-то, что выделяло бы его, как возможного будущего царя, и через Федьку Рому был принят закон о:

– Необходимости шифровать все государственные сообщения.

И произошло то, что должно было произойти: все начали придумывать шифровки, понятные только им, а еще точнее:

– Появились мастера по подделке тугаментов, которые и стали называть Паролем, или секретным сообщением. – Вот так, что даже понять пояснительную записку уже:

– Думать надо!

– Да, – сказал Петр, мне был дан очень правильный совет в ответ на вопрос: чтобы такого придумать нового, чтобы начали всерьез думать:

– А уж не действительно ли это наш новый будущий царь – ампир-атор?

– Да, ты, мин херц, заставил людей думать, и более того, до такой степени, что они сами – без пифии на острове – не способны отличить правду от лжи. И чтобы ты больше не удивлялся, поясню, что именно она делает.

– А именно?

– Она, как я уже заранее резюмировал, взвешивает послание.

– Но зачем?!

– Грит:

– Правда и ложь весят по-разному.

– Узас-с! Неужели это правда?

– Вот, мин херц, все и задают этот же самый вопрос.

– Ей?

– Нет, себе, и идут проверять.

– Что, проверять, тайну иё магии?

– Именно, именно, друг мой. Неужели и вы поверили в правду этого, кажется, нарочно придуманного взвешивания?

– Нет, только наполовину.

– Дак и все тоже так: только наполовину, почему и прутся даже в очередях к ней на остров.

– Так ты к чему всё это рассказал мне.

– А ты сам как думаешь?

– Занял мне очередь уже на этот амстердамский секс – прием?

– Ты думаешь, она из Амстердама?

– В том смысле, что когда-то и Амстердам вместе с Роттердамом в придачу были для нас другой галактикой.

– Тогда откуда? – не понял Алекс.

– Думаю-ю, да, думаю, даже уверен, что эта дельфийская пифия есть не кто иная, как самая почти простая дура деревенская.

– Почему?

– И знаешь почему? До такой хренопасии может додуматься только человек, стремящийся, да, но стремящийся увильнуть в обратную сторону. Она тянет нас в прошлое, в доисторическое прошлое.

– Ты хочешь, чтобы я нашел чека, так сказать, отборного киллера, который бы успокоил ея навеки.

– Так-то бы да, но сначала надо выяснить, каки у нее помощники.

– И отдать потом всех скопом, – Алекс показал охгромными лапами ком снега, а может быть, и грязи, – отправить в Сибирь.

– Почему в Сибирь, – слегка возразил Петр, – намного лучше отправить их всех в Неизвестность-ть-ь!

– Да, сэр, – оговорился Алекс, сам не зная еще что на что, – но это опять надо искать, где, собственно, эта Неизвестность находится?

– Хорошо, придется плодить ученых, – согласился Петр. – Но где их взять?

– Запишем человек десять наугад, а там видно будет.

– Лучше двенадцать, али даже тринадцать, чтобы как в Библии: всё было по-честному.

– Но где их взять, ума не приложу?

– Говорят, в нашем Суздальско-Владимирском лесу развелось полно разбойников. Объявим на них охоту. Да и сами съездим наудачу.

– Почему именно из разбойников ты хочешь сделать ученых, сэр, – второй раз оговорился Алекс.

– Во-первых, они уже учёные – раз решились идти не только против Государства Российского, но и вообще против всех, и во-вторых, перед судом, а тем более плахой – не отвертятся!

– Логично, более того, очень, очень умно сказано, я бы никогда до такого почти дельфийского мнения не дошел, а если бы и дошел, то и только к глубокой старости.

– До старости еще дожить надо.

– Вот я и говорю, что лучше дожить до старости дураком, чем быть учёным.

– Да?

– Да, сэр, так считают не только некоторые, не только многие, но так думаешь и ты сам, верно?

– Дак, естественно. Ибо какой смысл переться против природы? Умнее нее все равно не станешь. Тем не менее, не только дураков хватает, чтобы быть учеными, но мы найдем и тех, кто вынужден будет смириться со своей участью.

– Да, мы сделаем им предложение, от которого они, разумеется, захотят отказаться, но не смогут.

Ну, и значится, так как очередь на остров к колдунье – пифии оказалась свободной только в будущем, и хорошо, что не вообще в будущем, а только в будущем месяце, то и решили, во-первых, поехать за настоящими учеными в Суздаль Владимирский.

– Честно, – сказал один князь, когда они приблизились к сплошному валу леса, – его здесь больше, чем земли.

– Вот ду ю сей? – спросил его Петр хотя и по-нерусски, но всё равно с Амстердамским акцентом.

– Их бин князь Василий Голицын.

– Будем знакомы, – вяло ответил Петр, понимая, что воспитанный русский хомо сапиенс никогда не полезет первым со своей плешивой оценкой не только леса, но и вообще любых внешних обстоятельств. И добавил: – Поймайте мне, пожалуйста, лису.

– Так-то бы, да, но я, к сожалению, не знаю, вот из ит лиса?

– Странно, – пробурчал Алекс.

– Как вы думаете, князь, – обратился к Голицыну Петр, – абармоты уже знают о нашем приближении?

– Думаю, знают.

– Откуда?

– У него есть шпионы в их армии, – сказал Федор Ромодановский.

– Тогда, может быть, он и сам шпион этих разбойников? – спросил Петр, пристально посмотрев на Голицына.

– Может быть, его арестовать? – спросил кто-то.

– Нет, – ответил Петр, – наоборот, я назначаю его Президентом Академии Наук, первыми учеными академиками которой будут пойманные сегодня разбойники.

– Зачем?! – прошептал Александр.

– У нас пушки есть? – спросил атаман. Многие – если бы захотели – могли узнать в мужественных и приятных взору чертах его лица, сейчас скрытого зелеными дубовым ветками, Веселого Роджера, только недавно выводившего свой парусник на многоводные просторы Москвы-реки и её Яузы.

Неужели это один и тот же человек? – мог бы спросить тот, кто так подумал.

Но никто не спросил, потому что никто именно так не подумал.

Василий Голицын, посланный Петром на разведку с небольшим отрядом в пять человек, и со словами:

– Если вас поймают и сожгут на костре, то будет лучше.

А Меньшиков добавил:

– Если вас будет меньше.

– И действительно, – сказал Борис Шереметьев, – в случае чего сдадитесь.

А Голицын возьми да ляпни:

– Я так и сделаю.

– Ничего страшного, если и сделаешь, – сказал неожиданно Петр, – в случае чего у нас будут свои люди в их армии.

– Заодно подберешь там наиболее подходящих людей для будущей академии наших художеств в области кораблестроения особливо. – И добавил:

– А также высшей математики относительно звезд.

А также и вообще ее теории во взаимодействии с физикой Ньютона.

Едва Василий и с ним еще пять архаровцев вошли в лес, как очень удивились:

– Здесь очень страшно, – сказал один. Это был Василий быстроногий, как он сам давно решил называть себя, но только сейчас, войдя в этот лес, решил объявить всенародно, так что Василий Голицын вынужден был ободрить его:

– Слышь ты, олух царя небесного, у меня пистоль, побежишь, пристрелю, не задумываясь об ответственности перед твоей покровительницей.

– А точнее, – ответил Василий Мелехов, – просто из ревности.

– Здесь не место для интимных признаний, – сказал Василий Голицын.

– Скорее всего, – ответил Мелехов, – мы о разных принцессах подумали.

– Если мы выйдем отсюда живыми, ты у меня за всё ответишь, ибо точно знаю: тебя, сукина сына, видел намедни еще в прошлом месяце, прыгающим в окно прямо со второго этажа.

– Это было не то окно, о котором вы думаете. А, впрочем, какой это был сад, яблоневый или из груш?

– Вишневый, вишневый, – глухо проворчал Голицын, заметив, хотя и поздно уже, шевеление веток. Ибо слышал звон, но так и не успел понять, где он.

Сразу десять человек – не меньше – спрыгнули на них сверху, и в полумраке леса сверкнули натуральной радугой наконечники их стрел, уже вложенные в натянутые луки.

– Илиада натюрлих, – только и мяукнул Вася Голицын, – ибо вышли они неожиданно для рассуждающих о мире, и совсем забывших о войне. – Но я не сдамся! – почти неожиданно для самого себя рявкнул удалой любовник царицы Софьи из клана Милославских, и вынув шпагу – встал в позицию.

Тут выступил вперед здоровый парнина. В нем была заметна женственность и природная благородная осанка. Впрочем, как это ни странно, осанка разбойника с очень большой дороги.

– Опустите луки, уберите стрелы, – сказал он, – я лично проверю, как учат стольников, окольничих и других бояр военному ремеслу.

Они ударились несколько раз лезвиями, и предводитель разбойников провел Васе тот же самый зарубежно-амстердамско-нидерландский прием, но в неизвестном еще местному цивилизованному миру исполнении.

Он не стал колоть из-за спины, а просто переложил шпагу из правой руки в левую, и ударил – о ужас, если бы кто видел из любивших Василия цариц и царевен и других будущих принцесс – по жопе.

Да так сильно, что пусть и не взвизгнул, как рассказывали завистники, но точно: чуть не заплакал от боли, не поняв еще толком, что этот удар является к тому же обидным.

И в-третьих, что Василий решил оспаривать до конца жизни: он выронил шпагу.

Все засмеялись.

Но шпагу раньше противника успел подхватить другой Василий – Мелехов, он ударил по шпаге противника, и предложил продолжить, как он выразился:

– Эту ахинею. – Но тут ему показалось, что этот человек знаком ему, и это небольшое замешательство тут же решило исход и этого поединка: клинок незнакомого знакомца тронул его горло даже до крови.

– Вы не теряете времени, – сказал Василий Мелехов, и сам отдал шпагу ручкой вперед.

Во время ужина у костра Голицын всё пытался сказать, что:

– Вы от нас ничего не добьетесь, и знаете почему?

– Да, мы ничего не скажем, – поддержал его Василий.

– Конечно, – высказался и атаман. – Вы сами всё расскажете. Останавливать придется.

– Никогда! – рявкнул Голицын. Он обнял руками голову, ибо странно:

– Никак не удавалось вспомнить, зачем они сюда пришли?

– Проводите его первым в опочивальню Пифии, – сказал рослый Незнакомец.

И Василий не мог думать ни о чем другом, как только:

– Это один и тот же человек? – но не мог даже додуматься в это время: кого с кем сравнивает. Ясно, что Веселого Роджера, но с кем его можно сравнить, вот в чем закономерный вопрос?

– Василий, ты с детства мечтал стать кем? – спросила Пифия.

– Мы где, на необитаемом острове?

– Увы, но твоих вопросов здесь никто не поймет.

– Как я тогда смогу что-то узнать, если не буду спрашивать? – удивился Василий.

– По вопросам своим узнаешь себя.

– По вопросам?! – очень удивился Василий.

– Прости, прости, я спутала, по ответам, конечно.

– Пифия, которая путается в вопросах и ответах, – усмехнулся он, – это мне нравится. – Он поднялся и хотел двинуться к ней, поближе, но сделав один только шаг провалился в бездну.

Голицын запомнил только одно:

– Пифия показала ему вещь, с одной стороны которой была Невидимая Точка.

– Так, что это была за точка? – спрашивали его ребята, с которым Василий ходил на это дело, и с ними же вышел.

Хорошо, что Петра уже не было на месте с его охотничьим войском, а то бы неизвестно, что и отвечать пришлось.

– Верно, – ответил второй Василий, Мелехов, – никто не поверил бы, что мы там были.

– Я и сейчас не верю, – сказал один из пятерки десантников, которых всего было шесть, если не считать самого князя, который резюмировал:

– Будем надеяться, что Петр забыл, что посылал нас в лес на этой охоте.

– Действительно, – сказал еще один из группировки, – если не дождался – значит разуверился.

И не могли они даже предположить, что Петр ждал у этого Владимирско – Суздальского леса месяц. Сказал, как сделал:

– Месяц не уйду, чтобы знать точно: так и не вышли.

– Зачем? – спросил Ромодановский.

– Чтобы перед собой не было стыдно: хотел создать Российскую Академию Наук, но не ждать же, действительно, больше месяца даров этих научных.

Но целый месяц проводили возле этого леса учения.

– В лес бы войти? – сказал вопросительно Шереметьев.

– Нет смысла, – ответил вместо царя Александр Меньшиков.

– Почему?

– С деревьями придется сражаться, а они, как говорится, вместе с листьями всегда в большинстве.

Пришлось помолчать.

– Очень опасно, – разрядил обстановку Петр. А здесь мы будем считать, что перед нами Троя, и хоть когда-нибудь, а взять ее придется.

И таким образом два полка, сначала Преображенский, а потом вызвали и Семеновский строили укрепления напротив леса. Но скоро опомнились, и вторые полмесяца бились друг с другом, да так сильно, что Степан, например, вернулся домой к Дуне Тонкопряхе, с перевязанной башкой.

Так и было ему сказано:

– Ты голову-то, мил херц, хгде потерял? – спросила Евдокия.

– Дак, на месте, слава богу.

– Это, – она потрогала нахлобученные на его голову тряпки, – башка.

– Да не беспокойся ты так, ибо связь осталась прежняя не только иё с руками и ногами, но и с остальными членами.

– Да?

– Да.

– Тады присаживайся.

– Раньше ты говорила: марш в кровать.

– Да?

– Ты тоже, что ли была на войне, если никак понять ничего не можешь с первого раза?

Таким образом, все приличные люди, которые оставались в Москве, боялись – печалились только об одном:

– Как бы ни проговориться на балу – тем более в дыму курева, хрен знает из чего сделанного табака, что все всё уже знают о поражении Петра под Суздалем. Хотя и не проиграл вроде ничего, а всё не то, ибо.

Ибо никаких – как из Амстердама – подарков не припер вовсе. А ждали, как всегда не на щите, а:

– Под щитом, с караваном отбитых у архаровцев соболей, лис и других белок.

– Опять проигрался в пух и прах, – как донес благородному стрелецкому народу Федька Шик с нового помоста, где покоился большой топор на не больно кому нужной плахе.

– Как?! – очень удивилась одна практически никому не известная барышня. – Неужели никому не привез подарков?

– Более того, – поднял вверх руку с помоста Федор, – теперь сами будем добывать себе пропитание, как на войне.

– Вы это серьезно? – спросила девушка, в которую переоделась сама Софья, считавшаяся почти что в монастыре.

– Не поверите, но мы теперь можем ловить в лесу не только зайцев и лис, но и…

– Но и? – улыбнулась молодая леди. – Рабов? – добавила она, не снимая с лица улыбки.

– Да, но только с присказкой, – добавил парень: – Не меньше двух.

– Одного себе, а другого придется отдать боярину?

– Этого еще не хватало, ибо если еще и боярину платить такую же дань, то себе никогда ничего не останется.

– Значит, только царю? – спросила дама.

– Да, надо ему зачем-то.

– Зачем, не узнал?

– Дак узнал, естественно: Питер будет строить.

– Но это вряд ли, не дадут амстердамцы заодно с роттердамцами.

– Шведы, что ли? Дак вот все пойманные разбойники – что не наша половина – и будут с ими воевать до полной победы, чтобы уж лечь там в болотах – так навсегда.

Федор Шак забыл, что перед ним Софья, и потащил ее за помост к забору. А она подумала, что прикинулся дураком-то, и ну быть его по горбатой спине, в том смысле, что:

– Сошлю тя звонарем на колокольню Ивана Дурака.

Но устоять не смогла, несмотря на то, что был шанс:

– Из-за деревьев всё равно будут подглядывать. – Все равно – значит, будут, даже если никого нет. Ибо:

– Свято место пусто не бывает:

– Есть зрелище – будут обязательно и зрители, – как говорил Вилли Шекспи. Ибо хотя это две вещи несовместные, но и находятся они: