Читать книгу Петр Первый - Владимир Буров - Страница 7

Петр Первый
Глава 5

Оглавление

– Зачем ты переоделась мужчиной? – наконец догадался он спросить на девятый день.

– Ловлю шпионов, – сказала она.

– Зачем?

– Чтобы переманить их на свою сторону.

– А ты кто?

– Лопух.

– Да?

– Абсолютно.

– Тогда у меня к тебе письмо.

– Письмо? Какое письмо?

– С предложением о сотрудничестве.


Это было письмо Степана, командира Семеновского полка Василию Мелехову с предложением – повелением явиться к Дуне, с припиской:

– Дульсинее Семеновской, – для выполнения неординарных поручений.

Коим, как известно, было предложение – приказание:

– Внедриться в доверие в царице Наталье Кирилловне в качестве советника, и само собой, любовника намбе ван.


Медиум:

Отъезжающему За Рубеж, в Голландию – Данию:

– Ты не гонись, как все будут стараться:

– Приобрести побольше, – а достань, чтобы был, как:

– Как живой.

– Как живой?


– Ты понял, что надо делать? – спросила она за первым завтраком из яичницы с ветчиной, круасанами с творогом и персиковым соком и кофе на десерт вместе с трубкой из слона и табаком оттуда же:

– Из Индии.

– Ты чему удивляешься, я не поняла?

– Да нет, всё нормально, – ответил Владимир.

– Может самогонки не хватает? – Нет, я не каждый день ее привык не пить.

– Ч-что?

– Мне вот то, что здесь – нравится больше.

– Думаешь, ты случайно родился – где там, в Петушках? – а на самом деле граф или князь, в младенчестве подброшенный в простую семью, чтобы спасти тебя от преследований около-престольной камарильи?

– Ну, а почему тогда мне нравится все, что есть здесь у тебя – в том числе и ты сама – а не моя бывшая последний раз на сеновале, на ступеньках одного дома на отшибе, п потом в бане Баня?

– Так ее зовут?

– Да.

– Хорошая?

– Дрался за нее с двумя оглоедами вот с такими плечами, – Владимир показал на финский шкаф из голубого дерева.

– Но здесь тебе нравится больше.

– Больше чего? Лучше, чем трахаться ночью в бане или на бабушкином крыльце?


– Да.

– Почему?

– Здесь больше романтики.

– Гут, я сниму тебе дом в Слободке, если кто спросит, скажешь:

– Я посыльный графа Миниха.

– Но я по-немецки говорю слабо.

– По-английски?

– Тоже.

– Будешь говорить, если что:

– Учу здесь русский способом полного погружения в первоисточник.

– Хорошо.

– Хорошо?


– Да. И да: когда мы теперь встретимся?

– Никогда.

– Почему?

– По кочану и по морковке во все места.

– Да?

– Да, ты мой тайный любовник.

– Да? Я думал, мы теперь поженимся.

– У вас делают так в деревне: трахнул – значит женись?

– Нет, но всё равно все на это именно и надеются в душе.

– Я не запрещаю тебе надеяться. Впрочем, не так, а наоборот:

– Оставь надежду всяк сюда входящий!

– Прости, но мне страшно.

– Ничего, это пройдет на время. А теперь бери свое Рекомендательное письмо и иди туда, куда шел.

– Ты имеешь в виду, опять раздевать, что ли?!

– Да. Но не здесь. Иди туда, куда шел, к Дуне Тонкопряхе.

– Она здесь живет, в Москве?

– У тебя на конверте написан ее адрес.

Владимир очень удивился, но не поверил, и спросил:

– Если вы не она, – он похлопал по письму в грудовом кармане, то кто?

– Я? – И не задумываясь больше, девушка ответила: – Я твоя Судьба.

– Но тем не менее: как мне теперь вас называть?

– Зови просто: Софья Алексеевна.

– Софья э-э Алексевна? Из двух слов я имена запоминать не умею, – сказал Владимир Бровкин. И добавил: – И вообще не понимаю их смысла.

– Ты сам догадаться не можешь, как из двух слов сделать одно имя?

– Не обучен пока ишшо.

– София – запомни эту древнюю мудрость.

И вот только тогда Владимир покачнулся на стуле и упал к её ногам.


По пути к дому Лопухиной он зашел на рынок, чтобы решить точно мучивший его вопрос с помощью эманации с натуры:

– Что лучше ей купить в первое свидание: помидоры крупные, сочные, очень вкусные с луком, маслом, солью и укропом, или просто цветы какие-нибудь? – Непонятно.

Может быть, вообще лучше просто купить бутылку хорошего вина? И торт тире пирог с малиной. Может сказать, что малина еще не поспела, а прошлогоднюю есть:

– Не буду.


– Но это здесь не поспела, а там, в нашем пригороде уже рвут ее в лесу, можно сказать, в драку.

Вообще с ночи некоторые занимают очередь в ближайшем лесу. Рядом, километров десять-пятнадцать всего. Рукой подать. Если, разумеется, рысцой бежать за ней.

Таким образом, оказавшись мысленно перед этими тремя дорогами:

– Бутылку шампанского ей купить, помидоров со сметаной, или пирог с малиной в подарок из деревенского приволья, – столкнулся он с ней самой носом к носу, и до такой степени, что у обе-обо-их из носов пошла кровь.

Как говорится:

– Как ни загадывай дома на сеновале, что:

– Культурно постараюсь себя вести в городе-то. – Бесполезно!

Обязательно даже не нарочно, а просто с дуру, можно сказать:

– При поиске одного ответа сразу на три вопроса, – кого-то да придется избить всё равно. – Вот те малина, вот те помидоры с лучком, сольцой и маслицем, а вот и шампанское с его Ниагарским водопадом, – дама начала бить Владимира зонтиком, взятым ей непонятно для какого в такую солнечную погоду, – а слова про спелую, вкусную, очень сочную малину, и большую бутыль браги, по этой запарке перепутанную с благородным шампанским от одной богатой Вдовы Клико, и помидоры из Сочи, где теплые ночи, что только в это время суток лучше всего и купаться вместе, что тем более:

– Все так делают, – поэтому скучно ночью и на море:

– Не будет, – найдутся люди добрые, если что:

– Спасут.


И точно, за леди тут же заступились два бугаеметра, а сзади них просматривались еще трое.

– Скотина, – с улыбкой, но мягко сказал один из них, и добавил: – Скотина деревенская, заплати даме наличными за увечье носа, или повесим за ноги прямо здесь на базарной площади.

Владимир, поняв, что спастись трудно, обратился к леди с убедительной просьбой:

– Избавьте меня от этих особей двуного пола.

– Что-о-о?!

– Что ты сказал-л-л?

Спросила сначала она, потом и ребята, посмотрев внимательного друг другу в лицо, как будто пытались там, на лицах друг друга прочесть расшифровку обозначения:

– Двуногий пол.


Один из них вынул шпагу, которой у Владимира не было, но он вынул ее из ножен второго, Федора Шакловитого, и сильным ударом выбил шпагу, направленную уже ему в грудь.

Трое пособников вынули шпаги и, разбрасывая толпу в виде мирных покупателей мяса, рыбы, картошки и других овощей, и помидоров с малиной, появились, как истуканы перед Владимиром, из носа которого еще продолжала сочиться кровь, как из спелого надрезанного помидора, али малины в перегруженном от ненасытности коробе, а может быть, как сказала леди, которую он оскорбил вроде бы своим соприкосновением носами:

– Мы встретились, как не заметившие друг друга в темноте свадьбашного стола два фужера Бордо.


– Так вы не сердитесь на него? – спросил один из фехтовальщиков.

– Думаю, я прощу его. – И добавила: – После собеседования.

Но второй фехтовальщик оказался князем – боярином Василием Голицыным, и потребовал немедленной:

– Сатисфакции, – хочу.

– Я тоже хочу, но молчу, – ответил Владимир.


Они начали биться.

Первый развязал язык Владимир:

– Я этим делом занимаюсь больше пятнадцати лет. – И добавил: – С тех пор, как родился и зимой, и летом, отстаивал горы и равнины империи Покровской.

– А ты из Покрова? Я тоже оттуда, но тебя не помню. Или ты этот, как его?

– Да, если вы меня узнали, спасибо, я пойду?

Василий опустил шпагу, но сказал на прощанье:

– Ей скажи спасибо, что заступилась, а я, мил человек, в Покрове никогда не был, а если и был, то на таких, как ты оборванцев не обращал никакого внимания. – Сказал, но в лице его было сомнение:

– Авось и встречались, – али:

– Ишшо встретимся, – ведь разница между прошлым и будущим не так велика, как это кажется в первого взгляда.


И Дуня Тонкопряха повела его к себе, еще не представляя себе:

– Ее-то он и добивался – пробивался встретить, – ибо:

– Забыл адрес:

– Толи: Акулине Петровне Курочкиной, в Москве, напротив Алексеевского монастыря, в доме медника Савельева, а вас покорнейше прошу доставить письмо сие А. Н. Р.

Толи:

– Вообще в кремле, – ему было все равно, – и он так и сказал этой благородной даме, подавшей ему батистовый платок своей служанки – камердинерши, ибо свой постеснялась:

– Он и так был весь в крови ее собственного носа:


– Хорошо, я пойду, доставлю вам удовольствие, но, извините, ненадолго.

– Почему?

– Меня ждут, – и сунул ей письмо-то, правда, уже не за завтраком, и не за обедом, а только за ужином из огромного цыпленка с гречкой и черносливом, и еще какой-то очень вкусной хренью. Да хрен, наверное, и был. В качестве неосновного блюда он же очень вкусный. Правда:

– Редьки – не слаще.


– Ну, рассказывай, кто ты, зачем явился пред мои темны очи, сокол ясный? – спросила Дуня Тонкопряха.

– Да, конечно, спасибо, большое спасибо за трех-четырехразовое питание в течение этого прекрасного дня незабываемой встречи с вами.

– Да, да, продолжайте, пожалуйста.

– Честно?

– Только честно, это обязательно.

– Если честно, то забыл.

– То есть, как?! Совсем забыл, или утром можешь и вспомнить? У меня у самой так иногда бывает: то вроде бы, да, а кажется, что и:

– Нет, – хотя, конечно, в принципе-то было, но:

– Как-то не так.

– Я согласен: утро вечера мудреней.

И как это водится в истории государства российского:

– Легли спать в разных палатах, а проснулись в одной. – Более того, Владимир вообще спал в отдельном гостевом домике, придуманным с большими удобствами, как-то:

– Приставная лестница на балкон – была.

Веревка с другой стороны дома на случай, если реципиент заблудится в гром и молнию, тоже, – есть.

Подземных ход, естественно, тоже, – в наличии.

Но Владимир по своей старой привычке залез на сеновал в сарае-бане, где тем не менее, был всё равно:

– Найден.


Но а утром всё равно, или как некоторые говорят:

– Опять за своё:

– Тугаменты, пожалуйста, можно? – Что означало претензию на склонность с официальной государственной деятельности, а не только, так это:

– Поймать какого-либо шпиона и пытать его всеми доступными способами, не исключая и самый крайний, применяемый сейчас:

– Ласки и даже немалые – на сеновале.


Владимир отдал рекомендательное письмо леди за завтраком после душа, ужаснувшего ее, ибо парень просто облился холодной водой у колодца во дворе.

– Почему ты не подогрел воду? – спросила Дуня.

– Думал, солнце ишшо недостаточно высоко для это дела. – И вот этими словами:

– Это Дело, – сбил даму с толку, ибо:

– Толи перебор уже, а можно думать, что и мало ему было и Этого.

Поэтому обратилась к нему просто, по-дружески:


– Вась, а Вась, передай мне, пожалуйста, соль.

И он, решивший начать этот трудовой день с большой кружки пива с пирогом с сыром и купленными вчера на рынке вкусными помидорами и петрушкой с укропом, – укусил себя не за то место, а именно:

– За палец, поддерживающий свисающий, но на вполне допустимую величину радиуса дуги, – а не саму эту дугу.

– Ай! Ая-яй! – вякнул он непритворно, но своего, как говорится, не отпустил, а подставил палец с капающей с него кровью под пивную кружку, точнее:

– Наоборот, – его над ней.

Хотя и после того, как понял:

– Надо, наконец, заняться делом и сосредоточиться на всей цели приезда в этот город невест, и не просто невест, а:

– Очень-очень богатых невест.


– Я перевяжу, – сказала Дуня, и оторвав кружево от нижней рубашки, наложила бинт на его палец предварительно пососав его как следует от истекающей крови.

– Кто тебя этому учил? – спросил Владимир.

– Дак все.

– Все?

– Да, мин херц, все так делают.

– Почему, йоду, что ли нет?

– Дак есть, конечно, но мы знакомы только второй день, и я не могу этого делать в присутствии.

– Если только сам поссышь, я не против, – добавила она, впрочем, с полуулыбкой.


– Некоторые думают, – начал он издалека на всякий случай, – что свисать может только конец.

– И?

– И это правильно. Правильно, ибо тогда и конец не нужен: свисающий – это уже по сути дела, и есть само:

– Существительное.

– Нет, нет, мил человек, не думай, я заметила твое волнительно-несуразное поведение при моем официальном к тебе обращении. Поэтому отвечай:

– В чем дело?

– В чем дело? – повторил он.

– Да, почему ты испугался. И не отрицай!


– Просто я подумал.

– Да, да, продолжай, пожалуйста свою исповедь.

– Нет, прости, но наоборот, я думал ты оговорилась при, так сказать, лицом к лицу, что у тебя есть любовник Васька.

– Так ты меня обвиняешь?!

– Нет, но я не знаю, как вывести тебя из этого затруднительного положения.

– Да? Хорошо, я тебе скажу, как: признайся во всем, и может быть, я кое-что прощу.

– Рад бы, май диэ чайльд, но пока не могу придумать за собой ничего такого мне несвойственного.

– Да?

– Да.

– Очень жаль, что ты мне врешь. Ибо:

– Если врешь – значит любишь, а это налагает на меня тоже некоторую ответственность.

– А именно? – спросил Владимир.

– Пока что не буду тебя ставить в щит буквой Г с головой и руками, зажатыми между досок с вырезами для их.


– Их?

– Да, милый друг, рук и их головы.

– У вас есть такой?

– Этот прибор правды? Да, он есть в каждой приличной семье. – И добавила:

– И то правда, что у меня до сих пор не было, но вот с утра уже начали сооружать и, кажется:

– Все готово к испытанию.

– Так может, мне тогда сказать лучше правду?

– Уж не знаю теперь, что и лучше. Ну, ты не беглый каторжник?

– Ты бы и тогда меня простила?

– Нет, вот пока только думаю. Понимаешь, ты не подходишь мне не только потому, что не тот, кого мне обещали, но и главное, не можешь притвориться тем.

– Почему ты так уверена?

– У тебя дрогнула не только рука, но и зубы, когда я позвала тебя:

– Вась-Вась! – А я могла звать и не тебя, а кота какого-нибудь. А ты здрасте – пожалуйста:

– Это не я!

– Да, пожалуй, ты права, что я слишком честен для тебя. Поставь меня в пыточный щит, обновлю, так сказать, новую постройку.

– Так вот ни за что не можешь сказать – признаться, что ты есть тот поименованный в письме Васька?

– Где это письмо? Авось ты неправильно прочитала. Меня тоже зовут на Дабл В.

– Да?

– Я никогда не вру.


– Вот это и плохо. Мне нужен человек, который бы сказал обо мне одно только хорошее, даже если бы его очень просили:

– Не надо, – а скажи наоборот. Под пыткой, заметь.

– Если мне нечего сказать плохого, то я и скажу только хорошее.

– А будешь ли ты думать хорошо обо мне всю оставшуюся жизнь?

– Да.

– Уверен?

– Я не могу думать наоборот по определению: я не нахожу в тебе, леди, недостатков, так сказать:

– Дуня-д, моя Дуняша, Дуня – Тонкопряха!

– Ты так хорошо говоришь правду, что можно подумать:

– Всем также врешь.

– Вы только что проверили: я не способен, – Владимир показал забинтованный низом ее нижней юбки палец. – Иначе бы не откусил его вместо сыра с помидорами, укропом и петрушкой.

– Ты забыл про лепешку, на которой они все покоились.

– Именно из-за удивительно правильного радиуса наклона этой вкусной лепешки, я не откусил палец совсем.


Далее. Что далее? Точнее, кто, Наталья Кирилловна?


– Может, мне сделать тугаменты на имя какого-нибудь Васьки?

– Что значит: сделать?

– Может у вас есть какие-нибудь связи в министерстве иностранных дел?

– Почему именно иностранных, а не внутренних? – удивилась Дуня.

– Там не поймут русских заморочек, а здесь чуть что, и…

– Да, уточните, пожалуйста, что вы имели в виду? Вас могут принять за шпиона Степана Разина и Василия Уса?

– Скорее, за наложника атамана Алены Арзамасской.

– А вы не?

– Та не-е.

– Почему?

– Как говорится: если бы что и было – я бы знал.


Дуня подала чаю с испанским вермутом, и хотела провести резюме, но Владимир успел первым спросить:

– Другого ничего нет?

– А именно, итальянского, что ли, хоцца?

– У вас дар предвидения, милая.

– Спасибо на добром слове, но ты меня на самом деле напугал своими рассказами – байками о своем участии во взятии городов и весей под знаменами Елены Арзамасской.

– Алёны.

– А разница?

– Такая же, как между официальной точкой зрения и реальной.

– Ты прав, тебе лучше не раскрывать своего настоящего имени, пойдешь к ней по бумаге Василия Мелехова. Степан мне тут оставил для него Московский Паспорт, дающий право в случае совершения геройского поступка, получить дворянство вместе с орденом – медалью за отвагу.


– Спасибо, но к этой барыне – боярыне я не пойду. И знаете почему?

– Да, понимаю, по качану, потому что я сказала: пойдешь. Али вон посмотри-ка во двор, всё уже готово для твоего принудительного послушания.

– Вы выбираете мне судьбу, при которой я никогда не смогу стать мушкетером ее величества.

– Что?! Кого ты имеешь в виду?

– Честно?

– Честно, честно!

– Его я имел в виду, но, как говорится, оговорился по Ляо Цзы: имел в виду Петра Первого, а в душе-то хотелось иметь императрицей, или хотя бы пока что:

– Царицей леди большого ума и таланта.

– Как меня?

– Естественно.

– Или ты – хотя и не знаешь её – авось ты думал про Софью Милославскую?


Владимир промолчал, как будто растерялся. Но Дуня не обратила на это внимания, только спросила:

– И никогда не слышал?

– Что?

– Я грю, про Софью, мою подругу слышал когда-нибудь?

– Немного.

– Это хорошо, когда немного.

– Да?

– Да, хуже, если больше, чем положено.

– Фантастика, ты прямо, как предсказательница.

– Правда, ты считаешь меня предсказательницей?! Если честно, то я сама тоже так иногда думаю. Надо что-нибудь предсказать тебе, и тогда проверим.

– Сбудется или нет?

– Нет, не так, а именно: сбудется!

– Хорошо, я согласен, скажи, пожалуйста, что ты мне напророчила?

– Так нейдет пока ничего, позже приходи, и тогда получишь не только то, что заслужил, но и вообще:

– Авось выпадет тебе счастье.

– Прошу прощенья, авось – это как?

– Авось – это реально.


Владимир пришел к Наталье Кирилловне, но ему доложили, что:

– Ее нет.

– А ты кто? – спросил Владимир.

– Я здесь скучаю, – ответил парень. В шахматы умеешь играть?

– Я?

– Хорошо, тогда будешь играть на барабане, пока я буду изучать историю государства российского.

– Авось нам лучше сыграть в чижика?

– На деньги?

– Окей, давай на деньги. Я имею в виду:

– В долг можно?

– Я тя, как звать-то, слышь ты?

– Владимир.

– Владимир?

– Да, в том смысле, что Василий Мелехов.

– Никита Зотов.

– Ты?

– Я.

– Ладно, верю.

– Еще бы ты у меня проверил тугаменты.

– Это намек, чтобы я показал тебе свои? Пожалуйста.

И Владимир протянул письмо с печатью командира Семеновского полка Степана. Можно сказать, профессионально, влюбленного в жену Петра 1. Что значит профессионально? А это непросто, ибо обычные люди влюбляются только так: более – менее:

– До конца жизни, – а некоторые, вообще:

– На всю оставшуюся жизнь. – Что надо считать, как не только до конца существования Земли, но и вообще:

– Всего мира. – Как и сказано:

– И когда языки умолкнут.

Петр Первый

Подняться наверх