Читать книгу Небо в алмазах - Владимир Буров - Страница 9

И хотел уже крикнуть Мая, что он там так долго возится, как самолет заверещал пропеллером, потащил свой хвост прямо в воду, расплескивая ее, как переполненный тазик с живой рыбой, которого только и ждал кот, чтобы переловить их, этих живых рыб, и:

– Съесть, – как будто так и надо.

– Кто за рулем?! – только и успел подумать Кетч, как самолет пошел прямо на него, и, оторвавшись от противоположного края льдины:

– Начал набить высоту.

– Майер, сволочь, обманул, я не знал, что он умеет летать, – только и промолвил Кетч, вытирая лицо от пота, откуда взявшегося?

– Непонятно.

Единственная мысль, которая кидалась на прутья решетки в этом момент в его голове, была:

– Неужели люди могут поступать так безжалостно?

Вот бросили его одного, и как будто это так и надо. И если предположить, что, действительно надо, возникает непреодолимое противоречие:

– Не понимаю зачем?

Заморозить его здесь на случай? Полетим когда-нибудь мимо этой льдины, а тут:

– Мясной гастроном: не только мясо, но уже в его вялено-сублимированном виде, только бери с собой спирт – коньяк замерзнет на таком холоде – и внизу на льдине открывай консервные банки, хочешь:

– С печенью, а можно и с чистым филе из жопы, и так далее, и тому подобное, вплоть до ночной стоянки, когда кое-какие части этого склада продуктов питания можно потушить.

– Кажется, я докатился до полного вымысла, – сказал сам себе Кетч, – ибо никто не будет строить планы так далеко вперед.

Вот так если кому сказать, что не только весь экипаж потерял на северном полюсе, но и сам самолет – никто не поверит. Потому что всё сразу не теряется. Ибо:

– Кто украл самолет, если и так все потерялись?

Он посмотрел в небо, надеясь, что хоть там-то его поймут, что хотел, как лучше, а получилось:

– Обманули уже не в первый раз.

Конечно, надо быть спокойным, так как выхода отсюда уж если нет, то нет навсегда, но а:

– Беспокойство почему-то чувствовалось, как будто всё еще предлагалось не забывать про надежду.

И самолет появился, неужели Майер что-то забыл, и решил вернуться? Нет, вряд ли. Такие не возвращаются, ибо как-то запомнили на всю оставшуюся жизнь:

– Случайность – это и есть настоящая жизнь, которую надо прожить так, чтобы она состояла из них по больше своей части.

И никакой логики. Тогда противник, который всегда за нами гонится, как Циклоп за Одиссеем – абсолютно потеряет ориентировку в пространстве.

В принципе здесь жить можно, если бы было потеплее, и водились Незнаю, с которым можно поиграть в настольный теннис, как минимум, и футбол – если повезет, что их полная резервация.

Ибо льдина – это та же резервация, где не только есть все, что нужно человеку для жизни, но и плюс:

– Свое казино, – со всеми полагающимися благами:

– Рэкет, вино и девочки. – Как, собственно, и решили Адам и Ева, что попали на Землю:

– Не зря, не зря, – и здесь жить можно на нетрудовые доходы.

Пчелы несут мёд, а мы продаем его медведям в два раза дороже, и так дальше по цепочке:

– Медведи продают свою шкуру, охотники свою жизнь в битве с ними, эту жизнь, которая уже ничего не стоит, мы берем себе, и таким образом:

– Живем вечно.

Он стал вспоминать, почему Пит, Майер и Щепка бросили свой планер, почему он не смог преодолеть Северный Полюс? Но пока так и не мог понять. Не мог даже вспомнить точно, на чем они летели:

– На самолете, или на планере.

В такой ситуации полной адаптации памяти к местной жизни в виде ее полного отрицания – понять ничего не удастся, решил он. Но тут как раз и вспомнил с третьего, кажется, раза, что:

– Надо увидеть Небо в Алмазах.

И, к счастью, увидел, как будто вне очереди наступила ночь.

Он лежал на льдине и улыбался, ибо:

– Это правда, – думал он, – потому что видит он ее уже не в первый раз, как могло бы быть с оптическим обманом, появляющимся иногда, но потом исчезающим навсегда.

– Ей? – не понял Кетч. – Кого, именно? Её – это, естественно, дорогу.

Дорогу через Северный Полюс. И жаль только, что видно одного, а другого нет. Куда – да, а на чем – нет.

Самолет, наконец, появился.

– Это Май, понявший, наконец, что без Кетчера, Ловца Видений – Обрывков Миров – ему не пройти на другой берег.

Самолет прошел над ним два раза, но так и не сел.

В третий раз самолет бросил ему лестницу, но Кетч только протянул руку. Пальцы не согнулись, чтобы зацепить её.

– Значит, точно замерзаю, – заключил он. – С другой стороны, ни на что другое здесь надеяться не приходится.

Летчик не решился сесть на льдину, и пролетел мимо еще раз.

Так долго продолжаться не может, решил он.

Кетч взглянул на небо. Оно было таким же:

– В алмазах.

И небо так прижало самолет, что он почти остановился над ним, когда пролетал очередной раз. Но всё равно пилоту пришлось пойти еще на один круг, и только тогда он смог поднять Кетча на борт.

И скоро стало понятно, что это кто-то другой, а не Майер на его украденном самолете, и не его экспедиция, состоявшая из полковника Бутлерова, Бата и Че.

Он очнулся и сказал первое, что ему хотелось сказать:

– Хорошо, ибо я и мечтал всегда жить на горе.

– Здесь нет моря, – ответил парень.

– Если нет моря, то, уверен – река – обязательно.

– Ты можешь видеть через стену?

– Да, – сам не зная почему сказал Кетч.

Но! если я уверен, почему не сказать правду.

Наконец, через неделю, Кетч решился спросить:

– Ты кто?

– Разве я не похож на посланца с неба? – без улыбки спросил парень.

– Мы оба спросили, – резюмировал Кетч. Но удивительно, никто не посмеялся.

– Хочешь вести самолет на Москву? – спросил парень после того, как представился ничего не говорящим Кетчеру именем:

– Гаргантюа.

– Нет.

– Почему?

– И знаешь почему? Я хочу в Америку, где живут Незнаю.

– По крайней мере, прими пока что имя.

– Зачем?

– Оно необходимо для того, чтобы искупаться в этой речке внизу.

– Серьезно?

– Ты читал когда-нибудь Библию? И даже, если не читал все равно знай:

– Без имени ты находишься, как в резервации.

– Только дом, сад и персиковая теплица?

– Да, не больше.

– И даже в реку нельзя, несмотря на то, что она твоя?

– Да, река – это уже не суша.

– Неужели такая большая разница?

– Да, разница есть, и действительно, большая. Вода – не наша стихия, и ей надо заплатить за пользование.

– Только человек с именем может дважды войти в одну и ту же реку?

– Почему дважды?

– Не знаю, но уверен, что не оговорился случайно, – ответил Кетч.

– Ты значит, думаешь, что можешь вернуться в Москву, и второй раз начать свой полет, как первый? – удивился Говард Хю, которого Кетч не узнал, и более того:

– Никак не мог вспомнить: знал или нет раньше.

Да и зачем вспоминать, оставим памяти памятное, а сами пойдем вперед.

Только через месяц с лишним они опять полетели.

– Куда? – спросил Кетч. Хотя надеялся, что в Москву.

Но Гаргантюа ответил:

– Мы летим в Ванкувер.

И да: ты не забыл, как твое имя?

– Пан?

– Иногда нужно знать полное имя. – Пан-та-грю-эль. Может быть, вообще лучше думать, чтобы меня звали Эль. Потому что я думаю, Эль – это летающий.

– Ты летал когда-нибудь?

– Да, раньше иногда летал, даже часто.

– Жаль, я не умею, – сказал Говард Хю. – И знаешь почему? Чтобы научить летать самолеты.

Они сели в Ванкувере.

– Я думал, мы уже там и были, – удивился Кетч.

– Мы были в моем Техасе, – ответил Авиатор, – это южнее.

– Вот так, действительно, когда-нибудь, резюмируют:

– География вполне может существовать без ее карты.

– Мы проложим свою географию на этой Земле.

– Именно на этой?

– Возможно, останутся силы, и мы доберемся до Ориона.

– Там не жарко?

– Жарко в настоящем, а мы, скорее всего, попадем в будущее.

– Только бы не было слишком холодно.

– Это потому что простудился на Северном Полюсе?

– В принципе, ты прав: Полюс должен быть, чтобы было можно иногда переползать на другую сторону:

– С напряжением.

– Может оказаться, мы истратим на доставку туда себя столько напряжения, что на долгое время хватит гладкого пляжа с морем, или реки под горой.

Они сели в Ванкувере, которого достигли быстро и без напряжения:

– Как люди!

И все там обрадовались, цветов было столько, что позавидовали бы многие джазисты, такие, как Билли Холидей.

Говард притащил ее в номер первосортной гостиницы, чтобы дать интервью.

– Я не беру, – ответила она просто, а только даю.

– Простите, что? – не понял даже Кетч.

– Я могу дать вам первое в жизни интервью.

– Хорошо, – ответил Говард, мы вас прославим, а вы нам что? Сделаете какую-нибудь услугу.

– Прямо так, без знака вопроса? – спросила она без улыбки, ибо никак не могла понять:

– Чего вам, собственно, надо?

– Нам нужна связь с Землей, – сказал Хью.

– Но я не разбираюсь в позывных сигналах, – ответила Билли.

– Достаточно, если вы будете петь, леди, – сказал неожиданно для самого себя Кетч. И добавил: – По пять тире восемь часов в день.

Билли хотела возразить, что ей нужно еще время на жизнь.

– Зачем? – не совсем понял Кетч.

– Чтобы на нее зарабатывать, – ответил за нее Говард Хз. Но Кетч добавил:

– Мы тебе будем платить всё время.

– Нашего сотрудничества, – добавил Авиатор Хз.

– Не знаю, справлюсь ли я.

– Есть еще какие-нибудь проблемы?

– Да, одна есть, – улыбнулась Билли.

– А именно? – удивился Говард. И почти догадавшись, спросил: – Ты хочешь летать?

– Почти.

– А именно?

– Я хочу полететь с вами.

– Кто-то должен петь, – сказал Кетч.

– Я поставлю свою пластинку, – сказала Билли.

– Хорошая идея, давай прорепетируем, – сказал Хз.

– Хорошо, – сказала Билли, – тогда надо начать с начала: записать ее.

– Ладно, – согласился Говард Хю, – это даже лучше, что ничего нет, потому что уже похоже на правду. – И добавил:

– Я закажу продюсера и фотографа, и ты им споешь на двадцать пять часов, и снимешься на десять альбомов для пластинок.

– Только один вопрос можно?

– Хорошо, но не больше, потому что мы уже опаздываем.

– Почему на двадцать пять, а не на двадцать четыре: начинайте слушать каждую пластинку с утра, и вам на северном полюсе жизнь покажется бесконечной, ибо всегда будет начинаться:

– С начала.

– У меня уже другая программа в голове, – сказал Авиатор, ибо думал наоборот:

– Продолжать жизнь.

Они ушли на банкет по случаю их перелета в Америку через Северный Полюс, где президент – Герберт Гувер или Делано Рузвельт – они сразу не смогли точно определиться – должен поздравить их с результатом, для американских летчиков еще неповторимым.

И почти все – за исключением тех, кто вообще не знал, повода встречи, ибо богатые и знаменитые так часто справляют праздники друг у друга в поместьях и на виллах, что стараются не помнить их причину, ибо:

– Можно и перепутать – после третьей под жареную на гриле колбаску – что сегодня не день рождения Кэтрин Хепберн, а ей опять:

– Дали Оскар. – И более того, можно спросить, чтобы совсем уж не запутаться:

– Ты кто, Ава Гарднер или Кэтрин Хепберн? – и вплоть до драки, естественно, между ними.

Так это было до перелета через Северный Полюс, а после, когда сегодня узнают – если сегодня и узнают – что летели они вместе с Кетчем, а не один он прорвался сюда, то:

– Согласятся обе, но тоже не без этого, без того, чтобы обязательно набить друг дружке лицо.

Но все прошло на банкете благополучно, вплоть до того, что их никто их не поздравил. Сначала Кетч подумал, что здесь так принято, чтобы не портить остальным гостям настроения, ибо их самих поздравлять никто не собирался.

– Так-то логично, – сказал он Хью.

– Что плохо? – спросил Авиатор, облокотившись спиной с одной стороны и локтем с другой о барную стойку.

– Нас никто не приглашает танцевать.

– Мэй би сами кого-то зацепим?

– Как герои перелета мы не должны так поступать, – ответил Кетч.

– Так ты думаешь, что мы уже его сделали? – даже сам удивился Хз.

– В принципе, да, если я здесь.

– Ты прав, осталось только доказать, что это знают и остальные.

К ним подошел Руз.

– Выберете вон тех благородных леди, – указал он пальцем, но незаметно для других. Одна из них из королевского рода, – добавил он. И что удивительно:

– Не только Кетч, но Ху не мог точно сказать:

– Руз – уже президент, или еще только намечается со следующего года?

И они подошли к девушкам именно с этим вопросом:

– Что, простите? – спросила, даже не улыбнувшись одна из них, Ава Гарднер.

– Они шутят, – сказала вторая Кэтрин Хепберн.

– Зачем? – спросила Ава.

– Хотят познакомиться, чтобы пригласить на танец.

– Хотят потанцевать, чтобы познакомиться, и потом затащить в кровать?

– Если только у них есть кровати.

– Всё хочу спросить, – начал свой танец Кетч, – кто сегодня президент, и почему он не встретил меня, как первопроходца?

– Это уже два вопроса, а не один, – ответила леди.

– Почему?

– Гувер не хочет уходить.

– А Руз не хочет оставаться?

– Оставаться, ты сказал – никак не могу понять, есть ли хоть какая-то логика в нашем взаимопонимании.

– Это потому, что ты не знаешь моего имени, а я твоего.

Например, ты можешь угадать, – продолжала она, – я уже имею один Оскар, или пока еще нет?

– Так может спрашивать человек, только его не имеющий, – сказал Кетч, – но знает точно:

– Вот как раз сегодня и дадут, – закончила за него леди.

– Так бывает? – очень удивился парень.

– Ты думал, в честь кого этот банкет на двести хомо сапиенсов?

– В честь меня? Ты знала?

– Не знаю, кто ты такой, но этот банкет в честь меня.

– И эта честь начнется после чего? Ибо сейчас я ничего такого рукоплещущего не наблюдаю.

– Как только будет сделано официальное объявление.

– Хорошо, подождем, что это будет за объявление, ибо я думаю, что кто-то совершил перелет через северный полюс.

– Нет, потому что такого перелета не было, так как давно доказано, что и быть не может.

Но объявления, наконец, прозвучали, и как даже не мог высказать Кетч:

– Одно хуже другого, – ибо первое он еще кое-как понял, но второе, вообще ни в зуб ногой. Ибо это было, да, сообщение о фантастическом перелете через Северный Полюс, но не его, а Авиатора, Говарда Ху. Второе, кажется, ей действительно, дали Оскар за лучшую роль в фильме:

– Ранняя слава.

И она так обрадовалась тому, что ей в общем-то и так обещали, за всё хорошее, а главное за то, что в ее детстве, точнее, еще раньше, много-много лет назад:

– Были французские и испанские короли, – что прямо на банкете потащила его в садовый лабиринт, где можно легко трахнуться, но:

– Также легко и заблудиться.

Правда, не вышло, так как там уже были другие руководители и костюмерши этого фильма с теми же намерениями.

– Пошли назад в зал ресторана, я видел там нишу.

– Ты не боишься трахаться в нише, ибо туда могут зайти? Я, честно говоря, даже буду рада, если это случится.

– Значит, я тоже, – ответил Кетч.

И всё прошло удачно, заходили, да, но только два раза, и оба раза только смеялись тоже радостно, их счастью, второй раз даже хлопали в ладоши.

– Ну, как? – спросил его Хю, – счастье приблизилось?

– Настолько, что я думаю остаться здесь.

– Надолго?

– Навсегда, – ответил беззаботно Кетч, думая что настолько уже заблудился, что.

Что никто его не слышит.

И естественно, ибо: не видит – значит и не слышит.

Но первое, что началось, а не должно бы – это началась драка между и между, а кем точно не понял не только первый, но и второй, а именно Хю сказал, что:

– Нам лучше уйти.

– Совсем?

– Нет, ибо сразу здесь уходить никогда не принято, а перейдем на другую сторону зала, и сядем незаметно за барную стойку.

Они сели, но Кетч всё равно незаметно обернулся. Дрались двое, а Кэтрин Хепберн, с которой он от волнения даже забыл:

– Был ли вообще, или только так, приглашал поговорить по душам в ниже огромного зала.

Ибо не мог поверить даже самому себе, что вот так, можно сказать, при всех трахнул два-три раза совершенно незнакомую девушку:

– При всех. – А с другой стороны, уже никто не скажет, что в Америке я не был.

Чего-то не хватает в моей мысли, – решил он и добавил:

– Пропала.

– Она на сцене.

– Вот ду ю сей?

– Да, – сказал парень с другой стороны колонны, поддерживающей небо свод этого кабака, чтобы не рухнул до начала новостройки, – вручать Оскар ей будут прямо здесь.

– Серьезно? Так бывает? – обернулся он к Говарду. Но место рядом никто уже занимал.

– Так, конечно, не бывает за просто так, но я выкупил это право у Голливуда.

– Простите, я не понял: какое именно право?

– Право первой ночи.

– У Кэ-Хо?

– Да, я купил её на сегодня.

– За э-э, за сколько? – только и нашелся, что уточнить Кетч.

– Недорого, всего за миллион долларов.

– И у вас деньги сейчас с собой, или вы уже расплатились?

– Половина с собой, а половина это уже моя на сегодня Кэти Хэби.

– Простите, я, наверное, еще не сказал вам, что у меня юбилей?

– Ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе на сегодня? – спросил мужик.

– Неужели вы имеете над ней такую власть, что можете даже торговать ей в розницу?

– Ты думаешь, почему она тебе дала всё, что ты попросил и даже больше.

– Где, на улице в цветнике лабиринта?

– Нет, нет, ты не запутаешь меня. Это было в нише главного зала.

– Хорошо, кое-что вы, действительно, знаете, поэтому я спрошу просто для интереса: сколько?

– Хороший вопрос, и главное задан вовремя, ибо.

– Ибо мы улетаем сразу после вручения ей Оскара.

– Втроем? – только и нашелся что спросил Кетч.

Далее, обратный перелет?

– Послушай, парень, – сказал мужчина с другой стороны колонны, – хочешь со мной?

– Что, простите? Выпить? У меня, вроде, кончились деньги в валюте страны этого мира, а Говард Ху – Авиатор пошел вручал ей Оскар.

– Это вряд ли, ибо я – если ты, разумеется, этого хочешь, сам вручу ей Оскара.

– Нет, не надо портить всю обедню.

– Хорошо сказано, но. Но я всё-таки ее испорчу.

Парень встал, а Кетч от неожиданности его – нет, не предложения, а:

– Мужик встал с двумя фужерами, протянул один уже со стороны колонны, которая была обращена в зал, – а именно потому, что он на самом деле пошел к сцене:

– Тоже выпил свой бокал.

Распорядитель по вручению Оскаров в неординарной обстановке некоторых личных владений уже улыбнувшийся Говарду, вдруг приостановил движение своей рождественской улыбки – в том смысле, что не натренировал ее неустанными попытками быть членом любых комиссий по вручению и, наоборот:

– Нет, – а имел, как Ван Гог способность к понимаю весчей от:

– Бога.

И повернулся прямо лицом к лицу к уже поднимавшему по ступенькам:

– Добро пожаловать, мистер Фью-Черс, как говорят:

– Наше будущее.

И этот Фью-Черс вручил Кетрин Хепберн Оскара.

Впрочем, эта беспрецедентная раскованная непринужденность только подтвердила Кетчу:

– Мы точно в Америке, – где если надо, то это можно сделать даже при всех в нише ресторана – их храма борьбы с усталостью и всем остальным банно-прачечным комплексом.

Можно даже сказать просто по-американски:

– С комплексами трудовой неполноценности.

– Вы хотите взять меня с собой? – спросил Кетч, когда процедура вручения Оскара была закончена, и Фью привел ее с собой к стойке бара, где все еще сидел очень удивленный, если не сказать больше:

– Изумленный Кетч, – ибо:

– Как он мог отбить Кэтрин даже у предполагаемого на завтра президента Руз?

– Где вы берете деньги? – спросил Кетч, так и оставшись сидеть за колонной, как за занавесом, и более того:

– Дама даже его не узнала, – а была всецело увлечена Фью-Черсом, который, как выяснилось, обещал ей дать еще миллион, если.

– Если она покатается с ним на самолете, – и вот теперь ясно – понял Кетч – зачем нужен я.

И Кетчер, неожиданно даже для самого себя, высказал – как он выразился:

– Разумную мысль:

– Я тоже хочу миллион.

– В какой валюте мира вы предпочитаете получить свой гонорар? – спросил Фью. И Кэтрин тоже улыбнулась ему. Но, как показалось летчику: не узнала.

Или – почему-то прошла мысль:

– Узнала до неузнаваемости.

Притворяется, стерва.