Читать книгу Учитель Краб - Владимир Фёдорович Власов - Страница 11

Как только поезд отправился с Ярославского вокзала, как только за окнами замелькали привокзальные постройки и телеграфные столбы, я почувствовал Движение в далекое и неизведанное будущее, в Страну, о которой не имел ни малейшего представления, хотя и много думал о ней. Стоя в коридоре купейного вагона, я наблюдал за снующими пассажирами, стараясь угадать ту силу, которая увлекала их в Дальние Дали. У каждого из них – своя судьба, свои мысли, переживания, и у каждого своя неповторимая Душа.

Кто долгое время живет уединенно, подобно мне, приучая себя воспринимать жизнь только через книги, тот убеждается на собственном опыте, попав в круговорот Движения, что жизнь намного интереснее самого интересного романа. Еще на вокзале, стоя в одиночестве и боязливо озираясь по сторонам, я вдруг понял, что совсем разучился разговаривать с людьми, оставаться простым и открытым, перестал быть самим собой. И в эту минуту мимо меня прошел незнакомец. Он как-то странно заглянул мне в лицо своими небесно-чистыми глазами, и что-то хотел мне сказать, но передумал и прошел мимо. И в эту минуту я вдруг ощутил какой-то электрический щелчок внутри, как будто кто-то включил лампочку в одной из потаенных каморок моей души и осветил мое «Я» изнутри. И я вспомнил о моей болезни – болезни одиночества.

В купе попутчиков не оказалось, и я воцарился как полновластный хозяин в своем кратковременном убежище. Я считал одиночество лучшим состоянием моей жизни и чувствовал себя только тогда по-настоящему счастливым, когда ничто инородное не вторгалось в мой покой. Есть люди, для которых уснуть на вокзальной скамейке так же легко, как у себя дома. Таких людей в этом мире большинство. Но я принадлежал к той категории людей, которым трудно уснуть даже в своей собственной постели. Даже в глухой темной комнате, при желании, можно услышать странные звуки. Эти звуки, порождаемые мириадами разумных и неразумных существ, населяющих нашу планету, своим движением наносят царапины и уколы незащищенному сердцу. Древние люди гордились тем, что, оставаясь в темной комнате, могли чувствовать сердцем весь мир, мне же никак не удавалось уберечь свое сердце от вторжения этого мира.

Сидя у окна и всматриваясь в мелькающий калейдоскоп пейзажей, я до сих пор не мог осознать, как это я пустился на подобную авантюру, бросив насиженное гнездо, очертя голову, ринулся в далекую страну, о которой не имел ни малейшего представления. О будущем думать не хотелось. Будущее наводило на меня страх.

В некоторых местах уже чувствовалось приближение осени, пожелтела листва на деревьях. Поезд остановился на станции. В купе вошел пассажир.

– День добрый. Свободно у вас? – спросил он и сел.

По-видимому, я ответил не совсем приветливо, окинув беглым взглядом моего попутчика. Человек средних лет с умными глазами, бородой и длинными волосами робко покосился на меня.

Такие люди, как я, во избежание дорожных сюрпризов обычно напускают на себя маску неприступности. Это – черствые сухари, жестокие и бесчеловечные эгоисты, которые любое веселье превратят в похороны, а хорошее настроение – в уныние.

Немного расслабившись, я все же спросил его:

– Едете по делам службы?

– Совершенно верно изволите заметить, – вежливо наклонил голову в мою сторону попутчик, – еду в Староместную церковь заменить умершего архидьякона Николая, Царство ему Небесное, упокой его душу.

Голос попутчика перешел на шепот, творя молитву, он перекрестился. У меня появилось такое ощущение, как будто ворона, пролетая, коснулась моего лица своим крылом. Я не любил попов.

Наступила неловкая тишина. Сознавая комичность и бессмысленность этой паузы, я ничего не мог поделать с собой, иногда кажусь себе таким дураком из-за своего заторможенного рефлекса, часто у меня возникает желание во время разговора закрыть глаза и уснуть.

– Вы едете, вероятно, из Загорска? – выйдя из ментального штопора, спросил я.

– Из Загорска. Получил новое назначение.

– Должно быть, и повышение в сане?

– Нет. Повышения в сане не получил.

– Тогда что же это? Ваша ссылка?

– Господу Богу везде нужны его верные служители, – сказал он уклончиво и отвел глаза.

Я еще раз окинул взглядом его сухощавую фигуру, на этот раз он показался мне совсем молодым. Мне даже показалось, что в его умных глазах поблескивают искорки бунтаря, попавшего в опалу среди своей святой братии. Жутко интересно встретить бунтующего попа – дьявол непокорности сражается с ангелом смиренности. В другой обстановке я никогда бы не задал такого банального и глупого вопроса:

– Вы верите в Бога?

Некоторое время священник смотрел на меня испытывающим взглядом.

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Мне кажется, вы в чем-то сомневаетесь.

– Но только не в существовании Бога, – в его голосе прозвучала убежденность, и сам голос приобрел оттенок металлического звучания.

– Отчего же не усомниться в существовании Бога? – спросил я его спокойно.

– Я вижу, вы умный человек, – заметил он, – но кто может сказать, что он не верит в Бога?

– Какие существую! доказательства? – промолвил я.

– Целесообразность убеждает в сверхприродной, разумно-упорядочивающей мир причине.

– Это я знаю. Более того, я уверен, что сейчас вы начнете говорить об абсолютно необходимом существе, в котором нуждаются случайные вещи, о первопричине в цепи действующих причин, об абсолютном совершенстве и прочей дребедени Фомы Аквинского из понятий нулевого класса. Но каковы ваши личные доказательства Бога?

– Бог есть Бог, и он не нуждается в доказательствах. Он существует сам по себе, и ему безразлично, найдем мы доказательства его существования или нет. Вы же не требуете доказательств вашего существования у этих людей, – и он кивнул в сторону крестьян, работающих в поле, – только люди, стремящиеся к Богу, способны найти подобные доказательства. Даже вы, человек разума, не можете объяснить многие явления в нашем мире, но уверяю вас, существуют такие области мироздания, в которые вы никогда не проникнете, которые останутся существовать, даже если вы их никогда не познаете.

Теологические опусы и умозрительные дискуссии, как, впрочем, и душеспасительные проповеди закалили мышление этой духовной иерархии, сделали их магами в манипуляциях с понятиями нулевого класса, виртуозами убеждения, которое, несомненно, стало их стихией за многие столетия безграничного господства над верующими. Но я не принадлежал ни к числу верующих, ни к числу атеистов. Я был сам по себе. Единственное, в чем был прав поп, я считал себя человеком разума.

– По-вашему, Бог является той тайной, которая недоступна человеческому разуму. Но не боитесь ли вы, что и эту тайну человек когда-нибудь разгадает.

– Нет. Не боюсь. Даже после этого человек еще не станет Богом. Он останется абсолютным природным совершенством, продуктом совершенного Абсолюта. Ибо только тогда человек станет Богом, когда он обретет способность создавать материю из ничего, творить из неживой природы живую, превращать живую материю в мыслительную субстанцию и, кроме всего этого, должен обрести бессмертие в вечности.

– Но человек уже идет по этому пути, он творит роботы и кибернетические машины!

Священник мягко улыбнулся моему восклицанию.

– Эта техника, несомненно, нужна человеку, но она является только не очень искусной подделкой природы, пародией на природу. Представьте, что на земле возникает неизлечимая женская болезнь, которая в короткий срок истребит весь женский род. Разве могут компьютеры и роботы заменить вам женщину?

Я невольно улыбнулся, представив эту картину.

За фасадом вековой церковной догматики пробивались лучи живого человеческого ума, мои взгляды тоже не претендовали на критерий носителей объективной ценности. Каждый из нас по-своему поднимался дорогой, ведущей к вершинам духовного совершенства. И это даже прекрасно, что пики нашей мудрости имели противоположные полюса. Биполярность всегда способствовала поиску в решениях антиномии. Кто-то из немецких мыслителей сказал, что духовная жизнь – это пульсация взаимодополняющих противоположностей.

Мы все больше углублялись в лабиринты сложной умозрительной дискуссии, открывая друг другу новые этажи своей духовности. Наша беседа струилась, как ручей, мирно обтекающий острые камни, и в какой-то момент я подумал, что смог бы примириться с церковью. Поистине, права пословица: «С умом повстречается ум, и в мире живут меж собой, с талантом столкнется талант, и вмиг загорелись враждой».

Мой собеседник открыл портфель, вытащил два бумажных стаканчика, гроздь винограда и несколько спелых яблок. Все это он расположил на столике в виде аппетитного натюрморта, затем извлек бутылку коньяка, что вызвало мое крайнее неудовольствие. Я избегал кутежей в дороге. Видя, как я поморщился, священник виновато улыбнулся:

– Это не коньяк, а церковное вино, очень слабое, – сказал он. – Прошу отведать, оно успокаивает и поможет нам быстрее заснуть, а коньяк действует возбуждающе и прогоняет сон.

Я посмотрел в окно. Было уже темно. Я не заметил, как стемнело, и в купе зажегся электрический свет. Священник открутил крышку бутылки и наполнил вином бумажные стаканчики. На темном стекле его профиль отражался, как в зеркале, и это отражение казалось мне бегущим, так как в темноте близкие и далекие огоньки перемещались с движением поезда. Мне казалось, что священник движется в небесном пространстве среди звезд, невесомый и неосязаемый, как символ заблуждающегося человечества. Я с его стороны, наверно, выглядел таким же.

Мы выпили вина. Вскоре наше внимание в разговоре переместилось на идею абсолютного совершенства. Даже когда мысль отрывается от действительности, другими словами, сходит с рельсов здравого смысла, и воспаряет фантазией в необозримые дали, всегда найдутся чувствительные весы для определения в них степени реальности в поисках неземных ценностей. Но в этот вечер я с удовольствием ставил свой мозг под нагрузку этих ценностей, и наши летучие, подвижные фантазии уносили нас в такие запредельные сферы, откуда рай нам казался вполне реальной землей обетованной.

– Вы верите в загробную жизнь? – спросил я.

– Да, – убежденно ответил он мне.

И его отражение в окне вдруг осветилось фейерверком бегущих огоньков – поезд пронесся через небольшую станцию. Как будто комета пролетела сквозь его взлохмаченные волосы и бороду. Передо мной запечатлелись два образа: один в статике, другой в движении. И мне казалось, что тот, который за окном скакал и прыгал сквозь мрак и несущиеся звезды за поездом, был реальнее, чем тот, кто сидел передо мной и смотрел на меня умными глазами.

Мы выпили еще, и я ощутил, что в моей голове наступило вдруг полное просветление, мысли рождались от какого-то внутреннего озарения и, обгоняя друг друга, вливались в Океан Мировой Гармонии. Потекли самые легкие и светлые минуты вечера, минуты расцветающих надежд. Мне стало жарко, и я почувствовал себя в купе уютно, как младенец в люльке, и уже не боялся будущего.

Утром, когда я проснулся, священника не было. На столике лежала записка: «Не хотел будить Вас. Желаю здравствовать и побольше верить в чудеса жизни».

Голова болела, я чувствовал тяжесть во всем теле. И, как всегда в минуты депрессии, на меня навалилась черная меланхолия. И так уж глупо был устроен мир, что, не имея возможности на секунду прервать ход своих мыслей, постоянно возвращающих меня на орбиту моих сомнений, я вновь услышал этот голос: «Чем так мучиться, открой дверь в тамбуре и прыгни под колеса встречного поезда». В самоубийстве есть тоже какой-то выход, когда своей рукой останавливаешь вращение колеса судьбы, прерываешь надоевшее мелькание земных событий, ставишь точку в высшем Абсолюте смен бытия: жизни и смерти. Родившись один раз, нужно хотя бы один раз умереть. Это так легко – выйти из временного цикла, переместившись в пространство вечности. Перед мгновенной и неожиданной смертью у меня нет страха. Страшно постепенное увядание, медленное старение, сознание неминуемого приближающегося конца. Но самоубийство – это тоже бессмыслица, такая же, как и сама жизнь. Войти в состояние покоя никогда не поздно. Впрочем, иногда мне казалось, что меня в жизни ничто не удерживало, кроме сомнений и тайн. Еще одно сомнение заронил мне в душу священник – тайну о потустороннем мире. Что это? Область четвертого измерения? Возможно ли общение с потусторонним миром? Есть ли разгадка шифра, открывающего этот секретный сейф?

Четвертое измерение, потусторонний мир, область, простирающаяся по ту сторону нашего сознания, – сфера инобытия, постоянная и вечная, в то время, как наш мир подвижен и изменчив. А существует ли в природе что-либо постоянное и вечное, неподвижное и изменчивое, кроме духовных ценностей, таких, как долг, честь, любовь? Но раз нет в природе вечных и постоянных величин, значит, потусторонний мир – м и р а ж, и нет никакого четвертого измерения. Но если хотя бы на минуту допустить, что эти два мира все же существуют в природе независимо друг от друга, то тогда должны быть и пути вхождения в мир иной.

У меня еще больше разболелась голова. Я физически почувствовал, как моя мысль постоянно натыкается на непреодолимую стену, отталкивается и вновь бьется о нее. За этой стеной скрывалась Великая Тайна человечества, и мне казалось, что если я не разгадаю ее, то сойду с ума. Я потер виски, боль не проходила.

В вагоне-ресторане все столики были заняты. Я остановился в нерешительности, отыскивая себе место. Вдруг в дальнем углу я увидел человека, который мне запомнился еще на Ярославском вокзале. В моей памяти запечатлелся не он сам, а его небесный взгляд, проникающий в душу, эти глаза, словно две звезды, светящиеся в сиянии дня. Наши взгляды встретились, он кивнул мне как старому знакомому и указал свободное место напротив себя. Невольно повинуясь этому жесту, я уселся на стул и попал в плен его обаяния. Еще тогда, на вокзале, у меня возникло предчувствие, что еще раз обязательно увижусь с ним, вероятно, так душа своим внутренним чутьем предугадывает ход и развязку событий.

Он вторично одобрительно кивнул мне головой, но его поощрительная улыбка больше походила на ухмылку.

– Присаживайтесь, это место свободно, – его голос был мягок до вкрадчивости и чист, как горный ручей.

Я поблагодарил его, взял меню. Пока я выбирал блюдо и поджидал официантку, он не проронил ни слова, доканчивая свое второе. Но как только официантка отошла, он вдруг спросил меня:

– И часто у вас бывают головные боли?

Я удивленно посмотрел на него.

– Почему вы полагаете, что у меня головные боли? Вы кто, ясновидец?

Но вдруг в левом полушарии моего мозга резко кольнуло, возможно, лопнул капилляр, и произошло микрокровоизлияние. Я поморщился от боли.

– Вот видите, – сказал мой сосед, – я же вижу, что у вас болит голова.

– Да, – признался я, – вчера вечером я выпил немного вина, видимо, поднялось давление.

– Ваша голова болит не от этого, – уверенно заявил незнакомец.

– А от чего? – удивился я.

– Видите ли, когда человек пытается решать сложные задачи и напрягает свой ум до предела, то головная боль возникает вполне естественно. Еще хуже, если он ищет ответы на неразрешимые вопросы.

– Вы психолог или умеете читать чужие мысли? – спросил я и опять не получил ответа.

– Человек, который мнит себя исследователем и покорителем природы, якобы способным постигать ее тайны и даже управлять ею, заблуждается в своем всесилии и величии. Его жалкое органическое начало живет за счет расщепления продуктов природы под действием солнечной энергии на элементы, присоединяемые к его биологической схеме строения, кстати, по способу и процессу, ничем не отличающемуся от биологии мха. Основа человека скрыта в его среде обитания, в природе. Там его корни, там и его жизненная среда. Разве можно покорить среду, в которой ты живешь, и которая тебя питает? Думать так – все равно что, являясь эмбрионом, пытаться из утробы матери повлиять на исход своего рождения. Второе, не умея управлять ни своей биологией, не своей энергетикой, вы мечтаете проникнуть в иные формы бытия.

Незнакомец расхохотался. Его смех, похожий на звон колокольчика, распространился по всему салону, но никто не обратил на нас внимания. Мне казалось, что моя голова раздувается до размеров вселенной, и я вхожу в беспредельное пространство.

– Вы полагаете, что есть иные формы бытия? – робко спросил я.

– Их мириады, как во вселенной, так и здесь, на земле.

– Но где же они? – воскликнул я.

– Здесь, вокруг вас, – и незнакомец окинул взглядом пространство над моей головой.

Я устремил взгляд вверх, но увидел лишь потолок вагона-ресторана.

– Этот мир существует меж мириадами переменных величин: бытием и небытием, рождением и смертью, ожиданием рождения и ожиданием смерти. По-вашему, бытие одухотворено и временно, а небытие вечно и не имеет одухотворенности, потому что стоит по другую грань вашего превращения и является космическим минусом всего сущего для вас. Но вы в этом ошибаетесь так же, как ошибаетесь в том, что ваш разум может дать вам подсказку в открытии тайн инобытия. И чем дальше вы будете продвигаться в познании природы, тем больше будут множиться гипотезы ваших заблуждений.

Я слушал незнакомца с напряженным интересом и почти забыл о еде, которую поставила передо мной официантка.

– Так вы верите в загробную жизнь? – слетело у меня с губ.

– Загробную жизнь? – повторил незнакомец и лукаво улыбнулся. – Иными словами, вы хотите спросить, есть ли потусторонний мир?

– Да! Да! – возбужденно воскликнул я. – Вот именно, потусторонний.

– Есть, – просто ответил он, – и думаю, что в скором времени вы в этом убедитесь.

– Надеюсь, что не в скором времени, – буркнул я.

Незнакомец загадочно посмотрел на меня и улыбнулся. Его снисходительная улыбка вызвала во мне противодействующую реакцию.

– Можно подумать, что вы знаете дату моей смерти, – сострил я.

– Знаю, – спокойно ответил незнакомец.

Мне стало не по себе. У меня даже пересохло в горле. Незнакомец произнес последнее слово так уверенно, что в моей голове пронеслась мысль: «Да кто он такой?» В эту минуту я даже подумал: «Уж не специально ли он высадился с летающей тарелки, чтобы встретиться со мной?»

– Да что вы себе позволяете! – возмутился я. – Кто вы? Бог? Чтобы говорить мне такое.

– А разве вы верите в Бога? – также спокойно спросил меня незнакомец.

– Тоже нашелся мне Иисус Христос, – я пристально посмотрел незнакомцу в глаза.

Но не я, а он смотрел на меня, как удав на кролика. Мне ни разу не приходилось встречаться с гипнотизером.

– Не сердитесь, – невозмутимо сказал он, – я вижу, вы в самом деле не верите в чудеса.

– Еще бы, считаю все эти фокусы чистейшей воды шарлатанством.

– Ну что же, это ваше право.

Я с остервенением накинулся на свой завтрак и прикончил его за две минуты. Незнакомец не уходил, он с интересом наблюдал, как я проглатываю яичницу с ветчиной. Я же испытал неловкость за минутную вспышку гнева, пытаясь исправить положение, я с иронией заметил:

– Признайтесь, вы пошутили по поводу даты моей смерти.

Незнакомец улыбнулся, его радужная оболочка глаз отразила в себе глубину вселенной. Он воскликнул:

–Нисколько. Я даже знаю, как и отчего вы умрете.

– От чего же?

– Вам это очень хочется знать?

И здесь со мной произошло то, чему я никогда не найду объяснения. Я пал духом, струсил. По правде признаться, узнать о своей точной дате смерти и обстоятельствах, при которых она произойдет, удовольствие не совсем приятное.

Даже шутка по этому поводу казалась мне в то время глумлением, до такой степени я считал свою смерть актом священным и таинственным. И чтобы не искушать дьявола, я ответил:

– Нет. Мне совсем не хочется знать того, что у благоразумных людей не может быть предметом шуток. К тому же, я немного суеверен. Зачем испытывать судьбу.

– Тогда и не будем об этом говорить, – охотно согласился собеседник.

Мы расплатились и поднялись из-за стола. На выходе из вагона-ресторана незнакомец меня спросил:

– Вы часто страдаете от головной боли?

– Довольно часто.

– Хотите избавиться от нее совсем?

– Вы еще спрашиваете об этом.

– В таком случае, я могу вам помочь.

– Как? – удивился я.

Мы стояли в тамбуре вагона-ресторана. Незнакомец попросил меня закрыть глаза и расслабиться. Затем он поднес руки к моей голове, но я не почувствовал их прикосновения, а ощутил холод, исходивший от его ладоней. Мне даже показалось, что со стороны его ладони подул ветер. Но вдруг рука незнакомца неожиданно начала нагреваться. Если бы я не знал, то мог подумать, что над моей головой держат раскаленную сковороду. Я услышал щелчки электрических разрядов, возникших между его ладонью и моей головой. Головная боль мгновенно прошла. Я ощутил небывалую легкость в теле и ясность в голове. Когда я открыл глаза, незнакомец мне сказал:

– Вот и все. Полгода у вас не будет болеть голова.

– А потом?

Он оставил мой вопрос без ответа. Я поблагодарил его за чудесное исцеление, и мы расстались. Он отправился в один конец поезда, я – в другой.

Открыв двери купе, я увидел человека средних лет с интеллигентной внешностью. Интеллигенты обладают особенностью двух видов: одни располагают к общению (при их виде так и хочется сказать им servus), другие же, напротив, кажутся настолько высокомерными и замкнутыми, что пропадает всякое желание с ними разговаривать. Этот не подходил ни под один из этих видов.

Я уселся напротив моего нового соседа, и мы обменялись испытывающими, но доброжелательными взглядами. На меня вдруг нашел приступ вдохновения, и я неожиданно сказал:

– Только что меня удивительным образом излечили от головной боли. Полгода у меня не будет болеть голова.

– Как же это? – с интересом спросил мой новый собеседник.

– Очень просто, он подержал свою руку над моей головой, и боль мгновенно улетучилась.

– Ерунда, – самоуверенно заключил он, – это от самовнушения.

– Но я совсем не ожидал такого исцеления.

– Это не важно, – авторитетно заявил тот, – достаточно и того, что вы допустили только одну мысль, что он может вас излечить. Дальше все произошло благодаря самовнушению.

– И вы не можете допустить, что он обладает каким-то неизвестным нам биополем, способным действовать на наш организм?

– Это исключено. Наука отрицает наличие каких-либо биополей. Это все предрассудки, бабушкины сказки, обще бытующие заблуждения, которые используют в своих целях шарлатаны и бродячие целители.

– Однако есть еще в природе много необъяснимых явлений, к разгадке которых наука подбирается ощупью, и многое угадывается интуитивно.

– Чушь собачья, наука не должна занимать промежуточное звено между фактом и домыслом. Она должна строить свои выводы на научно проверенных фактах. Представьте только на миг, что было бы, если бы мы, ученые, строили бы какую-нибудь научную систему на домыслах. В один прекрасный день она бы рухнула и погребла бы нас со всеми нашими трудами. Нет, милый батенька, мы не можем допускать домыслы.

– Но так можно закрыть глаза повязкой неверия и не видеть в упор самых явных явлений и истин, которые природа преподносит нам как загадочные аномалии, и все потому, что наш разум не в силах их постичь, победить свою инерцию мышления.

– Я по профессии врач, – представился мой собеседник, – работаю в научно-исследовательском институте медицинской географии. И я вдоволь насмотрелся на своих пациентов, которые в свое время обращались к шарлатанам и целителям-чудотворцам и запустили свои болезни. Мне надоело выслушивать бредни молодых людей, защищающих оккультные нелепости, профессиональных фокусников с их эстрадными номерами, которые преподносятся людям в качестве доказательств существования «сверхъестественных сил». Эти всякого рода мистические учения расцвели, как сорняки, усеяли сознание людей, как грибы-поганки.

Врач достал из портфеля кипу газетных вырезок.

– Вот посмотрите сами, – он разложил передо мной на столике вырезки из газет, – сколько энергии затрачивается на подобные бредни, уму непостижимо. Достижения науки сопровождаются созданиями лженаучных мифов, вроде посещения земли инопланетянами или прилетов летающих тарелок. Нет. Нужно вести решительную борьбу со всякого рода мифами, будь то общение с духами или сказки о потустороннем мире, способствовать тому, чтобы люди отворачивались отдутых чудес и обретали подлинно научный взгляд на мир, – такова цель, стоящая перед нами, учеными.

Я слушал учёного и думал, что он говорит вполне убедительно, но что-то в его речи всё же вызывало во мне сомнение.

В общем, вы жаждете экзотики и чудес, либо вы на стороне научного знания, – закончил своё критическое выступление врач-учёный.

Я пожал плечами, не зная, что ему ответить.

– Вот-вот! – воскликнул он, – стоит только в себе посеять сомнение, и вы – пропащий человек. Вера обладает огромной силой убеждения, это как воображение, вы только на минуту допускаете возможность какого-либо чуда, и в то же самое мгновение то, что вы считаете невозможным, начинает происходить на ваших глазах. Вы уже не в силах защитить своё восприятие от этого влияния. Но это не значит, что всё, что вы видите и слышите, и даже чувствуете, – в реальности, наяву, оно происходит в вашем расстроенном воображении. И чем больше вы хотите в него верить, тем правдоподобнее вам будет казаться видение. Это и есть первый шаг к помешательству. Стены раздвигаются, и вы видите такие чудеса. Я сам попадал в подобные ситуации, когда ездил по деревням с лекциями о вреде самолечения. Вы не представляете, какие ведьмы и колдуны живут в нашей глубинке. Но я – материалист, и не верю в эту чертовщину, и главная наша цель – это забота о душевном спокойствии людей.

Врач ещё долго и убедительно говорил, стараясь вытащить меня из мутного омута суеверий, чудовищных измышлений и мистицизма. Поезд подходил к станции, где попутчик должен был выходить. Он поспешно собрал вещи и протянул мне руку на прощание.

– Я вижу, вы интеллигентный человек, и надеюсь, что наш разговор рассеял некоторые сомнения относительно чудес в нашем простом, как выеденное Колумбово яйцо, мире. Смотрите на все вещи проще, и никогда не теряйте связи с материей. Мне приходилось встречаться с умными людьми, которые сходили с ума от устремлений своего взора в запредельные миры. Я бы очень не хотел, чтобы вас постигла подобная участь.

Учёный врач вышел на перрон и приветливо помахал мне рукой. Я вежливо поклонился.

В эту минуту мне очень захотелось встретиться с тем загадочным субъектом, с которым я познакомился в ресторане. Впрочем, я даже не знал его имени. Меня охватило страстное желание поговорить с ним ещё один раз. Беседа с учёным врачом только распалила мой интерес к оккультным сферам знания, а его предостережения показались мне по-детски наивными. Я не причислял себя ни к разряду легковеров, ни к разряду фанатиков. Моим критерием познания являлась объективность, с которой я соприкасался посредством своих, допускаю, несовершенных ощущений при помощи органов чувств и, надеюсь, совершенного разума, склонного к аналитическому мышлению.

И тут же мне в голову пришла мысль, что таинственный незнакомец мог сойти на последней станции, и я поспешно отправился через все вагоны в конец поезда на его поиски. Чем ближе я приближался к последнему вагону, тем сильнее у меня колотилось сердце. Когда я достиг последнего вагона, то заметил в другом конце прохода у окна знакомую фигуру окулиста. Он стоял ко мне спиной, и мне показалось, возможно, от оптического преломления света, проникающего из окон, от его фигуры исходило странное лучезарное сияние. Я приблизился к нему, и сияние исчезло. Он повернулся и заглянул своим небесным взглядом прямо в мою душу.

– Я уже собирался покинуть поезд, но почувствовал, что вы желаете со мной встретиться, и задержался.

– Благодарю вас, – ответил я, не совсем поверив в искренность его слов. – я действительно хотел с вами увидеться.

– И вас привели ко мне сомнения?

– Совершенно верно, – подтвердил я, переходя в наступление, – То, что вы говорили в прошлый раз, как-то не очень увязывается с логикой.

– Милый мой! – воскликнул незнакомец. – Весь процесс жизни основан на постоянном нарушении жизнью ваших логических аксиом. Иногда действительности даже трудно пробить брешь в ваших за герметизированных сферах понятий, сотканных из ложных категорий. Для вашей логики понятий тождественно только то, чему тождественны ваши понятия. А ваши понятия и ваша интеллектуальная логика вращаются в пределах низменной ограниченности, тождественной вашим убеждениям и разделенной с реальностью. Вы же удивляетесь, когда видите в кунсткамере Петра Великого двуглавого теленка, но даже мысленно не можете допустить существования быка с человеческой головой.

– Но возможно ли такое в действительности?

– Разумеется, что вы этого не допускаете, потому что, по-вашему, происходит якобы смещение понятий. А все непонятное и необъяснимое вызывает у вас страх. Вероятно, вы не верите и в существование черта.

– Естественно, я отношу это понятие к нулевому несуществующему классу.

– Допустим, что вы правы, но разве можете вы проиграть все вероятные варианты аппликаций природы и постичь все ее возможности вашим слабым интеллектом? Я очень просто могу вам доказать, что ваш интеллект несоизмерим с непрерывной текучестью бытия и не способен к адекватному постижению тех непрерывных изменений, которые протекают в природе. Все ваши понятия фиксированы и прерывны. Единственным способом привести их в соответствие с жизнью является произвольное предположение остановок в самой жизни, что, в свою очередь, подобно смерти. Этими остановками вы и сообразовываете ваши понятия с действительностью. Поймать вашим интеллектом действительность так же трудно, как пытаться вычерпать воду сетью, как бы ни были мелки ее петли. Разве понятия могут дать вам познание? Основное назначение вашего сознания состоит в различении и разделении, однако в разделении вы теряете способность вступления в связь с действительностью. Вы как бы поверхностно соприкасаетесь с ней. Постигать; жизнь посредством понятий – значит остановить ее движение, отсечь содержание от формы, снять с живого движения ретроспективный снимок. В этом и заключается вся несостоятельность интеллектуального сознания, построенного на понятиях.

– Но что вы можете предложить взамен интеллекта? Интуицию? Это уже не ново. Впрочем, это не ваши мысли, все, что вы сказали, я давно читал в трудах Джеймса.

– Неважно, но именно они вызвали у вас сомнения в свое время.

– Да. Но я их отмел, как и несостоятельное учение Бергсона. Вся эта логомахия, маскируемая бутафорским призраком интуиции, взывающая к алогизму, имеет одну цель – очернить человеческий интеллект, доказать его бесполезность. А это единственное оружие, данное человеку природой, которое он может использовать даже в борьбе со стихией.

– Так же, как и для самоуничтожения, – с сарказмом заметил незнакомец.

– Во всяком случае, в интеллекте я вижу единственного гида, способного вести нас к постижению реальности, – парировал я.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся мой собеседник. – Удивляюсь вашей наивности. Если даже вы усеете всю внешнюю поверхность кажущегося вам реальным мира понятиями, созданными вашими теоретическими познаниями, то и тогда, как бы ни была огромна эта поверхность по своему протяжению в пространстве и Времени, вы не проникнете в глубину этого мира ни на один сантиметр. Для этого вам необходима совсем другая система координат, совсем иное вхождение в область, скрытую от ваших чувств.

– Область четвертого измерения? – воскликнул я.

– Может быть. В вашей же системке вы отделены от природы, закупорены от мира в своей герметической сфере, потому что вы не в состоянии постичь простых законов. Вы никогда не будете иметь связей ни с прошлым, ни с будущим, ни с вечностью. Вы обречены жить в этой оболочке, прорвав которую, вы рискуете погибнуть. Ваша жизнь похожа на мертвое яйцо, из которого никогда не вылупится птенец. Вы не верите ни в бога, ни в черта. Возможно, даже понятие «совесть» относится к вашему нулевому классу.

– Но, позвольте, – запротестовал я, – совесть всегда живет в человеке, она руководит его поступками.

– Но совесть бестелесна, невидима, а, следовательно, несуществующая, – возразил он мне и злорадно заметил: – а может быть, в вашем понимании, стоит относить ее к запредельному четвертому измерению?

От огорчения я закусил губу, потому что не находил веских аргументов, чтобы сломить его нахальное наступление. Но вдруг он изменил тон и уже приветливее сказал:

– Я вижу, что вас ничем не переубедишь. На прощание я вам покажу чудо. Но боюсь, что и оно вас ничему не научит.

Я недоверчиво заглянул в его глаза. Он предложил мне выйти в тамбур. Сквозь стеклянную дверь были видны убегающие вдаль рельсы. В голове мелькнула мысль: «Уж не собирается ли он выбросить меня из вагона и этим покончить со всеми нашими спорами?» Незнакомец посмотрел на меня и улыбнулся, как будто прочитал мои мысли.

– Способны ли вы поверить, что я, не прикасаясь к вам, подниму вас над полом?

– Магнитом?

– Это уже мое дело.

– Нет. В это я поверить не могу, – решительно заявил я, – существуют физические законы.

Незнакомец отошел от меня, насколько позволяла теснота тамбура, и попросил расслабиться. Я резко опустил плечи вниз, расслабляя мышцы рук, переступил с ноги на ногу и в это самое мгновение почувствовал, что мое тело начинает терять вес. Тяжесть покидала мои члены, я ощутил состояние невесомости. Не знаю, что чувствует в таком состоянии космонавт, но я ощущал, что вся моя полнота, мое содержание выливается из меня, оставляя мне одну форму – мою пустую оболочку. Сердце бешено стучало, отдаваясь в висках. Я был настолько взволнован новизной моего состояния, что не сразу заметил, как мои ноги оторвались от пола, и я повис в воздухе, сохраняя при этом полную ясность мышления и восприятия. Я поднялся над полом всего не более, чем на метр, повинуясь какой-то невидимой силе, но этого хватило, чтобы ощутить всю невероятность происходящего явления.

Я возбужденно воскликнул:

– Так это вы меня чем-то поднимаете в воздух?

– Разумеется, – спокойно ответил он, – не ветер же вас держит в пустоте.

Я пошевелил ногами, под ними зияла пустота, мое тело ни на что не опиралось. Как утопающий хватается за соломинку, я ухватился за последний аргумент:

– Но у вас-то есть точка опоры. Вы стоите на полу, а значит, и поднимаете меня каким-то образом.

Незнакомец засмеялся и ответил:

– Это не имеет никакого значения. Я тоже могу подняться в пустоту.

И к моему большому удивлению он так же, как и я, повис в воздухе рядом со мной. Картина выглядела потрясающей. Если бы кто-нибудь в эту минуту вошел в тамбур, то принял бы нас за повешенных. В мчавшемся на восток поезде никто из пассажиров не подозревал, что в тамбуре последнего вагона, зависнув в воздухе, подобно шмелям, разговаривают два незнакомых друг другу человека.

– Но как вам удалось достичь такого мастерства? – воскликнул я, приходя немного в себя.

– Простая тренировка, такая же, как при умении ходить, – ответил он. – Как видите, нет никакого мошенничества.

Я ощупал свое тело, даже ущипнул себя за локоть и почувствовал боль. Нет, это не сон. Меня цепко в своем плену держала явь, перевернувшая мое сознание, поставившая с ног на голову все мои представления о законах физики. «Если люди способны держаться в воздухе без всякой опоры, освободившись от земного тяготения, то, что говорить об остальном? Можно смело верить в любые чудеса», – подумал я.

– Вам не надоела такая поза? – шутливо осведомился незнакомец.

– Несколько непривычно, – признался я и попросил опустить меня.

то же мгновение тело стало наполняться тяжестью до естественного состояния, и я плавно опустился на пол тамбура.

– Что скажете? – весело спросил незнакомец.

Я пожал плечами. Что я мог сказать? Незнакомец вдруг погрустнел и вздохнул.

– Но даже после таких доказательств вы не поверите в чудеса. Ваши глаза закрыты от априорных истин, и виной всему является ваша мнимая ученость. Вы жили жизнью книжного червя, шагая все это время по ложному пути. Если бы вы хоть раз в жизни обратили внимание, как высыхает земля после дождя, как растет трава из-под тающего снега, раскрывается бутон цветка утром… Вы тратите время на прочтение толстых фолиантов, иссушая мозг, но у вас не хватает терпения, чтобы наблюдать жизнь, видеть то, о чем вы создаете иллюзорное представление, выуживая лоскутные обрывки знаний из книжной рутины. Вам отпущен короткий отрезок бытия, а вы попусту тратите время на всякие глупости, которые не приносят радости. Учитесь жить. И тогда вы сможете не только поднять себя в воздух, но и унестись в Неизведанные Дали Небесного Океана. И запомните, что вы не самое разумное существо природы.

Незнакомец умолк. Я уже не возражал. Он посмотрел на меня долгим испытующим взглядом и сказал:

– Мне пора. Я должен сойти с поезда.

– Но как? – удивился я. – Вы же не будете прыгать на ходу?

– Вот видите, вы только что видели чудо и уже забыли, что я способен творить чудеса. Я выйду через эту дверь, – и он показал на стеклянную дверь, из-под которой убегало вдаль железнодорожное полотно.

Я не возражал, парализованный навалившимся на меня оцепенением. Незнакомец открыл дверь, и в тамбур ворвалась струя свежего ветра.

– Прощайте, – произнес он.

– Мы с вами больше никогда не увидимся?

– Как знать, может, и встретимся на суде совести.

Смысла последних слов я не понял, но уточнить уже ничего не смог. Он шагнул в пустоту. Я в ужасе подскочил к двери, ожидая увидеть на рельсах распластавшееся тело, но вместо этого увидел то, что выходило за рамки моего понимания: незнакомец повис в какой-то неподвижной точке над землей, которая быстро удалялась по убегающим вдаль рельсам. Он повернулся на этом пятачке пустоты, приветливо помахал мне, опустил руки и вдруг стремительно стал подниматься ввысь. Подобно птице со сложенными крыльями, он вскоре исчез в синеве бездонного неба. Вот и все чудеса. Мурашки пробежали у меня по спине. Я обалдело захлопнул дверь и только в эту минуту подумал, что, возможно, нахожусь под гипнозом. Я обшарил углы тамбура– тщетное и глупое занятие. За несколько последних минут я изрядно поглупел. Одураченный, я еще раз посмотрел на убегающие вдаль рельсы, на синее с редкими облачками небо, на сияющее по-осеннему солнце и отправился в свое купе.

Так, в этом поезде я познакомился с человеком, который верил в чудеса, человеком, который не верил в чудеса, и человеком, который творил чудеса.