Читать книгу Учитель Краб - Владимир Фёдорович Власов - Страница 3

Я присутствовал на первой его лекции, когда Краб впервые переступил порог нашей аудитории. Он вошел в зал какой-то нетвердой походкой. Подойдя к кафедре, он долгим взглядом рассматривал нас, каждого по отдельности. Мне казалось, что он пытается запомнить наши лица. Нас же в аудитории более сорока человек. Пауза затягивалась, а он не произносил ни слова. Это походило на ситуацию с актером, забывшим роль. Мы, загипнотизированные, притихли, боясь пошевельнуться, и смотрели на него, как кролики на удава. Но глаза у него были добрыми. Он, казалось, гладил взглядом каждого из нас.

Обычно на лекции я садился вместе с Олей в последнем ряду. Если лекция была интересной, то мы слушали и конспектировали ее в тетрадях. А если же она нам не нравилась, то мы читали книги или шепотом болтали. На заднем ряду есть одно преимущество: там всегда остаешься незамеченным. При желании можно даже вздремнуть.

Оля, увидев Краба, шепнула мне:

– Какой странный у нас преподаватель.

– Почему?

Правда, и мне он показался странным в те минуты, но чем, я еще не мог понять.

– Он какой-то погруженный в себя. Видишь, он смотрит на нас и, мне кажется, нас не видит, думает о чем-то своем.

Я согласился с ней, хотя мне казалось, что у него был пристальный взгляд и совсем не самоуглубленный. Впрочем, с Олей я никогда не спорил. Чтобы ей угодить, я даже сказал:

– Надо бы вывести его из этого состояния.

– Хочешь, я это сделаю? – спросила Оля.

– Как? – удивился я.

– А вот так, – Оля улыбнулась и прищурила глаза.

В следующее мгновение она уже встала и обратилась к Крабу:

– Скажите, пожалуйста, у нас будет сегодня лекция?

Студенты засмеялись. А Краб извинился и начал читать лекцию.

Голос у него был какой-то особенный, в его тембре звучали звонкие и певучие нотки. Этот голос лился, как музыка, если можно сделать такое сравнение по отношению к мужскому голосу. С первой же минуты он захватил наше внимание. Все слушали его, казалось мне, разинув рты. Помню, в эту лекцию ни я, ни Оля ни разу не обмолвились словом, так мы впервые попали под его влияние. Мы даже забыли законспектировать эту лекцию.

У него была довольно странная манера ходить по аудитории во время своего выступления и держать руки в карманах брюк. Он как бы гулял по саду, бросая праздный взгляд на разные диковинные плоды. Но к этому мы быстро привыкли.

Вначале он прогуливался перед кафедрой, а потом стал ходить по проходам. Его изложение казалось нам простым и понятным. Он обладал особым искусством захватывать слушателей целиком и владеть их вниманием безраздельно.

Когда он остановился возле Оли и посмотрел на нее, она покраснела. Я не видел ее глаз, но мне показалось, что она как будто напряглась и отдалилась от меня.

Я перевел взгляд на Краба и заметил, что он смутился. Вернувшись к кафедре, он уже больше не подходил к нашему месту. Более того, я почувствовал, что его походка изменилась. В ней появилась напряженность. Это не совсем соответствовало темпераменту его речи и той свободе изложения мыслей, которые струились из его необыкновенного ума. Я употребил слово «струились», потому что оно, как никакое другое, подходило к предельной ясности и непринужденности его мышления, похожего на струение света.

Лицо Краба с самого первого раза поразило меня. Оно, казалось мне, помимо одухотворенности, было отмечено той благородной особенностью ума, которая никогда не переходит в высокомерие. Я бы не сказал, что его лицо отличалось особой приветливостью. Было сразу видно, что он человек замкнутый, живущий своим внутренним миром. И это само погружение в свои тайные мысли являлось, скорее, порогом, препятствием в общении с ним. Даже когда он разговаривал, было видно, что он обращен к каким-то своим недоступным сферам сознания.

Иногда его глаза озарялись. Это походило на появление солнца из-за тучи. Как будто его внутренний мир взрывался тысячами ослепительных искр и, не находя себе простора внутри, прорывался во внешние сферы его бытия. Это сопровождалось такой игрой ума и высокой степени увлеченностью, что человек, разговаривающий с ним, терял способность осмысленно оценивать то, что обрушилось на него, отдаваясь полностью его обаянию. Ум того человека как бы парализовывался под действием льющегося на него лавиной света. Я сам часто купался в струе этого дивного ума, и мне было порой трудно возвращаться к той действительности, которая бледнела в сравнении с его высокой фантазией. В такие минуты его красноречие могло зажечь целую толпу, превратить в безумца любого здравомыслящего скептика. Он смеялся с какой-то особенной, радостной непосредственностью. Но когда возбуждение спадало, и волнение души успокаивалось, его улыбка становилась странно печальной и по-детски доброй.

Неудивительно, что Оля влюбилась в учителя. Он и меня сразу же расположил к себе. Отчуждение Оли я почувствовал с той первой лекции, с того самого первого взгляда, которым они обменялись.

Лекция Краба произвела на всех студентов глубокое впечатление. Я сам, находясь еще под ее влиянием, хотел поделиться с Олей своими мыслями о Крабе. Но она отвечала мне односложно, казалась рассеянной. Когда я предложил проводить ее домой после занятий, Оля отказалась, сославшись на то, что ей необходимо поработать в библиотеке. Когда я попробовал за ней увязаться, она просто прогнала меня, сказав, что желает побыть одна. Мне ничего не оставалось, как всем своим видом показать, что ее поведение меня обидело. Однако ее это мало тронуло.