Читать книгу Сожженная рукопись - Владимир Иванович Кочев - Страница 19

Наши ноги в грязи,

А жилище – сарай,

Смертью нам не грози,

Впереди светлый рай

1934 год, старое рушили, новое строили. И, как символ этого нового, в небе плыл дирижабль. Весело было глядеть на него. «Эроплан, эроплан, посади меня в карман!» – кричали мы, задрав голову. Лётчик, услышав нас, бросал бумажки. Поймать такой листочек было счастьем. Листовка призывала вступать в ОСОАВИАХИМ, участвовать в очередном займе, и мало ли ещё что там писалось, – содержание никто не читал.

Жители были заняты другим. Лётчик видел с высоты эти чёрные массы людей. Это были очереди за хлебом, за ситцем, за всем остальным. Эти живые огромные змеи возникали на улицах с раннего утра и рассыпались лишь к ночи. Они шевелились, дёргались, агонизировали. Да, так и было внизу у нас, на земле. До открытия пассажа оставалось три часа, а очередь уже скучковалась, построившись в плотную цепочку. «Чо выбросят?» – спрашивал подходивший со стороны. «Мануфактуру», – отвечали ему негромко. И подошедший цеплялся за последнего.

Создавать очереди строго запрещалось. И милиционер Керим аккуратно исполнял инструкции райкома. Он чётким шагом прохаживался у входа пассажа. И очередь, боясь его, сдвигалась, стояла чуть поодаль в стороне, вроде бы просто так.

Но вот до открытия осталось лишь полчаса – очередь заволновалась. Люди, крепко вцепившись друг в друга, образовали живую трепетную цепь. Вот-вот откроется магазин, и тогда милиционер сам подведёт голову очереди ко входу магазина.

Но хитрый Керим подошёл не к началу, а к хвосту, и повёл колонну за собой. Каждый, как солдат, круто развернулся и заключил в объятия заднего. Хвост оказался впереди, голова – позади. Хвост обрадовался, голова озлобилась. Но это ненадолго. Керим подошёл к середине очереди и, сделав её началом, повёл ко входу.

Теперь очередь окончательно спуталась и дралась внутри себя. Милиционер выполнил указание начальства, но уважил и земляка. Вон тот, в бурках и собачьей дошке, что прохаживается в сторонке. Его люди – пробойные бабёнки, стояли в серёдке, сейчас оказались впереди всех. А очередь между тем дралась. Два хвоста, получившиеся после хитрой тасовки Керима, не могли решить, кто за кем. Женщину с ридикюлем вытолкнули совсем. «В шелковье да грязе, ин-телего сраноё», – летело на неё из толпы. А вот другую, с корявым лицом, не могли вытеснить. Полушалок спал с головы, длинные волосы, собранные в валик, рассыпались. Она махала чем-то, зажатым в кулаке, зло приговаривая: «Как дам, дак зубы счакают». Двери наконец распахнулись, и люди, будто за ними гналась смерть, ринулись на второй этаж. Чуть замешкался – собьют, затопчут.

«Да бывало и такое, – вспоминает мать. – Схлынул народ, а в проходе осталось раздавленная женщина».

Страшно подумать, как моя мать участвовала в этих баталиях, держа на руках грудного ребенка. Она доставала ситец. Достать, а не купить, так говорили тогда. И обшивала весь барак своей маленькой машинкой «Зингер». Кормила нас и посылала сухари отцу на «принудиловку».

Но в конце концов всю очередь впитал в себя пассаж. У входа стало пусто. На месте, где билась очередь, налетевшие пацаны, как курицы, что-то собирали. Их трофеями были приколки, гребёлки, а то и деньги, завёрнутые в тряпичку. Вот разбежались и они, остался сор да какие-то нечистые тряпицы. Но это уж завтра ни свет ни заря подметёт дворник. А спекулянт в собачьей дошке, не двигаясь с места, уже собирал трофеи. Его солдаты, юркие бабёнки, незаметно совали ему мануфактуру и снова отправлялись в бой на второй этаж. Затем другая серая фигурка проходила мимо, и свёрток прилипал к её рукам. Механизм работал, как часы. Но вот в этот спектакль влез персонаж, не предусмотренный сценарием.