Читать книгу Сожженная рукопись - Владимир Иванович Кочев - Страница 3

Растревожили власти деревню,

Разбежалась семья – кто куда.

Тридцать второй год застал Оньку в незнакомом уральском городе. Он уже много дней путём не ел, а голод и не чувствовал. Голова приятно кружилась, иногда спотыкался, оседал на колено. Страх пропал, и было как-то всё равно. Только разбуженный инстинкт тянул его к злачным местам. Он который день ходил по базару и, как собака, искал случая. Своровать в этот голодный год было трудно. Да и не умел он. Небо уже окропило землю снежинками. Ночь коротать на вокзале нельзя: примелькался милиции. А базар в эти дни узнал, как свой дом. Он кишел, шевелился, словно живой организм. Вот в том углу всегда толпятся. Инвалид раскидывает цепочку двумя колечками. Ткни пальцем в нужный кружок, и выиграл. Пустое дело, но дурачки находятся. Молодая бабёнка позарилась – поставила на кон колечко и продула. Стоит, повизгивает.

За прилавками молочницы зло следят за пацанами, но те тащат. Один делает вид, что хочет стырить, и на него кидается баба-продавщица. А в это время другой воришка хватает что надо, и смылся.Но позавчера повезло и Оньке. У одной из них выпала «гребёлка». Отвернулась в сторону, и потеря оказалась в его кармане. Отошёл и обменял на пять пирожков. В позапрошлый раз он «надул» продавца, подсунул, когда было много народу, разорванную пополам «трёшку». Продавать папироски по штучно – тоже навар, хоть и малой. Да и зорить надо, чтобы какой оголец снизу по пачке не шшолкнул. Остальные налетят, как собаки, и разберут в раз. Эти пацаны как крысы. С ними Онька не сходился: видел, как мужика в городской одёже била падуча болесть. Оне отташшили его в сторонку, будто помочь, да донага и разболокли.

Но то всё была мелкая рыбка. Онька чувствовал, что на базаре властвует невидимая сила. Эти люди ничего не покупали и не продавали. Одеты неплохо, каждый по-своему. Их глаза и лица не были злыми, но вызывали страх. Инстинктивно он обходил их. Маковой росинки второй день во рту не было. Одёжка легкая, сапоги развалились, сыромятным ремешком подвязаны. А надеяться не на что. Шнырял и шнырял по базару. И вдруг что-то случилось. Чутьём понял, по спине мурашки побежали. Обернулся – на него смотрел тот, кого он больше всего боялся. Не зная почему, сам пошёл к нему. Жуткие глаза незнакомца вдруг изменились, свинцовая оболочка расплавилась, засветилась синевой. Страшный человек положил Оньке ладонь на плечо, и испуг прошёл. Мужик был не старый, лет тридцати, сухощавый, с добрым густым голосом. Одет по-городскому, как одевались «анженеры». Но пальто с ворсом было явно не его. Может, поэтому он как-то брезговал всем тем, в чём был одет.

Вот какой-то мужик бычьего склада подошёл к нему. «Там всё в порядке» – сказал он вполголоса. А инженер поморщился, будто брезговал им, но прижал к себе тёплой ладонью этого вшивого пацанёнка. Какая-то благодать входила в душу, а ноги обретали силу. Мужик, который подошёл с докладом, напротив, был деревенистый, с бабьим голосом. Только сапоги на нём не мужицкие, с широкими лаковыми голенищами. Такие когда-то носили купцы. А теперь хулиганы носят прохоря и голенища с отворотами, да чтоб брючата – с напуском. Всё подмечалось в Онькином уме.