Читать книгу Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля - Владимир Лузгин - Страница 4

Ген рабства кровь моя несёт:

Ген азиатский, древний, мутный,

Грозящий мне ежеминутно,

Но сладкий, словно горный мёд.

Ген рабства кровь моя несёт!

Как стыдно мне и как мне страшно

Сказать об этом, не таясь,

Что с прошлым чувственная связь

Сильней свободы бесшабашной.

Как стыдно мне и как мне страшно!

Пускай живу в грехе и зле,

Да зло ли собственное тело,

Себя хранящее умело

На прахом вскормленной земле.

Пускай живу в грехе и зле!

Когда умён и обеспечен,

Зачем других мутить вокруг,

Бросая в лица царских слуг

Давно обдуманные речи.

Когда умен и обеспечен!

И пусть внутри вопит душа.

Да, оскоплён, незряч и болен,

Но кто сказал, что я не волен

Жить, сквозь соломинку дыша.

И пусть внутри вопит душа!

Коль крови я с рожденья верен,

Как мой отец и как мой сын,

За то великий господин

Нам срок немереный отмерил,

Коль крови я с рожденья верен!

Глядеть – глядел.

Постигнуть – не постиг.

Пытался, но не разобрал ни слова,

И прочитав немало умных книг,

Я ничего не приобрел чужого.

Любить – любил.

Да удержать не мог.

Грозил, смеялся, падал на колени,

Бежал куда-то, не жалея ног –

Дитя мечты и порожденье лени.

А сквозь меня судьба моя текла,

И знаю, что не раз дарила случай,

Нередко даже просто волокла

За волосы из темноты дремучей.

Но, видимо, я зол и бестолков,

Притом, сестры и дочери капризней,

Но если так, прошу без лишних слов:

Прости и просто вычеркни из жизни.

Глубока вода и темна.

И пускай звезда высока,

А дорога вниз от небес до дна

Тоньше крылышка мотылька.

Клён, коль ночь тиха, серебрист.

И пускай ольха золота,

Но возьмёшь когда прошлогодний лист,

Нет различия ни черта.

Жжёт огнём пурга меж снегов.

И пускай к ней мга, как беда,

Если к худшему ты душой готов,

Не сломать тебя никогда.

Боль обид уйдёт в свой черёд,

И пускай кричит дочь навзрыд,

Пеленала мать, в гроб жена кладёт –

Сын запомнит и повторит.

Глубока вода и темна.

И пускай звезда высока,

А дорога вниз от небес до дна

Тоньше крылышка мотылька.

Говорят, что пить одному нельзя,

Говорят: к беде и печали,

А теперь чего, раз ведёт стезя,

Как нам вороны накричали.

Был мой друг как друг, незлобив и прост,

Был мой друг и вдруг – не вернётся.

Унесли его ночью на погост,

Закопали как инородца.

Было у него: синь морская глаз,

Сочный говорок, слух совиный,

А теперь на нём бархат и атлас

И со всех сторон домовина.

На щеках его был румянец густ,

Будто только шёл по морозцу,

А теперь над ним розы чайной куст

Под созвездием Змееносца.

Поступь у него так легка была,

Да и жизнь легла, словно спета,

А теперь кругом холодок и мгла

Без единственного просвета.

Был мой друг как друг, незлобив и прост,

Но случилось так – не вернётся!

Унесли его ночью на погост,

Закопали как инородца.

Значит, по уму, по его делам

Как и раньше, не оценили,

А теперь ему безразлично там

Между сырости, среди гнили.

И любимая, что любимой звал,

Не задумываясь – забыла,

А теперь чего, пусть бы и узнал,

Не дотянется из могилы.

Тоже и родня, умеряя пыл,

Что тут было брать, разлетелась,

А на это он даже не сострил –

Сколько мёртвому не хотелось.

Был мой друг как друг, незлобив и прост,

Лишь одна беда – не вернётся!

Унесли его ночью на погост,

Закопали как инородца.

И причём никто – ни друзья, ни я

Не сказал ему, между прочим:

«До свидания. До свидания,

Если этого бог захочет».

Года пролежав под застывшей землёй,

Томясь незаслуженной карой,

Сегодня общалось открыто со мной

Творенье писца Ахикара.

Не важно, как выглядел автор стихов,

Один из немногих на свете,

Кому поклониться я в ноги готов,

Читая его в Интернете.

Во-первых, сказал ассирийский мудрец,

И это усвоено мною:

Покажется легче пушинки свинец

В сравнении с клеветою.

Ещё, сколько с виду она не добра,

Запомни: не в силах отмыться

Не с глади озёрной и не с серебра

Лукавой притворной блуднице.

И дальше, смиряя гордыню и пыл

Для дружеского разговора,

Тот прав, кто не злился и просто забыл

Причину ненужного спора.

Но больше всего мне последний наказ

Хотелось, чтоб выучил каждый:

Пускай лучше умный ударит сто раз,

Чем глупый похвалит однажды.

Голубь бился в моё окно

И, казалось, кричал о том,

Как там холодно и темно,

Как опасливо за окном.

Но лишь створку я отворил,

Приглашая его под кров,

Голубь взмахом светящих крыл

Взвился в небо до облаков.

А я, мучаясь, не пойму,

Нет вины моей иль греха

В том, что нужно было ему

Добиваться вот так стиха.

Гопота тоскует об империи!

Впрочем, приспособившись вполне

К воровству, бесправью и безверию,

Как Махно, гуляющим в стране.

Хочется царя по типу Грозного,

И его опричниных затей,

Иль генералиссимуса звездного –

Друга всех спортсменов и детей.

Пусть давно прошло то время, олухам

Не понять, в молении гундя,

Как их слепота политтехнологам

Помогает вылепить вождя.

Чьи шестёрки в слюнях до истерики

На экранах родины моей

Пресекают происки Америки

И зовут сплотиться поплотней,

Чтоб под визг резиновых шпицрутенов,

Под задорный колокольный звон

Бенкендорфы, плеве и Распутины

Окружали президентский трон.

Чтоб царила всюду имитация.

Встать с колен. Во всем достичь побед.

Минус вымирающая нация.

Плюс Газпром, Транснефть и Петромед.

Потому – да здравствует империя!

И плевать, что бьёмся в западне

Воровства, бесправья и безверия,

Как Махно, гуляющих в стране.

Где подвалы в шприцах одноразовых,

Где в углах – не то, так это в рот.

Господи, прости и не наказывай

В плебс переродившийся народ.

Гости, я их ждал, и вот без стука

В предрассветной сонной тишине

Входят постепенно друг за другом

В маленькую комнатку ко мне.

Эльфы – невесомые созданья,

Гномы – горных недр бородачи,

Что остались за лазурной гранью

В Гагой убаюканной ночи.

Феи в электрических коронах,

Ангелы из бабушкиных книг,

Жившие по сказочным законам,

Жаль, к которым так и не привык.

Принцы – благородные красавцы,

Королевы – злы и хороши,

К ним мне приходилось прикасаться

Краешками зреющей души.

Колдуны – соседи непростые,

Добрые волшебники – не в счёт,

Не встречались в жизни мне вторые,

Первые – совсем наоборот.

Людоеды – рост обыкновенный,

Великаны – эти на виду,

Что тут спорить, каждый, непременно,

Принесёт обиду и беду.

Это так. Но я лежу счастливый,

Пусть каких-то несколько минут:

Главное, что папа с мамой живы,

И сестра попала в институт.

А когда сквозь солнечные нити

Разбредутся гости, кто куда,

Я скажу им: «Снова приходите,

И как можно чаще, господа!».

Грузовые вагоны мчат сквозь тьму и сугробы,

Набивая карманы дорогих москвичей,

Для которых опять арестантские робы

Мужики примеряют на Отчизне моей.

Сколько здесь их лежит поседевших и юных,

Безымянных и тех, кого помним пока –

От Дудинки к Норильску рельсов гибкие струны

При содействии вохры натянули зэка.

Выбивают вагоны дробь на стыках со свистом,

И кричат тепловозы, как от пули шальной,

Где народа враги, кулаки и троцкисты,

От души намахались на природе киркой.

Сколько здесь их лежит осторожных и прытких,

Безымянных и тех, кого помним пока –

От Норильска к Дудинке рельсов чёрные нитки

При содействии вохры размотали зэка.

Снова мутное солнце опускается низко,

Как тогда заблудившись в беспредельной пурге,

И не видно крестов или звёзд обелисков

Над могилами тысяч, привыкших к кирке.

Сколько здесь их лежит трусоватых и смелых,

Безымянных и тех, кого помним пока –

От Дудинки к Норильску рельсов острые стрелы

При содействии вохры прочертили зэка.

А над ними вагоны мчат железной оравой

Меж озёр и речушек, сквозь туманы и гнус,

По отмытым дождями позвонкам и суставам,

Чьи владельцы ковали Советский Союз.

Гуси-лебеди! Чайки-вороны,

Ну и прочие, кто не прочь,

Если слух прошёл во все стороны,

Как товарищу не помочь.

Солнца луч ещё искрой острою,

Малым пятнышком зыркнул чуть,

Сторожей ночных стая пёстрая

Так и бросилась мне на грудь

Я лежал во мху и помалкивал,

Без сомнения, что добьют,

Коли коршунов клёст расталкивал,

Да и горлицы тут как тут.

Солнца луч ещё даже венчиком

Не сумел в траве рассиять,

По делам своим к малым птенчикам

Разлетелась пернатая рать.

Гуси-лебеди! Чайки-вороны,

Ну и прочие, кто не прочь,

Если слух прошёл во все стороны,

Как товарищу не помочь.