Читать книгу Стихотворения и поэмы для 11 класса - Александр Трифонович Твардовский, Владимир Высоцкий, Александр Твардовский - Страница 137

Я собиралась в город ехать,

но всё вперялись глаз и лоб

в окно, где увяданья ветхость

само сюжет и переплёт.

О чём шуршит интрига блеска?

Каким обречь её словам?

На пальцы пав пыльцой обреза,

что держит взаперти сафьян?

Мне в город надобно, – но втуне,

за краем книги золотым,

вникаю в лиственной латуни

непостижимую латынь.

Окна́ усидчивый читатель,

слежу вокабул письмена,

но сердца брат и обитатель

торопит и зовёт меня.

Там – дом-артист нескладно статен

и переулков приворот

издревле славит Хлеб и Скатерть

по усмотренью Поваров.

Возлюблен мной и зарифмован,

знать резвость грубую ленив,

союз мольберта с граммофоном

надменно непоколебим.

При нём крамольно чистых пиршеств

не по усам струился мёд…

…Сад сам себя творит и пишет,

извне отринув натюрморт.

Сочтёт ли сад природой мёртвой,

снаружи заглянув в стекло,

собранье рухляди аморфной

и нерадивое стило?

Поеду, право. Пушкин, милый,

всё Ты, всё жар Твоих чернил!

Опять красу поры унылой

Ты самовластно учинил.

Пока никчёмному посёлку

даруешь злато и багрец,

что к Твоему добавит слову

тетради узник и беглец?

Вот разве что: у нас в селенье,

хоть улицы весьма важней,

проулок имени Сирени

перечит именам вождей.

Мы из Мичуринца, где листья

в дым обращает садовод.

Нам Переделкино – столица,

Там – ярче и хмельней народ.

О недороде огорода

пекутся честные сердца.

Мне не страшна запретность входа:

собачья стража – мне сестра.

За это прозвищем «не наши»

я не была уязвлена.

Сметливо-кротко, не однажды,

я в их владения звана.

День осени не сродствен злобе.

Вотще охоч до перемен

рождённый в городе Козлове

таинственный эксперимент.

Люблю: с оградою бодаясь,

привет козы меня узнал.

Ба! я же в город собиралась!

Придвинься, Киевский вокзал.

Ни с места он… Строптив и бурен

талант козы – коз помню всех.

Как пахнет яблоком! Как Бунин

«прелестную козу» воспел.

Но я – на станцию, я – мимо

угодий, пасек, погребов.

Жаль, электричка отменима,

что вольной ей до Поваров?

Парижский поезд мимолётный,

гнушаясь мною, здраво прав,

оставшись россыпью мелодий

в уме, воспомнившем Пиаф.

Что ум ещё в себе имеет?

Я в город ехать собралась.

С пейзажа, что уже темнеет,

мой натюрморт не сводит глаз.

Сосед мой, он отторгнут мною.

Я саду льщу, я к саду льну.

Скользит октябрь, гоним зимою,

румяный, по младому льду.

Опомнилась руки повадка.

Зрачок устал в дозоре лба.

Та, что должна быть глуповата,

пусть будет, если не глупа.

Луны усилилось значенье

в окне, в окраине угла.

Ловлю луча пересеченье

со струйкой дыма и ума,

пославшего из недр затылка

благожелательный пунктир.

Растратчик: детская копилка —

всё получил, за что платил.

Спит садовод. Корпит ботаник,

влеком Сиреневым Вождём.

А сердца брат и обитатель

взглянул в окно и в дверь вошёл.

Душа – надземно, над-оконно —

примерилась пребыть не здесь,

отведав воли и покоя,

чья сумма – счастие и есть.