Читать книгу Учебник писательского успеха. Часть II. Генрих Шлиман, Николай Гоголь, Максим Горький и их уроки - Владимир Владимирович Залесский - Страница 10

И Генриха Шлимана, и Николая Гоголя, и – в определенной мере – Максима Горького морально, а порой организационно, советами, поддерживали семья, родственники, земляки.

Материальная помощь также имела место.

Для Г. Шлимана отношения с семьей, родственниками, земляками стояли на одном из первых мест.

С сестрами и отцом Генрих Шлиман по-возможности встречался, состоял с ними в постоянной переписке, после обретения финансовой независимости оказывал им регулярную финансовую поддержку. Интересно, что в момент кораблекрушения в декабре 1841 года, происходившего в Северном море, Г. Шлиман пишет письмо сестрам [Штоль. С. 85].

После смерти матери Генриха отправляют примерно на год к дяде-пастору Фридриху Шлиману в Калькхорст. Генрих и сын пастора, двоюродный брат Генриха, Адольф Шлиман поддерживают близкие отношения почти всю жизнь.

Запомнившиеся Генриху односельчане, жители Анкерсхагена, земляки поименно упоминаются Г. Шлиманом в Автобиографии с позитивными оценками. Многим родственникам, землякам ставший богатым человеком Генрих Шлиман оказывал материальную помощь.

Крепостное право к моменту рождения Г. Шлимана в Мекленбург-Шверине не существовало, в атмосфере ощущались веяния протестантского равенства.

Пономарь Пранге и ризничий Веллерт, камердинер из герцогского замка (отец Вильгельма Руста, друга) – не воспринимаются ни как рабы, ни как господа. Это, отчасти оптимистичные, нуждающиеся материально, нижестоящие, но, тем не менее, равные члены сообщества. (Делая такое умозаключение, автор понимает, что он оперирует информацией из биографической и мемуарной литературы, склонной к идеализации, а такие сведения могут отличаться от конкретной реальности).

В Автобиографии Генриха Шлимана демонстрируется такое качество Пранге и Веллерта, как интеллектуальная активность. Сам же Генрих Шлиман оценивал их влияние на собственное развитие очень высоко. Пономарь Пранге подчеркивал важность знаний, образования; ризничий (причетчик) Веллерт обладал отличной памятью и имел, по мнению Г. Шлимана, задатки великого ученого (и «был полон остроумия») [Шлиман Г. Илион. Т.1. С. 39]. (Мне показалось интересным, что в биографических источниках о Генрихе Шлимане относительно часто встречаются люди с отличной памятью. Веллерт назван выше. Адольф Шлиман, двоюродный брат Генриха, гимназист, и Герман Нидерхеффер, недоучившийся в гимназии сын пастора, как пишет Г. Штоль, читают наизусть Гомера (демонстрируют неплохую память) [Штоль. С. 50, 66]).

В литературе о детстве Генриха Шлимана как-то не попадаются упоминания сцен насилия.

Генриха Шлимана судьба ставила в ситуацию, когда он один оставался перед лицом болезней и смерти, когда он – какой-то мощной энергией – «заталкивался» на «роль» противопоставления отцу. Генрих от этой роли упорно уклонялся и уклонился.

Возможно, отношения Г. Шлимана и его семьи, его – потенциальное – противопоставление ей (по меньшей мере – отчуждение от семьи), относятся к числу его самых тяжких внутренних испытаний.

«Семейная катастрофа», связанные с ней испытания – это то, от чего был убережен судьбой Н. Гоголь. Благожелательные отношения между родственниками (по одной из легенд самовольно вышедшей замуж Татьяне Лизогуб братья доброжелательно выделили часть имения), дружные и нежные отношения отца и матери Николая: все это было той реальностью, в которой рос Н. Гоголь. Финансовые проблемы были, но с ними как-то справлялись. Для малороссийского привилегированного слоя материальные трудности, медленное разорение имений, проблемы интеграции в российское дворянство, в российский правящий слой, все это было растянуто во времени, амортизировано связями семейными, родственными, связями приятельскими, а для Н. Гоголя еще и – проявлением и признанием таланта, гениальности. («Помещики попроигрывались в карты, закутили и промотались как следует; все полезло в Петербург служить; имения брошены, управляются как ни попало, подати уплачиваются с каждым годом труднее…» (слова из «Мертвых душ» Н. Гоголя)).

Николай Гоголь активно поддерживал связи и с семьей (матерью, сестрами), и с родственниками, и с земляками.

Условно можно выделить два периода. Первый – это период материальной зависимости Н. Гоголя от семьи и от родственников. Второй – это период его жизни после признания таланта, гениальности, период относительной финансовой независимости от семьи, от родственников, время, когда он стал способен оказывать посильную помощь своим сестрам и матери. Менялись обстоятельства, менялось расстояние, отделявшее его от семьи, но семейные связи оставались крепки. Активная переписка, встречи. В документальном фильме «Как Пушкин с Гоголем породнились…» (2009, автор сценария С. Некрасов, режиссер Константин Артюхов) показаны и родные места Николая Гоголя, и те предметы, которые, по всей видимости, были сделаны им собственноручно и достались его родственникам и потомкам семьи Гоголей. Фильм существенно дополняет те многочисленные фотографии, которые были опубликованы в книге В. А. Гиляровского (См., напр.: [Гиляровский. 1902. С. 35]), и которые позволяют представить наглядно те места, где жил в детстве Николай Гоголь, и которые он посещал, став взрослым.

Поддержка родственников, общение с ними (в особенности, с Д.П. и А. А. Трощинскими, благодетелями Николая Гоголя) имело для Николая Гоголя важнейшее значение, особенно на начальном этапе жизни. Если вспомнить благодетеля Г. Шлимана Й. Ф. Вендта, то можно предположить, что «благодетель» – это факультативный элемент «Системы успеха». Почему применено прилагательное «факультативный»? У М. Горького, например, в биографии отчетливая фигура благодетеля или благодетелей не проявляется. Ему помогали – каждый по-разному – и бабушка, и дед, и мать. Помогали и встреченные на жизненном пути люди: епископ Хрисанф, некий ломовой извозчик, спасший тонувшего М. Горького, Смурый, Ромась, Короленко и многие, многие, многие другие. Снова эффект «мозаичности»? «Мозаичный благодетель»?

Сохранилась переписка Николая Гоголя с родственниками со стороны матери.

Земляками Н. Гоголя после окончания им гимназии и приезда в Петербург были, в частности, соученики по Нежинской гимназии.

А. С. Данилевский, Н. Я. Прокопович (друзья по Нежинской гимназии) стали близкими Н. Гоголю людьми, в общении и сотрудничестве с которыми он прошел почти весь жизненный путь.

После отъезда Н. Гоголя за границу земляками стали уже и оставшиеся в России друзья, знакомые, приятели, помощники, а также – жившие за границей россияне, с которыми в силу обстоятельств и близости культурных интересов общался Николай Гоголь. Возможно, к землякам Н. Гоголь относил и тех заграничных знакомых, которые, находясь в оппозиции к российской власти, были причастны к малороссийской культуре.

И Генриха Шлимана, и Николая Гоголя отличают крепкие связи с семьей, родственниками и земляками. Их обоих тянуло в родные места, они неоднократно возвращались в места своего детства в зрелом возрасте. «Нюансы», «колебания» в отношениях серьезным образом на семейные связи не влияли.

Примером может быть последовательность событий с ремонтом дома в родной Н. Гоголю Васильевке.

В мае 1850 года Николай Гоголь писал матери: «Из писем сестер я узнал, что вы все в нем очень зябли в продолжение зимы. Этому горю следует помочь. Дом надобно весь снова запаковать, выщекотурить, а многое и вновь переделать. Разумеется, это можно сделать только при мне… (…)».

В письме, направленном через девять дней, 24 мая 1850 года, Н. Гоголь продолжил тему: « (…) В прежнем письме моем, которое, вероятно, вы уже получили, я говорил о потребности перестроить или, лучше, перечинить и обконопатить потеплее дом, чтобы вам можно было в нем проводить сноснее зиму. (…) На заплату я кое-что сберег, (…) станет денег и печникам и даже штукатурщикам, потому что некоторые комнатки нужно будет, для большей теплоты, внутри выштукатурить. (…)».

Через две недели, в письме от 9 июня 1850 года, Н. Гоголь продолжает: « (…) … я занял не какую-либо большую сумму, но рублей 700, не больше, ассигн <ациями>. Можно даже употребить и до 1000. Хотелось мне именно в это лето, потому что есть у меня теперь свободное время. (…)»

1 июля 1850 года Н. Гоголь приезжает в Васильевку. «Лето. Гоголь производит под своим наблюдением ремонт дома в Васильевке.» « (…) 1852. (…) 21 февраля, в 8 часов утра. Смерть Гоголя.» («Даты жизни Гоголя, 1848—1852.») [Гоголь Н. В. Письма. 1848—1852.].

Для биографических описаний жизни Н. Гоголя в общем типичной является история о кочь-карете; типичной в том смысле, что излагается начало истории, делаются выводы (типа «скуповат»), и тема «проходит между прочим»; завершение истории «ускользает».

Кочь-карету у Н. Гоголя попросила в подарок выходящая замуж сестра Елизавета. «Придумать какую <-то> кочь-карету – это, пожалуй, было бы даже вроде великодушного движенья со стороны того, кто бы сам купил ее на свои деньги. Но делать предписанье мне, не сообразя, есть ли какая-нибудь на это возможность, не рассудивши притом, что в один месяц не делается никакой экипаж… Грустно бывает, когда с опрометчивостью соединяется еще и безболезность к положенью близкого человека. Друг мой сестра! Неужели ты думаешь, что я пожалел бы помочь тебе? Но войди в мое положение: говорю тебе, что если я умру, то не на что будет, может быть, похоронить меня, вот какого рода мои обстоятельства. (…) Денежные обстоятельства мои плохи. Видно, богу угодно, чтобы мы оставались в бедности. Да и признаюсь, полная бедность гораздо лучше средственного состояния. В средственном состоянии приходят на ум всякие замашки свыше состояния: и кочь-карета, и досада на то, что не в силах ее сделать, и мало ли чего на каждом шагу. А когда беден, тогда говоришь: «я этого не могу» – и спокоен. (…)» (Н. Гоголь 14 июля 1851 года – перед ее бракосочетанием – сестре Гоголь Е. В. (в замужестве Быкова)) [Гоголь Н. В. Письма. 1848—1852.].

«Сразу по приезду в Москву Гоголь получил письмо от Елизаветы, в котором она просила купить для нее экипаж типа coach… Эта просьба изумила Гоголя – она показалась ему чрезмерной. (…) Сестра не получит от него ни копейки. Но в тот же день, когда он отправил ей это суровое поучение относительно необходимости экономить на всем, он выслал 25 рублей серебром архимандриту Оптиной пустыни, с просьбой использовать их на благоустройство келий монахов. (…) Лучше уж направить деньги на богоугодное дело, чем потратить их на экипаж» [Труайя А. С. 570].

«Коляску, которую припас себе для езды в Крым, я решился отправить вам в Полтаву с тем, чтобы ее переслали матушке, которая, буде коляска понадобится сестре, передаст ей, а не то оставит в Василевке. Коляска эта, несмотря на то, что не нова, очень покойна и легка, для поездок удобна и, по мне, людям, имеющим двадцать душ поместья, неприлично щеголять в новой коляске. (…) Коляска имеет форму кочь-кареты. Стекла такие, как и в карете, стало быть, как желала сестра Елисавета.»

(Николай Гоголь – Скалон С. В., 3 октября 1851 г.). (3 октября 1851 года – дата бракосочетания сестры Н. Гоголя Елизаветы).

Тема отношений Николая Гоголя с земляками достаточно объемная. Завершим ее воспоминанием А. О. Смирновой-Россет:

«…Догадался, что перед ним Михаил Семен (ович) Щепкин, ударил его по плечу и сказал: „Гей чи живы, чи здоровы, уси родичи гарбузовы“. Это оригинальное знакомство кончилось дружбой самой тесной». [Смирнова-Россет А. О. C. 66].

И Генрих Шлиман, и Николай Гоголь вели такой образ жизни, и принимали такой образ поведения (путешествия, поездки, способность настоять на своем), при которых они могли «управлять» общением, гармонично вписывать семейные, родственные и земляческие связи в свои жизненные сценарии.

В некоторой мере отношения Максима Горького с родственниками могут быть проиллюстрированы его рассказом о его двоюродном брате Саше.

«Сын Михаила Саша стал босяком и пьяницей, трижды судился за кражи, но при этом, по воспоминаниям Горького в письмах к Груздеву, был романтиком по природе. Горький писал о нем: „Прекрасная, чистейшая душа русского романтика, лирик, музыкант и любитель – страстный – музыки… Он очень любил меня, но читал неохотно и спрашивал с недоумением: „Зачем ты всё о страшном пишешь?“ Его жизнь бродяги, босяка не казалась ему страшной… Несколько раз я пробовал устроить Сашу, одевал его, находил работу, но он быстро пропивал всё и, являясь ко мне полуголый, говорил: „Не могу, Алеша, неловко мне перед товарищами“. Товарищи – закоренелые босяки. Устроил я его у графа Милютина в Симеизе очень хорошо… Через пять месяцев он пришел ко мне: „Не могу, – говорит, – жить без Волги“. И это у него не слова были, он мог целые дни сидеть на берегу, голодный, глядя, как течет вода. <…> Босяки очень любили его и, конечно, раздевали догола, когда он являлся к ним прилично одетый и с деньгами. Умер он в больнице от тифа, когда я жил в Италии“» [Басинский П. В. Страсти по Максиму].

Семьи Василия Васильевича Каширина и «вставшего на ноги» Алексея Горького в чем-то схожи и в чем-то отличны. И та и другая семьи – многолюдны. Но многолюдность семьи деда Василия – это многолюдность трех-четырех семей: у Василя Каширина было трое взрослых детей, и у каждого из этих взрослых детей были свои дети. В определенные периоды жизни все эти семьи объединялись под одной крышей и жили единой семьей. У Максима Горького никогда не было троих родных взрослых детей (даже если «соскальзывать» на неофициальные версии, все равно, вроде бы, троих взрослых родных детей под одной крышей – не насчитывается). Многолюдность его семьи имела иной характер. Многие из членов этой семьи становились таковыми волей обстоятельств. Для некоторых вхождение в семью М. Горького становилось спасением.

Нечто схожее и нечто отличное можно усмотреть и в эволюции семей деда и внука. «Бизнес» деда Каширина на каком-то этапе стал «буксовать». Дед Василий осуществил «реорганизацию» семьи: имущество было поделено между детьми, а внук Алексей услышал ставшую классической фразу. «Через несколько дней после похорон матери дед сказал мне:

– Ну, Ляксей, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди…».

Если учесть описываемые самим Горьким дальнейшие события жизни Алексея Пешкова, то этой фразой вовсе не подводился некий окончательный итог; звучание и значение этой фразы зависит от интерпретации и контекста; не все выглядело так катастрофично и однозначно. В той или иной мере Алексей пользовался поддержкой членов и родственников семьи Кашириных еще достаточно длительное время.

После усиливавшихся материальных затруднений и реорганизации семьи дед Каширин постепенно стал нищим. М. Горький так в художественном произведении описывает его последние месяцы: «…когда бабушка уже успокоилась навсегда, дед сам ходил по улицам города нищий и безумный, жалостно выпрашивая под окнами: – Повара мои добрые, подайте пирожка кусок, пирожка-то мне бы! Эх вы-и…

Прежнего от него только и осталось, что это горькое, тягучее, волнующее душу:

– Эх вы-и…».

В религиозной традиции участь человека, ставшего нищим, выглядит вовсе не однозначно отрицательной. «Кто ругается над нищим, тот хулит Творца его…» (Притч 17:5). Само по себе «выпрашивание» подаяния не относится к каким-то серьезным грешным действиям. Многое зависит от контекста, интерпретации, от точки зрения. Н. Гоголь неоднократно называл себя «нищим»; этот эпитет не умаляет ни его творчества, ни жизненного пути. Хождение «по миру, за милостью» своей бабушки, Акулины Ивановны, М. Горький описывает таким образом (передавая слова бабушки): «Весной-то да летом хорошо по земле ходить, земля ласковая, трава бархатная; пресвятая богородица цветами осыпала поля, тут тебе радость, тут ли сердцу простор! А матушка-то, бывало, прикроет синие глаза да как заведёт песню на великую высоту, – голосок у ней не силен был, а звонок, – и всё кругом будто задремлет, не шелохнется, слушает её. Хорошо было Христа ради жить!»

Наступил момент, встретили материальные трудности и М. Горький, и его многолюдная семья. Эти трудности биографы включают в чисто тех – многих – факторов, которые подтолкнули М. Горького к переезду в 1928 году из Италии в Советский Союз. (9 мая 1933 года Горький навсегда покинул Италию…» [Нефедова И. М.]).

О последующих действиях М. Горького и последующей его судьбе биографы пишут, давая разные оценки.

Предлагаю рассмотреть гипотетический вариант использования М. Горьким модели действий своего деда Каширина. В этой версии М. Горький говорит своему сыну Максиму: «Ну, Максим, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди…». Если какое имущество подлежало разделу, то он его делит. Продолжает жить в Италии на оставшиеся доходы и на посылки от Красного Креста. Его многолюдное окружение сокращается. «Мука с автобусами», «мука воспоминаний», «тупая, тихая грусть, одиночество, безнадежность». «Дома гороховый суп и по 2 ломтика колбасы, сделанной из черт его знает чего», «тяжкие, тяжкие дни, месяцы, годы». Согласитесь, уважаемые Читатели, как-то скучновато (слова в кавычках – из дневников И. А. Бунина). И недостойно Человека (с большой буквы). Все же модель поведения деда Каширина имеет недостатки. Оно как-то приятнее и интереснее прокатиться на Беломорско-Балтийский канал этаким Ревизором в компании с симпатичной невесткой. Справедливости ради заметим, что социальная гиперактивность М. Горького так или иначе «подгоняла» энтузиазм масс и внесла определенный вклад и в индустриализацию, и в Победу 1945 года. Диалектика истории!…

Закон успеха: «Поддержание позитивных отношений с родителями, братьями, сестрами, связей с земляками способствует успеху! Односельчане – не помешают!»