Читать книгу Бегемот - Владимир Юрьевич Дяченко - Страница 11

Любовь Довостребования пришла в класс Сергея Петровича позже остальных: в конце сентября в 8 «А» появилась новенькая.

Вся школа, словно сговорившись, и за глаза и даже в глаза стала называть её не иначе как Любка-Бегемот, пропустив мимо ушей необычную фамилию новенькой.

Сам же Сергей Петрович, впервые увидев Любовь Довостребования, сразу же вспомнил Снегурочку Любочку, когда-то слеплённую им для Верочки: казалось, что кто-то, шутки ради, нарядил Снегурочку Любочку школьницей и отправил учиться в школу.

Сергей Петрович однажды заметил за собой, что ему хочется спокойно и внимательно разглядеть лицо Любы Довостребования; но стоило ему только поднять на неё свои глаза, он опускал их, не в силах выдержать её взгляд. Почему-то так всегда получалось, что как только он смотрел на Любочку, то и она сразу же смотрела на него, а сам он словно слеп от её глаз, и поэтому всё не мог разглядеть её хорошенько.

Но как-то раз Сергею Петровичу всё-таки пришлось заглянуть в Любины глаза и увидеть, что эти глаза были серыми и какими-то необыкновенно яркими.

А вышло всё так: как-то раз ученицы класса, в котором училась Любовь Довостребования, показывали Сергею Петровичу на уроке домоводства своё домашнее задание – сшитые ими платья.

Когда очередь дошла до Любы, Сергей Петрович взял из её рук её шитье – чёрное длинное платье – и развернул его.

– Любка себе саван пошила… – сказал кто-то в классе.

– Сергей Петрович, а вам чёрное к лицу… – добавил другой голос.

В классе засмеялись.

– Довостребования, это ты сама шила? – Сергей Петрович поднял голову, посмотрел на Любу, но так, чтобы не встретиться с ней глазами.

– Сама, Сергей Петрович, – сказала Люба и, как заметил краем глаза Сергей Петрович, покраснела.

Сергей Петрович ещё раз придирчиво осмотрел и перещупал каждый шов на Любином платье и сказал:

– Золотые у тебя руки, Люба…

В ответ Люба задышала часто и даже как-то зло, словно была чем-то обижена.

– Сергей Петрович, можно я выйду? – попросила Люба.

– Люба, если надо, то, конечно, иди…

Сергей Петрович услышал, что в классе снова засмеялись. Люба, встав из-за парты, подошла к Сергею Петровичу, вырвала из его рук своё платье, и сама неожиданно так быстро заглянула в его глаза, что Сергей Петрович сам не успел отвести своих глаз и вот тут-то и увидел, да ещё и вблизи, Любины серые яркие глаза. Когда Люба, вышла из класса, кто-то ей вслед сказал:

– У-у! Какой у нас Бегемот нежный… Да из её платья можно всему классу платьев нашить… Ещё и вам, Сергей Петрович, на рубашку хватит…

После этого происшествия Сергей Петрович стал замечать, что думает о Любе всё чаще, что чем бы он ни занимался, его мысли по какой-то раньше ему неизвестной, но очень коротенькой тропке тут же пробирались к ней. И заметив это, он заметил и то, что думает о Любе всегда и, быть может, с той самой первой минуты, когда её увидел и сравнил со Снегурочкой Любочкой. И как только он это заметил, он заметил и то, что даже если ему и пытаться не думать о Любе, то из этого всё равно ничего не выйдет, потому что и думать-то ему больше не о чем.

Однажды в учительской, во время большой перемены, зашёл разговор о новенькой, и Сергей Петрович узнал, что Люба успела прославиться на всю школу тем, что на дух не выносила учительской похвалы, тогда как к учительским замечаниям относилась совершенно равнодушно.

– Знаете, Сергей Петрович, – сказала историчка Мария Казимировна. – Я совсем не понимаю эту девочку! И как она только на свете живёт? Она же во всём видит только подвох, даже похвалу воспринимает, как насмешку…

– Я совершенно с вами согласна, Мария Казимировна, это, конечно же, ненормально, – вступила в разговор завуч Полина Митрофановна. – Это совершенно ненормально… Она всегда смотрит на всех, а особенно на Сергея Петровича так, словно хочет убить… Сергей Петрович, вы согласны со мной, что это ненормально?

– Да, да, безусловно… Я с вами полностью согласен… Но вот что я хочу сказать… – Сергей Петрович задумался. – Мне кажется, что тот, кто может по-настоящему ненавидеть, тот может и по-настоящему любить… Может быть и Люба, эта девочка, сможет когда-нибудь полюбить по-настоящему… Мне кажется, Люба будет удивительной женой… Она отдаст любимому человеку, своему мужу, всю себя целиком, она будет верна ему до последней капли крови… Мне даже кажется, что она на самом деле нежный и трогательный человек… Как цветок… Как бутон… Она ещё распустится, вот увидите… – Сергей Петрович замолчал, заметив, что Полина Митрофановна поджала губы и, приподняв бровь, удивлённо смотрит на него поверх очков.

– Ну уж нет, Сергей Петрович, я думаю, будет лучше, если этот ваш бутон всё-таки не распустится окончательно. Куда же ей ещё распускаться? Ей бы, наоборот, собраться нужно, а не распускать свои нервы. Она же не одна на свете живёт. Что же это такое, я вхожу в класс и боюсь на неё посмотреть? Что это такое, по-вашему? А чтобы отдать всю себя целиком, до последней капли крови, своему мужу только для того, чтобы сохранить ему верность, как вы изволили выразиться, Сергей Петрович, – тут Полина Митрофановна как-то особенно презрительно скривила губы, – то его нужно, во-первых, ещё иметь, этого мужа, а, во-вторых, этот муж ещё должен быть достоин не только последней, но хотя бы первой капли крови, которую бы я за него отдала…

Сергею Петрович было совершенно неинтересно, отдаст Полина Митрофановна или не отдаст всю себя целиком, до последней капли своей крови, своему мужу (тем более что и мужа-то у Полины Митрофановны отродясь не было), и он было совсем уж собрался благоразумно стушеваться из учительской, но не удержался и сказал:

– Пройдёт время и она похудеет, девочки в её возрасте часто бывают толстыми…

При этих своих словах Сергей Петрович увидел, как по лицам Марии Казимировны и Полины Митрофановны поползли какие-то особенно язвительные улыбки, словно Сергей Петрович сказал сейчас что-то особенно весёлое. И снова он собрался было стушеваться из учительской, но все-таки договорил:

– Полина Митрофановна, вы просто никогда не заглядывали в ее глаза… У Любы Довостребования совершенно удивительные глаза: серые, яркие, умные… Я таких глаз никогда и ни у кого за всю свою жизнь не видел… Да только за одни эти её глаза в неё можно по уши влюбиться…

При этих своих словах Сергей Петрович увидел, как улыбки Марии Казимировны и Полины Митрофановы совсем расползлись по их лицам, и что они смотрят не на него, а мимо него, на что-то, что находилось за его спиной; Сергей Петрович оглянулся: в дверях учительской стояла Любовь Довостребования в обнимку с целой охапкой настенных карт и смотрела на него своими серыми, яркими, умными глазами. Затем Люба посмотрела на Марию Казимировну и спросила:

– Мария Казимировна, в какой кабинет нести карты, в 8 или 9?

Сказав это, Люба вдруг побледнела, закрыла свои яркие серые глаза и вместе с охапкой карт упала на пол.

Когда Люба пришла в себя, Мария Казимировна и Полина Митрофановна отвели её в школьный медпункт, где, после недолгих расспросов, выяснилось, что Люба, пытаясь похудеть, вот уже три дня ничего не ела, и с ней случился, как сказала школьная медсестра, «самый обычный голодный обморок».

При встречах с Любой Сергей Петрович, как и раньше, старательно избегал её взгляда, но теперь ему казалось, именно казалось, потому что он не смел, как и раньше, открыто заглянуть в её глаза, что теперь в её серых ярких глазах, если бы он смог заглянуть в них, он увидел бы не ненависть, как раньше, а что-то новое, что-то такое, отчего сердце его билось бы то чаще, то замирало бы от страха.

Никто, кроме самого Сергея Петровича, не замечал этих новых глаз Любки-Бегемота. И уж, конечно, никто и представить себе не мог, чем все эти новые Любины глаза вскоре закончатся.