Читать книгу И зелень августа, и иней декабря… - Всеволод Воробьёв - Страница 3

Позвонил недавно старинный приятель, с которым не общались около года. Куда, мол, делся, давно не виделись, а я в пригород перебрался, – воздух чистый, кругом природа. Словом, приезжай в гости и диктует адрес – Шушары… Вот те на, – знакомые места! Когда-то в Пушкине жил мой дальний родственник, сверстник Сергей. В ту пору и бродили мы с ним по пустынным тогда полям и холмам от Пушкина до Пулково и Шушар, охотясь на серых куропаток, пролётных дупелей и бекасов и даже на уток по небольшим болотцам и канавам.

В ближайшую субботу сажусь в электричку, с интересом смотрю в окно, пытаясь восстановить в памяти прежние пейзажи. И не могу узнать местность. А вот и Шушары. Та же канавка вдоль насыпи, мосток через неё. Даже здание станции кажется прежним, а вот дальше… Сколько же лет я здесь не был? Почему не радует глаз вид этих красивых многоэтажных зданий, чистых асфальтовых дорожек, магазинных витрин. Почему так цепляемся мы за прошлое, почему нам кажется, что только в нём всё было для нас прекрасно и счастливо, сейчас так мерзко и гадко, а уж о будущем так и думать не хочется. И нахлынули воспоминания…

Дорожка поднимается немного в гору. Ну, конечно, это же тот холм, на котором подняли мы тогда с Серёгой большую стаю серых куропаток. С него открывался вид на привокзальную часть города Пушкина, был виден купол Пулковской обсерватории, а на севере, в мареве заводских дымов просматривались предместья Ленинграда. Сейчас – всё это закрыто многоэтажными домами, и в одном из них живёт человек, к которому я иду в гости.

Сидим в чистой и просторной кухне, обставленной, как столовая. Из окна девятого этажа открывается вид на всю округу. «Хорошо сидим», – поднимаем стопки, закусываем, и меня тянет рассказать о прошлом этих мест. Тем более что слушатель благодатный, подготовлен и морально и «физически». После очередного тоста, глядя в окно и уносясь мысленно в то, далёкое, – я начинаю вспоминать…

Пятидесятые годы. Начитавшись охотничьей литературы, которой мы оба очень увлекались в ту пору, решили с Серёгой попробовать охотиться «с верёвочкой», как было описано в одной из книг. Раздобыли метров двадцать прочного шпагата и, уйдя в поля, стали экспериментировать.

Первый выход был неудачным. Высокая трава поднимала лёгкий шнур, он цеплялся за кусты, путался. Да и место мы выбрали не самое удачное. В следующий выход, учтя ошибки, внесли поправки в конструкцию: к концам верёвки привязали карабинчики, которые пристёгивались к поясу патронташа и легко снимались при надобности; на равном расстоянии прикрепили несколько грузиков. Научились обходить кусты и всё то, за что могла зацепиться верёвка. И дело пошло! Теперь наша верёвочка буквально прочёсывала грузиками траву, поднимая оттуда всё живое: кузнечиков, трясогузок, жаворонков, куропаток. И вот, тогда-то мы и наткнулись на дупелей. Я ещё не знаком был с этой птицей, хотя и читал о ней. Да и потом, за долгие годы охоты встречался с ней не часто. А тогда мы были просто в восторге от встречи с этой довольно редкой дичью.

И охота получилась почти классическая. Только вместо легавой собаки у нас дичь подставляла под выстрел помощница-верёвочка. Дупели лениво поднимались от неё или просто у нас из-под ног и отлетали низом и неторопливо. А стрелять влёт, тем более в угон, мы уже умели.

Я ещё раз окинул взглядом пейзаж. Кажется, вот в той маленькой низинке, только тогда в ней было посырей, я добыл красивым выстрелом своего первого бекаса. Правда, в ту пору я ещё не знал, что стрелок, попадающий в бекаса, зовётся снайпером, – это звание я заработал потом, в армии…

Тут и Геннадия, приятеля моего, «прорвало». Теперь уже мы оба наперебой стали вспоминать свои пригородные охоты и считать, сколько же замечательных охотничьих угодий поглотил за полстолетья город.

– Знаменку помнишь, – спрашивает он.

– А как же! Где ещё можно было иметь вечернюю зарю на протяжении всей ночи. Сидишь в лодке, укрывшись в камышах Финского залива, покачиваются на мелкой зыби выставленные чучела, а почти на весь горизонт перед тобой светлое небо. Слева – «Пишмашзавод» огнями подсвечивает, а справа Ленинград такой свет даёт, особенно в пасмурную погоду, что не только чирка, а комара и то видно! И доехать до охотбазы всего и дел было – сесть у Казанского собора в тридцать шестой трамвай.

– А в Лахте охотиться не приходилось?

– Бывал… Да только не очень-то динамовцы любили пускать туда наших, из добровольного общества, а сами наслаждались. Вот, скажем, второго мая на Кировском стадионе первый футбольный матч. На трибунах рёв болельщиков, а над ними гусиные и лебединые стаи летят. А чуть ли не под самым стадионом охотники кряковых селезней с подсадной уткой стреляют.

– Может, и на Муринском ручье бывал?

– Нет. Не знал я тогда этот край, пока место под гараж там не получил.

– А зря! Там после войны тоже здорово было. Поля там были, разливы от ручья и небольшая деревня – называлась Русская Гражданка. Оттуда и Гражданский проспект пошёл, новый квартал городской. Застроили все поля, где когда-то гуси на кормёжку останавливались. Дупель «высыпал». Русак водился. А уток на ручье гнездилось! И чирка, и кряквы. Потом уж промышленными стоками всё отравили. Хотя, я слышал, там опять крякухи полно, – особой, «городской» породы. Не берёт её химия, что ли? Да только есть её, такую, вроде бы нельзя. Но, говорят, «бомжи» их ловят на крючок, как рыбу на удочку, и едят за милую душу.

– Может быть, им виднее…

Вспомнили мы и станцию Кузьмолово, где тропили по полям русаков. А сейчас жилой массив и здание института Прикладной химии. И разливы Мельничного ручья при пересечении с «Дорогой Жизни» под Всеволожском вспомнили и знаменитое среди ленинградских «легашатников»[2] дупелиными высыпками «гороховое поле» где-то за гаванью. И ещё много других мест…

Некоторые из них по тогдашним меркам находились в далёком пригороде и даже официально считались охотничьими угодьями. Но были такие места и в черте города, и за чертой, где охота, если по правилам, то вообще-то была запрещена. Но как тут удержишься, если…

Ну, хотя бы, к примеру, помню – приезжаю как-то ставить машину в гараж, – он у меня тогда на «Комендантском аэродроме» был, а жил я в центре, у «Пяти углов». Настроение, естественно, прескверное, поскольку топать мне обратно до трамвая двадцать минут, потом столько же на нём, а потом ещё и в метро! Это так нас, автомобилистов, власть облагодетельствовала. Так что, поездка в этот гараж всё равно, как за город съездить. Так вот, запираю это я свой гараж на замок, вечер, зорька уже светится, а над головой у меня – свись, свись, свись… Гляжу – утки, кряковые, да так низко, спокойно идут, – явно на посадку! Сезон охотничий – конец сентября, утка матёрая, и у неё где-то рядом явно ночная кормёжка. А летят наверняка с залива, где ей неспокойно стало. В Лахте-то земснаряд работает, гонит пульпу, намывает песок на бывшие свалки да болота под будущую застройку. Процесс долгий не один год тянется, водичка в низинах застаивается, травкой, тростником зарастает, а вокруг кусты, – чем не охотничье угодье? Размышляю я так, даже повеселел немного, а оттуда, куда утки полетели, вдруг – бах! Вот тебе и на! Не один я, значит, так размышляю, а кое-кто уже и «выводы» сделал…

В следующий раз я уж в гараж с ружьишком, да и собаку прихватил, – если что, так утку с воды подать, а ей и прогулка, и сколько радости!

А то – ещё вспомнил. Один мой приятель нашёл «тёпленькое местечко» возле станции Фарфоровский пост. Там между двумя железнодорожными ветками такие славные пруды были – с куликами и утками. Жил он рядом с Московским вокзалом. Хоть с утречка, хоть вечерком прыгай на любой пригородный поезд, и через две остановки ты на охоте! Только, конечно, и там он был не одинок.

А другой мой знакомый с улицы Савушкина добывал лысух и чирков по канавам и болотинкам вдоль Приморского шоссе неподалеку от трамвайного кольца Новая деревня. По всем этим местам возвышаются теперь новые красивые жилые кварталы. Шумит во дворах детвора. Играет иногда в старые, но чаще – в новые, неизвестные нам игры. Может случится, что, повзрослев, кто-то из них пристрастится к охоте. Где будут охотиться они? Уходят дикие звери, улетают дикие птицы всё дальше, гонимые не только наступающим городом, но и всевозможными садоводствами, дачными застройками, выносимыми из города вредными промышленными предприятиями. И не научились мы пока уживаться с дикой природой по-соседски.