Читать книгу И зелень августа, и иней декабря… - Всеволод Воробьёв - Страница 9

Чего только не наслушаешься, сидя в хорошей компании заядлых охотников. Причём не важно, собрались ли они в лесу у вечернего костра, или на лавке в сельской натопленной избе, или за городским, уставленным вкусными яствами столом. В добрые старые времена, когда и вблизи, и вдали от города существовала целая сеть гостеприимных охотничьих баз, собирались охотники после вечерней зорьки в просторном и уютном домике для приезжих. Ну, хотя бы, скажем для примера, – на Большом Раковом озере, где осенними долгими вечерами, под тихий посвист самовара слушали охотники вдохновенных добровольных рассказчиков, которых среди них хватает. Заходил иногда и хозяин базы, бородатый егерь Михаил, усаживался на услужливо подставленную табуретку или на край опрятно застеленной койки, закуривал, слушал и пока помалкивал, – знал, что у него попросят самый интересный рассказ потом, перед сном, на закуску. А рассказы лились всякие. О хитрых и коварных зверях, уходящих из капкана или под флажки, о бесстрашных лосях, поворачивающих вспять на загонщиков, о замечательных собаках и, конечно, о чудесных ружьях, достающих чирков аж с конца во-он того большого плёса. А поскольку в любой охоте главное – финал, то есть удачный завершающий выстрел по зверю или птице, то выплывали на свет легендарные стрелки. Не знающие промахов, виртуозы, стреляющие на шум крыла в темноте и из любых положений.

В дни своей охотничьей юности я наслушался немало таких историй, и всё гадал, – откуда берутся эти сюжеты, есть ли конкретные люди, породившие эти рассказы и легенды? И уж никак не думал, что смогу когда-нибудь стать одним из них. Но, как любят теперь говорить – «что было, то было»…

Легенда первая Ворошиловские стрелки[6]

Нас было тогда трое – на этом замечательном озере Большое Раковое, что на сто седьмом километре Верхне-Выборгского шоссе. Все мы очень любили этот необычный водоём и охотничью базу за их чудесную неповторимость, богатую утиную охоту радушие хозяев. И хотя были мы в ту пору ещё молоды, это не мешало нам уже хорошо стрелять влёт, особенно Лёше Королюку, имевшему звание мастера спорта по стендовой стрельбе.

Поездка, о которой я хочу рассказать, сначала не заладилась. Выехали поздно ночью, чтобы с рассветом быть на озере и успеть на зорьку. Но в пути раза три пришлось останавливаться, капризничал мотор уже старой Матвеевской «Победы», и приехали на базу, когда почти все челны уже ушли в озеро. Тем не менее, путёвка – есть путёвка, и егерю Михаилу пришлось выдать нам с Жекой свой резервный, а Лёше достался вообще шикарный, – известный всем завсегдатаям базы знаменитый «ворошиловский» чёлн с лёгкой, изящной ясеневой пропёшкой и элегантной закустовкой. Теперь у причала остались только те, что были в ремонте. Наскоро побросав в челны чучела, рюкзаки и ружья, отчалили. Королюк мощными толчками гнал по каналу свой лёгкий челночёк. Я хотя и помогал Женьке коротким веслом, но мы всё равно отставали.

Тут, мне кажется, уместно будет сделать небольшое историческое, а заодно и техническое отступление. Дело в том, что та самая, отлично спроектированная для конкретных условий лодочка, называемая охотничьим челном, так похожая на своих базовских собратьев, но более лёгкая и совершенная, а поэтому так легко уходящая сейчас от нас с Жекой, – была действительно Ворошиловской, построенной по заказу Петра Клементьевича Ворошилова, заядлого охотника, ведущего инженера одного из крупных ленинградских предприятий ВПК и сына бывшего знаменитого советского наркома обороны – Климента Ефремовича.

Хотя к тому времени младший Ворошилов уже жил и работал в Москве, его чёлн оставался на его любимой охотбазе, куда он приезжал иногда из Москвы на спортивном автомобиле «Татра» поохотиться и порыбачить.

А вообще-то, охотничий чёлн – вещь не простая. На нём не гребут вёслами, как на лодке, а толкаются пропёшкой, упираясь ею в дно, одновременно подгребая и руля, поскольку пропёшка – это длинный тонкий шест с лопастью на одном конце и удобной рукояткой на другом. А озеро Раковое такое мелкое, что повсеместно достаёшь пропёшкой до дна. Чёлн – судёнышко низкобортное, но достаточно широкое, запалубленное по бортам, с носа и с кормы. Её средняя, открытая часть, где размещаются два охотника, обрамлена так называемой «закустовкой», – невысоким ограждением, сплетённым из ивовых прутьев и камыша, скрывающим стрелков от зорких утиных глаз. Оборудованный таким образом чёлн, загнанный даже в негустую водную растительность, своей окраской и маскировкой сливался с местностью.

Когда под аккомпанемент начавшейся стрельбы мы, наконец, добрались до центрального плёса, все лучшие места были уже заняты. Везде: – на мысках вдающихся в плёс тростников, в отдельных куртинах куги, растущей посреди плеса и просто на воде в проливе, – всюду виднелись челны. Кончалась первая декада октября, при очень лёгком южном ветре моросил мелкий дождь, за береговые тростники ещё цеплялись последние клочья тумана, и – низко, часто, большими стаями летела черневая утка, в основном саук.[7] Ленинградские охотники любят эту маленькую, стремительную в полёте птицу за её доверчивость и глупость, но стрелять её, крепкую на рану, и добирать подранков на воде – ой, как не просто.

Пришлось нам встать во втором эшелоне, в редком тростнике на краю плёса. Охотники, стоящие на первых позициях, из-за плохой видимости в тумане подпускали налетающие стаи слишком близко, стреляли в упор и часто мазали. Птицы, напуганные стрельбой, начинали набирать высоту, немного теряя при этом скорость, и на самой выгодной дистанции, около двадцати пяти метров, подставляли нам свои белоснежные брюшки. Для Лёши такая стрельба была всё равно, что тренировка на восьмом номере круглого стенда, и он методично отваливал дуплетами от каждой стаи по паре штук, не стесняясь иногда прихватывать боковыми дробинами и третью. Мы с Жекой пытались не отставать, хотя получалось у нас несколько хуже. Так что, когда утренний лёт закончился, у всех нас настреляно было весьма порядочно.

Озеро постепенно пустело, большинство челнов ушло на базу. Лишь кое-где у тростников гремели выстрелы, – это гоняли и добирали подранков. Возвращаться так рано нам не хотелось, мы ещё не наохотились. К тому же, черневая утка, а в особенности саук, дичь не завидная, и представляет скорее спортивный, чем гастрономический интерес.

– Айда в «копилку» – предложил Королюк, – Потолкаем кряковых. Копилкой называли большой южный залив озера, так густо заросший камышом, хвощом и телорезом, что забираться туда рисковали только самые заядлые и настырные охотники. Но там всегда, до самых заморозков держалась кряковая утка, и часто собирались со всех плёсов подранки. Только в этот раз нам не повезло. Натолкавшись пропёшкой до дрожи в руках и взяв всего одного подранка, пришлось повернуть назад, к базе.

Когда мы причаливали, Михаил был на пирсе, поправлял закустовки у сданных челнов. Увидя нас, он улыбнулся и заговорил:

«Ага, добрались, не утонули»…

«Это с чего бы нам было тонуть? – простодушно изумился Жека – на озере тихо, волны нет».

«А с того, – продолжал Миша, – Что уток много настреляли, какой чёлн такой груз выдержит»! Теперь уже улыбались все.

«Откуда такая байка»? – поинтересовался Лёша.

«Да вот, охотники с плёса вернулись и в один голос рассказывают, что поздно, уже «под занавес», приехали трое, да ещё и на Ворошиловском челне, и так начали палить, что утки на них с неба горохом сыпались. Вроде, как про вас, а? Ну, ни дать, ни взять – «Ворошиловские стрелки» – улыбнулся он добродушно.

Остаётся лишь добавить, что эту историю, но уже с захватывающими подробностями, я услышал потом на другой базе. Через год – в Кокорево на Ладоге.

Легенда вторая Ковбои

Давно мы с Жекой собирались на Нарвское водохранилище, да всё никак не получалось. И вдруг, туда пригласили на охоту его отца. Он был связан по работе с ЛАЭС, а её руководство имело на охотбазе водохранилища постоянно зарезервированные места. Видимо, оно и решило «угостить» высокое ленинградское начальство хорошей утиной охотой. Мы с Женькой, естественно, напросились. Когда многочисленными телефонными звонками были улажены все подробности и сроки, внезапно выяснилось, что Анатолий Николаевич ехать не может. Но поездку он не отменил, предупредив по телефону, что вместо него приедет сын с приятелем. Меня с Жекой это немного обескуражило, – а не слишком ли? Но всё вышло прекрасно. По дороге, в условленном месте к нам в «Победу» подсел человек с ЛАЭСа, назвавшийся дядей Яшей, и сказал, что довезёт нас до места и «пристроит». Он оказался дядькой весёлым и словоохотливым, так что с разговорами мы не заметили, как доехали до базы.

К сожалению, я не расслышал, что сказал наш проводник егерю, поднявшись на крыльцо, но тот как-то суетливо и неестественно захлопотал вокруг нас. А дядя Яша, подмигнув и улыбнувшись нам заговорщицки, спокойно укатил на попутной машине обратно.

День клонился к вечеру. Погода, до того вполне приличная, стала портиться, и егерь осторожно спросил у нас, – хотим ли мы пойти на вечернюю зорьку. Мы, естественно, хотели. Быстро переоделись, снарядились и, сев в «Казанку», поплыли.

По-моему, все водохранилища похожи друг на друга, особенно в сентябре. И это – напоминало нам наше любимое Верхне-Свирское. Только в серую погоду оно казалось ещё более унылым. До зорьки оставалось ещё немного времени, и Женька спросил – нельзя ли где-нибудь попробовать поохотиться на утку с подхода. Егерь, молча, кивнул и направил лодку к виднеющейся невдалеке зелёной кромке.

Вскоре причалили к краю огромного по площади плывуна, где росли лишь редкие заросли тростника и рогоза и повсюду виднелись окна-лужи. Вылезли. Привычно закачалась под ногами моховая плавучая подушка. Ходить по ней – не подарок, но для нас это было всё-таки делом привычным. Егерь остался в лодке, а мы, посовещавшись и сверив часы, разошлись с Женькой в разные стороны, чтобы охватить побольше территории. Я успел отойти не более чем на сотню шагов, когда услышал сдавленный крик егеря:

– На тебя, спереди! Ружьё мгновенно взлетело к плечу, глаза шарили над поверхностью камышей, – ничего!

– Вéрхом! – крикнул он ещё раз, и только тогда я увидел их почти над головой. Такие знакомые силуэты двух шилохвостей с длинными тонкими шеями. Попробовал развернуться, чтобы ударить по ним в угон, но правая нога, как назло, застряла в болотных корнях. Неужели всё?! Как вспышка мелькнул, вспомнился долгий, испытующий взгляд егеря, когда мы выходили из лодки…

И тогда я выстрелил! Без поводки, навскидку, вертикально вверх, даже чуть перегнувшись назад. Я видел, чувствовал, что попал, и тут же с ужасом понял, что, потеряв равновесие от отдачи, сейчас позорно, на глазах у егеря рухну спиной в эту болотную жижу и, если не сломаю ногу, то, по крайней мере, потеряю навязанное ему к нам уважение. Уже падая и держа ружьё всё ещё у плеча, я в последнее мгновение увидел, как совместились в воздухе стволы моего ружья и силуэт второй утки. И скорее со злости, чем по любой другой причине, я выстрелил второй раз, поддёрнув стволами немного вперёд.

Обе утки, одна за другой, протянув немного, упали, через секунду после того, как я уже стоял на ногах, не успев промочить, как следует, даже локти. Каким образом это у меня получилось, – не знаю! Может быть, во мне незаметно жил акробат?

Возможный позор неожиданно обернулся триумфом. Когда, подойдя, я небрежно кинул уток на сидение казанки, егерь смотрел на меня, как на восьмое чудо света. Глаза у него были натурально квадратные.

«Ты всегда так, дуплетом»? – чуть не заикаясь, спросил он.

«Бывает иногда…» – как можно скромнее ответил я и, потупив глаза, зашагал к стоявшему невдалеке и улыбающемуся во весь рот Жеке. Тихонько обсуждая мой «цирковой номер», мы походили немного вместе, но ничего больше не налетало и не взлетало. А погода продолжала портиться… Вернулись к лодке, но не успели отчалить, как увидели одиночного чирка. Он быстро летел параллельно кромке плывуна, но далеко. По моим меркам – даже очень далеко. Такого же мнения был и егерь, бросив коротко:

«Далеко, не достать».

«Да куда он денется»! – рыкнул Жека, хватая с сиденья свой «Меркель». Грохнуло, и на серой поверхности воды появилась маленькая, более тёмная клякса. Егерь без слова запустил мотор. Зорька срывалась. Дождь лил уже всерьёз.

«Может, на базу?» – с надеждой спросил у меня наш кормчий.

«А куда же ещё!» – огрызнулся я, стараясь укрыться от дождя старой плащ-палаткой.

Потрескивала дровами большая плита. В сковородке шкворчала картошка, в другой – Женька колдовал с кровяной колбасой, которую мы от безденежья купили где-то по дороге. Зато, как говорил один знаменитый сатирик: «у нас было»… Тоже что-то дешёвое, кажется, «Волжское». Знаете, есть такое определение эффективности спиртного, которое «внедрил» в наш коллектив один приятель, кандидат технических наук. Оно выражается в «грамм-градус-копейках», когда объём умножается на крепость и делится на стоимость. Так вот, «Волжское» тогда по этой шкале стояло на первом месте. Егерь принёс домашней квашенной капустки, и получился очень славный вечерок. После ужина он долго рассматривал стоящий в углу Женькин Меркель. Он был, наверное, неплохой человек, этот егерь и даже хорошо, что не разучился ещё чему-то удивляться.

Дождь лил всю ночь. И всё утро. И мы, сдавшись ему, уехали, увозя с собой всего три стреляных гильзы, в те времена их ещё не бросали, трёх незавидных уток и ощущение того, что сюда мы вряд ли ещё когда-нибудь вернёмся.

А как-то зимой мне позвонил не очень близкий приятель и между делом рассказал, что осенью, в перелёт, удачно поохотился на Нарвском водохранилище. И там базовский егерь после нескольких поднесённых ему стопок взахлёб рассказывал, как привозили к нему недавно двух сынков высокого начальства с атомной станции. И какие у них были замечательные иностранные ружья, и что стреляли они, как ковбои из знаменитого американского фильма – навскидку с одной руки, в падении, через плечо и как-то там ещё… Зная, что я интересовался этим большим водоёмом, он в конце разговора спросил, удалось ли и мне там побывать? И я слукавил. Сказал, что нет, ещё не бывал, но очень мечтаю об этом.