Читать книгу Лысая - Вячеслав Береснев - Страница 12

После ссоры с матерью, случившейся из-за татуировки и принесённого домой Зайца, прошло уже достаточно много времени, и всё почти наладилось. Но с тех пор между Лысой с матерью пробежал ощутимый холодок. Мать ничего больше не говорила про татуировку, но упорно старалась на неё не смотреть: будто бы надеялась, что, если не обращать внимания, она исчезнет, впитается в кожу и больше никогда не покажется на свет. Зря надеялась.

Отец комментировал то, что видел, усталым вздохом «хромая кошка пробежала» – наверное, имел в виду Зайца. Но, как и всегда, сохранял нейтралитет. Пашке тоже очень хотелось бы, но так уж вышло, что она была одной из «воюющих» сторон. И, чтобы избежать лишних столкновений, она реже, чем раньше появлялась дома, при этом и с Киром и компанией почти что не гуляла: ходила по городу одна, слушала музыку и что-то искала – порой сама не понимала, что.

«Может, ты Истомина ищешь?» – приходила к ней в голову шальная мысль, а Пашка не знала, что с ней делать. Истомин как в воду канул, и на глаза ей больше не попадался. Со временем Лысая заметила, что очень уж часто обнаруживает себя в двух местах: на том переходе, где «программист» её чуть не сбил, и во дворе дома, где жила бабушка Лизы.

Истомина не было ни в одном, ни в другом из этих мест.

…Стоял конец июня, жара проникала всюду, где не было вентиляторов или кондиционеров. Зелёные листья клёнов, казалось, вот-вот застонут от нещадных солнечных лучей, люди искусно плутали тенями, словно вампиры, не желая выходить на свет. Пашке пришлось избавиться от любимой кожанки – дышать в ней было невыносимо. Шагая, куда глаза глядят, просто так, чтобы куда-то шагать, Лысая свернула во дворы, где солнца было куда меньше, чем на улицах. Старые тесные дворики и закутки двухэтажных домов казались ей уютными: вдыхая запах сырой древесины и листьев, Пашка чувствовала себя по-настоящему как дома – несмотря на то, что жила совсем не здесь.

Дворик этот был в форме буквы «П», тенистый и уютный. Газоны покрывала невысокая травка, у стен домов вырастающая до пояса. В солнечном квадрате под деревом припарковался старый «Жигуль» – судя по его виду, уже давно припарковался, стёкла были выбиты, двери изрисованы, колёса сняты, внутренности многократно вытащены и втащены обратно. Целыми, что странно, остались только фары за выпуклыми жестяными решётками: видимо, никто не нашёл способа их вытащить. Или не искал.

Свернув с дороги, Пашка пробралась к нему сквозь заросли и тронула ржавчину. Шершавое ощущение на кончиках пальцев напомнило ей о случае, произошедшем, казалось, давным-давно.

– Пашка, смотри!

Пашка хотела сказать, чтобы Марья была аккуратнее, но слова замерли, не пожелав быть произнесёнными: та легко запрыгнула на ржавый капот старого «Жигули», вступила ногой на крышу, покачнулась, удерживая равновесие. Устояла в горделивой позе.

– И чё ты туда забралась, Ленин в джинсах? – ухмыльнулась Пашка.

Марья вытянула руку вперёд, несколько секунд изображая вождя, а затем подняла голову. В полуметре над ней шелестела густая листва дерева, возле которого когда-то неизвестный хозяин и припарковал этот «Жигуль» на весьма длительный срок. Посмотрев какое-то время, Марья сказала, вытянув руку вверх:

– Спорим, допрыгну!

– Ты ж грохнешься…

– А вот и не грохнусь!..

Конечно же, Марья грохнулась, расцарапав до крови обе коленки и сильно ушибившись о землю. Пашка бросилась к ней.

– Я ж тебе говорила, глупая… – сказала она, склоняясь. – Ты как, Марья? Идти можешь? Пойдём домой.

– Больно, – Марья, кажется, чуть не плакала – но держалась.

– Тогда точно домой.

– Паш, я не поднимусь…

– Тогда я тебя дотащу.

Немного повозившись, Пашка вскинула Марья на спину (та обхватила руками её шею).

– И-и р-р-раз!..

Марья была лёгкой, словно ребёнок. Пашка, нисколько не стесняясь, понесла её домой. Та не сопротивлялась, только смущённо сопела, уперев нос ей в плечо. И от этого было так невыразимо приятно, что Пашка готова была нести её сколько угодно, пока не отвалятся руки. Как же чертовски хорошо этот «Жигуль» там уместился! – она обругала себя за такие мысли. Марья поранилась, и думать так – значит поступать по-свински. Чёрт, а руки-то действительно начинают ныть.

– Э, смотрите, Бритая Ворону тащит!!! – засмеялся проходивший по другой стороне дороги Рубенцов с приятелями. Зло взглянув на него, Пашка показала средний палец. Марья в этот момент совсем уж смущённо засопела.

– Не парься, – сказала ей Пашка. – Если скажет чё-нить – я ему врежу.

Марьина бабушка, к которой пострадавшую и принесла Бритая, начала охать, обработала израненные колени спиртом и заклеила пластырями. Пока думала, что Пашка не слышит, жаловалась, мол, завела себе друзей-скинхедов, одни проблемы, убьёшься когда-нибудь.

Но Марья смотрела на неё с благодарностью – и Пашке этого было более чем достаточно.

Не успела Пашка в полной мере насладиться приятной ностальгией, как вспомнила, что она написала в последнем сообщении Марье. На сердце опять заскребли привычные кошки, и Пашка поспешила покинуть заржавевший «Жигуль». К чему ни прикоснись – всё вызывает эту чёртову ностальгию.

Что же делать с Марьей?

После того случая Пашка пробовала писать ей ещё: извинялась, сбрасывала вину на проклятый Т9 и несуществующего племянника, писала, что была пьяна и не разбирала, кому пишет, что перепутала номер и хотела послать кого-то другого… Каждую из этих отмазок Лысая неумолимо стирала: Марья прекрасно умела распознавать ложь. Когда она наконец решилась отправить какое-то из оправданий, выяснилось, что на телефоне очень вовремя кончились деньги. С тех пор Пашка не предпринимала никаких попыток, решив, что со временем всё как-нибудь само рассосётся.

Она шагала по тенистой стороне дороги, когда в двух метрах впереди неё притормозила у обочины чёрная «Лада». Поначалу Лысая внутренне напряглась (вокруг было довольно пустынно), но вздохнула с облегчением, когда из окна выглянул Серёга и приветливо ей помахал.

– Катаешься? – спросила она, подходя к машине.

– Типа того, – в своей обычной манере ответил тот. – Хочешь со мной?

До этого Пашка никогда не оставалась с Серёгой вдвоём: каждую их встречу рядом неизменно находились Кир, Сумчик или ещё кто-то из компании. Так что оставаться наедине им не приходилось. Но Пашка подумала, что заняться ей всё равно нечем, так что не будет ничего плохого, если она немного покатается.

– Тут дело есть одно, – сказал Серёга, когда Лысая села, захлопнув за собой дверь. – Поможешь?

– А в чём суть?

– Да ничего особенного.

Машина двинулась вперёд, выруливая на линию.

– Один парень мне давно пять косарей должен, а отдавать всё не спешит. Я хочу его поторопить и…

– Выбить? – спросила Пашка недоверчиво. Неужели Серёга собирается поставить её в роли коллектора?

– Да ну зачем сразу выбить. Просто вежливо попросить. А ты просто сзади постоишь.

– Ага, буду угрожающе сверкать лысиной, с битой на плече?

– А тебе никто не говорил, что ты в принципе выглядишь довольно грозно даже без биты?

Пашка удивилась: раньше ей это даже в голову не приходило.

– Нет…

Она мельком – Серёга был занят дорогой – взглянула на себя в зеркале справа. Татуировка смотрелась очень круто, а вот рыжие волосы потихоньку опять начинали завоёвывать пространство её черепа, и если ничего не сделать, вскоре она опять превратится в Бритую. Что до лица…

– Да чёрт, мне без разницы, – сказала она недовольно, поморщившись.

Серёга ухмыльнулся, но ничего не сказал.

Они свернули было на дорогу, ведущую в сторону Полтинника, но на повороте поехали прямо, в район Сортировки. Небо начинало постепенно, очень медленно хмуриться, подул нехороший ветер: вскоре мог пойти дождь.

– Чё, как ты вообще? – спросил Серёга. – Чем занимаешься? Чё там у Кира?

Лысая, не вдаваясь в подробности, отмахнулась, что ничем не занята, слоняется весь день по городу без дела, а Кир то ли где-то подрабатывает, то ли мелочь у прохожих жмёт.

Серёга постучал в дверь. Лысая позади него встала в исходную позу: сведённые над переносицей брови, хмурый взгляд, бита на плече – кстати та самая, которой она орудовала, когда спасала Зайца от Клоунов.

В подъезде было неожиданно свежо для дома, располагающегося на Сортировке. Пол был покрыт двухцветной плиткой, стены чистые, почтовые ящики целёхонькие, даже эхо по сводам подъезда разносилось какое-то… «чистое». Как такой дом вообще существовал – оставалось непонятно.

Дверь открылась, и на пороге неожиданно возник Рубенцов, одноклассник Лысой. В мятой синей футболке, ещё более мятых длинных шортах, и с ничего не понимающим лицом.

– Здоров, Серый… – сказал он, кажется, рефлекторно, и только после этого заметил стоящую позади Пашку. – О, Лысая… А ты чё тут делаешь?

Та поняла, во что вляпалась. Рубенцов то ещё трепло, и за ним не заржавеет – всей школе расскажет, что Лысая подрабатывает вышибалой. С другой стороны, это был хороший шанс заткнуть его…

– Да мы с ней гуляли, вот в гости к тебе заскочить решили, – Серёга как бы невзначай опёрся локтем на дверной косяк. – Ты, короче, это… Пять тысяч верни мне.

– У-у м-меня нет… – запинаясь, проговорил Рубенцов.

– У меня тоже нет, – сказал Серёга медленно. – И меня это огорчает.

Рубенцов мельком взглянул на Лысую – неужели, ждал помощи? Та, не меняясь в лице, тихонько пристукнула битой по плечу.

«Сейчас ты у меня и за Рыжую, и за Бритую, и за Лысую пояснишь, скотина».

– Слушай, Серёг, давай не сегодня? – умоляюще сказал Рубенцов. – Я, гадом буду, верну, но у меня это последние…

– Завали! – прикрикнула на него Лысая. Это было дело Серёги, а не её, но уж больно ей хотелось припугнуть Рубенцова, пока была такая возможность. – Ты либо бабки Серёге верни, либо я тебя с этой малышкой познакомлю.

Это сработало.

– Да ща! – с недовольным отчаянием произнёс Рубенцов, захлопывая дверь. Минуту-другую его не было, затем он снова возник на пороге, протягивая Серёге пачку купюр: видимо, единой пятитысячной не нашлось.

– Ну так бы сразу, – сказал Серёга, забирая деньги. – Всё, вопросов больше нет, бывай.

Он даже пожал ему руку (Рубенцов был, мягко говоря, не на вершине блаженства). Когда Серёга стал спускаться, он хотел, было, закрыть дверь, но в проём в последний момент вклинилась бита.

– Если хоть кому-то растреплешь, – как можно более угрожающе сказала Пашка, – прибью!